Последний из могикан (худ. А. Шеверов) - Купер Джеймс Фенимор (первая книга .TXT) 📗

Дункан горячо пожал руку следопыту, еще раз поручил ему своего престарелого друга и сделал знак Давиду идти вперед.

Соколиный Глаз в продолжение нескольких минут с явным восхищением смотрел вслед энергичному молодому человеку, потом в раздумье покачал головой, повернулся и повел свою часть отряда в лес.

Дорога, избранная Дунканом и Давидом, шла через место, расчищенное бобрами, и вдоль края их пруда. Когда Хейворд остался наедине с этим простаком, так малопригодным, чтобы оказать поддержку в отчаянном предприятии, он впервые ясно представил себе все трудности принятой на себя задачи. В сгустившихся сумерках еще страшнее казалась пустынная, дикая местность, простиравшаяся далеко по обе стороны от него; было что-то страшное даже в тишине этих маленьких хижин, которые, как известно, были чрезвычайно заселены. Дункана поразили великолепные постройки бобров и удивительные предосторожности, которые соблюдали их мудрые обитатели при возведении своих жилищ. Даже животные этой дикой местности обладали инстинктом, близким к его собственному разуму. Дункан с волнением подумал о неравной борьбе, в которую он так опрометчиво вступил. Затем он вспомнил Алису, ее горе, опасности, которым она подвергалась, и весь риск его собственного положения был забыт. Подбодрив Давида, он двинулся вперед легким и сильным шагом человека молодого и решительного.

Обойдя пруд, Дункан с Давидом начали подниматься на небольшое возвышение в лощине, по которой они двигались.

Через полчаса они дошли до просторной поляны, также покрытой постройками бобров, но брошенной животными. Весьма естественное чувство заставило Дункана на минуту приостановиться, прежде чем покинуть прикрытую кустарником дорожку, так как человек останавливается, чтобы собрать силы, прежде чем решиться на отважное предприятие.

На противоположной стороне просеки, вблизи того места, где ручей низвергался с гор, виднелись пятьдесят-шестьдесят хижин, грубо выстроенных из бревен и хвороста, смешанного с глиной. Они стояли в беспорядке, и при постройке их, очевидно, никто не обращал внимания ни на чистоту, ни на красоту; в этом отношении они так сильно отличались от поселения бобров, что Дункан стал ожидать какого-нибудь другого, не менее удивительного сюрприза. Это ожидание нисколько не уменьшилось, когда при неверном свете сумерек он увидел двадцать или тридцать фигур, поднимавшихся поочередно из высокой травы перед хижинами и исчезавших, словно они проваливались сквозь землю. Они появлялись и исчезали так внезапно, что казались Дункану скорее какими-то темными призраками, чем существами, созданными из плоти и крови. Вот на мгновение появилась худая обнаженная фигура; она дико взмахнула руками и исчезла, а в другом месте сейчас же появилась еще одна такая же таинственная фигура.

Давид, заметив, что его товарищ остановился, посмотрел по направлению его взгляда и заговорил, заставив Хейворда прийти в себя.

— Здесь много благодатной почвы, еще не обработанной, — сказал он, — и могу прибавить, не греша хвастовством, что за время моего краткого пребывания в этих языческих местах много добрых семян было рассеяно по дороге.

— Эти племена больше любят охоту, чем какой-либо другой вид занятий, — заметил ничего не понявший Дункан, продолжая смотреть на удивительные фигуры.

— Я провел здесь три ночи, и три раза я собирал мальчишек, чтобы они приняли участие в священных песнопениях. И они отвечали на мои старания криками и завываниями, леденившими мне душу.

— О ком вы говорите?

— О детях дьявола, которые проводят драгоценные минуты вон там в пустых кривляниях. Ах! В этой стране берез нигде не видно розги, и поэтому для меня нисколько не удивительно, что высшие блага провидения расточаются на такие крики!

Давид зажал уши, чтобы не слышать ужасных пронзительных криков, раздававшихся в лесу. На губах Дункана появилась презрительная усмешка.

— Идем вперед! — твердо проговорил он.

Глава XXIII

Индейцы не имеют обыкновения, подобно белым, выставлять часовых для охраны своих поселений. Их разведчики сообщают об опасности, когда она еще далеко, и поэтому индейцы обычно отдыхают спокойно, так как хорошо знают все лесные звуки и знают, что длинные, труднопроходимые тропинки отделяют их от тех, кого им следует бояться.

Враг же, который по счастливому стечению обстоятельств обманул бдительность разведчиков, редко встретит часовых около дома.

Поэтому, когда Дункан и Давид очутились среди группы детей, забавлявшихся играми, появление их было вполне неожиданным. Как только детвора заметила их, она разразилась дружным пронзительным предостерегающим криком и затем, точно по волшебству, скрылась из глаз пришельцев. Обнаженные смуглые тела припавших к земле мальчишек так хорошо гармонировали по окраске с увядающей травой, что сперва казалось, будто земля действительно поглотила их. Но, когда Дункан пригляделся внимательно, он увидел, что на него отовсюду устремлены черные быстрые глаза.

Пытливые недружелюбные взгляды поколебали на мгновение решимость молодого человека, но отступать было поздно.

На крик детей из ближайшей хижины вышли десять воинов, которые столпились у порога мрачной, воинственной группой, с невозмутимым спокойствием выжидая приближения чужих людей.

Давид, до известной степени привыкший к этому зрелищу, направился прямо к ним с твердостью, которую, по-видимому, нелегко было поколебать. Это была главная хижина селения — грубый шалаш из коры и ветвей. В ней происходили советы и сходки племени. Дункану трудно было придать своему лицу столь необходимое выражение равнодушия в момент, когда он пробирался между темными могучими фигурами индейцев. Но, сознавая, что жизнь его зависит от самообладания, он положился на благоразумие своего товарища, следом за которым шел, стараясь привести в порядок свои мысли. Кровь стыла у него в жилах от сознания непосредственной близости свирепых и беспощадных врагов, но он настолько владел собой, что ничем не выдал своей слабости. Следуя примеру мудрого Гамута, он вытащил связку душистого хвороста из кучи, занимавшей угол хижины, и молча сел на нее.

Как только их гость прошел в хижину, воины, стоявшие у порога, стали также возвращаться туда и, разместившись вокруг него, терпеливо ждали, когда чужестранец заговорит. Многие индейцы в ленивой, беспечной позе стояли, прислонившись к столбам, которые поддерживали ветхое строение. Трое или четверо самых старых и знаменитых вождей поместились на полу немного впереди.

Зажгли факел, вспыхнувший ярким пламенем, и в его колеблющемся красноватом свете из мрака выплывали то одни, то другие лица и фигуры. Дункан старался прочесть на лицах своих хозяев, какого приема он может ожидать от них. Но индейцы, сидевшие впереди, почти не смотрели на него; глаза их были опущены вниз, а на лице было такое выражение, которое можно было истолковать и как почтение, и как недоверие к гостю. Люди, стоявшие в тени, были менее сдержанны. Дункан скоро заметил их испытующие и в то же время уклончивые взгляды; они изучали его лицо и одежду; ни один его жест, ни один штрих в раскраске, ни одна подробность в покрое его одежды не ускользали от их внимания.

Наконец один индеец, мускулистый и крепкий, с проседью в волосах, выступил из темного угла хижины и заговорил. Он говорил на языке вейандотов, или гуронов, слова его были непонятны Дункану. Судя по жестам, которыми сопровождались эти слова, можно было думать, что они имели скорее дружелюбный, чем враждебный, смысл. Хейворд покачал головой и жестом дал понять, что не может ответить.