Лесной бродяга - Ферри Габриэль (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Мексиканец ответил не менее любезно, но легкое смущение выдавало его неуверенность.
— Великая душа часто помещается в хилом теле, — продолжал индеец, — вероятно, мой белый брат — великий вождь?
В этих словах заключалась скорее насмешка, чем лесть, хотя тон, которым они были произнесены, был безукоризненно вежлив; от наблюдательности индейца не укрылось замешательство мексиканца. Черная Птица устремил на Гомеса пристальный оценивающий взгляд, пронизывавший его насквозь; тот не выдержал его и опустил глаза в землю.
— Мой брат, конечно, не лукавит, выдавая себя за предводителя? — продолжал апач. — Но, вероятно, в лагере белых их несколько?
— Нет, я единственный начальник! — возразил с замешательством Гомес, и Черная Птица сразу сообразил, что ему не трудно будет провести его; глаза индейца заискрились от удовольствия. Он немедленно решил удостовериться в правдивости слов мексиканца.
— Слова, которые я принес, — продолжал он, — заключают в себе предложения мира, и все белые воины должны собраться вокруг меня, чтобы их услышать. Краснокожие воины всегда принимают посредников белых в палатке вождя или у костра совета племени. Почему же вождь бледнолицых удерживает вдали от своего лагеря воина, который приходит к нему как посланец мира?
Гомес колебался; он боялся впустить волка в овчарню. Черная Птица заметил эту нерешительность, и его брови мрачно сдвинулись.
— Предводитель апачей, — проговорил он, — не таков, чтобы его нужно было держать на далеком расстоянии. В одной руке он держит мир, а в другой войну. Какую же руку он должен протянуть белым воинам?
Эта угроза и особенно тон, которым она была произнесена, окончательно смутили мексиканца; он готов был уже ответить, что должен посоветоваться с товарищами, но вовремя удержался.
Между тем хитрый индеец продолжал более миролюбиво, но с явной насмешкой:
— Меня будет сопровождать всего один воин; неужели белые так малочисленны, что побоятся допустить к себе даже двух апачей? Разве их лагерь не укреплен, их ружья не в исправности и запасы пороха слишком незначительны?
Дипломатическое искусство Черной Птицы победило мексиканца. Несчастный Гомес чувствовал, что не в состоянии отказать индейцу в его требовании, отчасти из боязни нарушить мир, отчасти, чтобы не возбудить его подозрений.
— Пусть мой краснокожий брат выберет спутника, — ответил мексиканец, — но лишь одного!
Этого только и домогался индейский предводитель. Ему хотелось лично убедиться в правдивости слов мексиканца, выдавшего себя за начальника: умный индеец понимал, что белые воины подстать своему предводителю и, следовательно, в данном случае их нечего опасаться. Если же мексиканец попросту присвоил себе звание, которого не имел на самом деле, то, проникнув в лагерь, апач увидал бы настоящих начальников и уточнил план нападения, сообразуясь с силами врагов.
Для всех цивилизованных народов личность парламентера считается священной, потому что исходящие от него предложения всегда искренни; но имея дело с индейцами, нельзя доверять таким представителям мирной политики: они обыкновенно скрывают какую-нибудь военную хитрость.
Черная Птица сделал знак, и один из его воинов приблизился к нему; это был уже знакомый нам Антилопа. Черной Птице важно было иметь его около себя, так как вестник знал в лицо дона Эстебана и теперь мог удостоверить, находится ли он в лагере, или нет.
Оба индейца последовали за Гомесом, обмениваясь между собой вполголоса замечаниями.
— Что это за шакал в львиной шкуре? — спросил Антилопа.
— Самозванец, который задумал обмануть вождя, но глаз Черной Птицы уже проник под его шкуру!
С этими словами апачи вошли в лагерь.
VIII. ОГНЕМ И МЕЧОМ
Оказавшись в пределах лагерной ограды, Черная Птица и Антилопа окинули окружавших их белых гордым и спокойным взглядом, напоминая двух ягуаров, попавших в стаю испуганных койотов.
Весь вопрос заключался теперь в том, чтобы узнать, куда делись два таких опасных врага, как дон Эстебан и Диас; именно с этой целью апачи и проникли в лагерь.
— Мы явились сюда с предложениями мира, которые должны одинаково радовать как белых, так и краснокожих, — начал Черная Птица, — но наше сердце переполнено грустью, так как белые встречают красных братьев не так, как подобает. Вестники мира привыкли к почетному приему в палатке предводителя, — при этом индеец указал рукой на шатер дона Эстебана, — а белые оставляют их на произвол жгучих лучей солнца! Великий вождь хочет говорить с холма, чтобы слова его проникли в уши всех его слушателей!
Краснокожий дипломат ловко подошел к своей цели, застав Гомеса врасплох; тот до того растерялся в первую минуту, что не знал, на что решиться, и, боясь вызвать неудовольствие индейцев, поспешил проводить их в пустую палатку дона Эстебана. Несмотря на всю опасность взятой им на себя роли, Черная Птица уселся с полнейшим хладнокровием, искусно сохраняя маску прямодушия и доброжелательности.
Гомес приподнял полог входа в палатку и прикрепил его так, чтобы он не скрывал внутренность палатки от собравшихся снаружи мексиканцев, затем уселся против индейцев, стараясь казаться возможно спокойнее. Апачи продолжали хранить молчание, а потому мексиканец счел своей обязанностью начать переговоры.
— Я жду слов мира! — сказал он с большим достоинством, чем при начале переговоров с индейцами. — Уши вождя открыты!
Несчастный Гомес внутренне поздравлял себя с таким удачным вступлением, находя его совершенно в индейском вкусе; но Черная Птица не замедлил разочаровать его. Подняв медленно голову, с выражением оскорбления на лице, он устремил на сидевшего перед ним Гомеса такой сверкающий взор, что тот побледнел; затем вождь заговорил, и голос его звучал грозно, как раскаты отдаленного грома.
— Я вижу здесь только одного вождя. — И он указал пальцем на свою обнаженную грудь. — Где предводитель белых? Его я не вижу!
При этом презрительном ответе Гомес совершенно растерялся, чувствуя, что его ложь открыта; а пока он собирался с мыслями, чтобы дать достойный ответ, Черная Птица добавил:
— Зачем стараться обмануть доверие великого воина?
— Гомес никогда не обманывает, — пролепетал мексиканец, — я уже сказал, что я — единственный начальник отряда!
Тут в разговор по знаку Черной Птицы вмешался Антилопа.
— Мой белый брат говорит, что здесь нет другого предводителя; значит, он — хозяин этой палатки?
— Да, я! — ответил мексиканец.
— Это ложь! — воскликнул Черная Птица. — Не подобает такому великому вождю, как я, выслушивать ее дважды!
Между тем Антилопа продолжал разыгрывать роль примиряющего посредника и потому снова вмешался в разговор; он удержал на месте Черную Птицу, который вскочил, как бы желая положить конец переговорам, и затем обратился к мексиканцу.
— Белый воин, вероятно, желал потешить краснокожих или испытать их проницательность. Они хорошо знают, что не он предводитель с двуствольным ружьем, с черными с проседью волосами, закрученными кверху усами, высокого роста и широкими плечами. — Индеец описывал внешность дона Эстебана; помолчав немного, Антилопа продолжал: — Апачи знают, что вигвам из полотна не принадлежит сидящему перед ними белому, имя которого совсем не то, которое повторяло вчера эхо пустыни. Тот вождь не так тонок, как мой собрат, но он вдвое выше его, а его стан гибок, как побег бамбука, и крепок, как ствол железного дерева!
— Кто этот воин? — спросил Гомес, стараясь выиграть время, чтобы привести в порядок свои мысли.
— Это тот самый предводитель, который вчера вечером поразил Пантеру! — Антилопа указал при этом на место, где верховный вождь накануне пал под ударами Диаса. — Его имя, которое даже наши дети произносят с трепетом, Педро Диас! Разве не эти два воина — предводители белых? Мои уста говорят истину!
Что мог возражать Гомес, сраженный уличавшими его во лжи доводами? Ему не оставалось ничего более, как признаться во всем, надеясь этим способом поддержать мирное настроение индейцев, по крайней мере до возвращения дона Эстебана. Гомес так и сделал, но не заметил, какими удовлетворенными взглядами обменялись при его признании оба дикаря. Впрочем, Черная Птица тотчас овладел собой и, скрыв свое торжество, сурово взглянул на Гомеса:
