Завещание Инки - Май Карл Фридрих (книги бесплатно без txt) 📗
— То, как я обращаюсь со своей лошадью, — мое личное дело, — огрызнулся, как уличный хулиган, хирург. — И никто не смеет указывать мне, что я могу с ней делать, а что — нет. Она — моя собственность, и этим все сказано.
— А я убежден, что никакая, даже баснословно высокая цена, заплаченная за животное, еще не дает человеку права истязать ее. В этом вопросе, — заключил он, — мы с вами расходимся в принципе, но просто по-человечески у меня ваше обращение с лошадью вызывает возмущение. Кстати, мы вас не удерживаем!
И демонстративно отвернулся от хирурга. Тот, подумав немного, счел за лучшее для себя все-таки остаться с немцами, но выразил свое недовольство глухим бормотанием себе в бороду. Потом ровно на полчаса замолчал. Едва истекла тридцатая минута их привала, вновь стал твердить, что, мол, пора ехать, правда, говорил он это уже не вызывающим, как прежде, а довольно нудным тоном. Вдруг послышался перестук колес. Они оглянулись. И увидели катящий по пампе на всех парах почтовый дилижанс. Это был единственный в здешних краях транспорт, регулярно курсировавший между Кордовой и Санта-Фе и перевозящий как почту, так и пассажиров.
Здесь, я думаю, читатель позволит мне сделать очередное маленькое отступление от основной линии нашего повествования, потому что такой предмет и даже, я бы сказал, явление жизни, как аргентинский почтовый дилижанс, заслуживает отдельной новеллы.
Тот, кто уже, возможно, предположил, что этот вид транспорта имеет много общего с немецкой почтовой каретой, сильно заблуждается. Разница между ними примерно такая же, как между ласковым майским ветерком и ураганной силы ветром «памперо». Тут надо принять во внимание еще одну важную вещь: под дорогами в Аргентине понимается нечто совсем иное, чем в Европе. Начнем с того, что в пампе нет никакого материала, подходящего для укладки дорожного полотна, и уже отсюда многое, я думаю, станет ясно. Здесь, когда говорят «дорога», то зачастую подразумевают всего лишь любой более или менее четкий след лошадиных копыт, оставшийся после того, как проехала группа всадников или предыдущий, по расписанию дилижанс. А вообще по пампе каждый ездит как ему вздумается, хотя, конечно, придерживается каких-то ориентиров, указывающих направление к нужной ему цели. Если же путнику попадаются низины, болота или неширокие, но с крутыми берегами речушки, он ищет выход из трудного положения, полагаясь чаще всего лишь на собственную сообразительность и находчивость.
Почтовые станции в пампе под стать этим дорогам. Чаще всего в этой роли выступает все то же убогое ранчо, в котором нет даже намека на какой-либо комфорт.
С чем сравнить этот экипаж, я сразу даже и не найдусь. Обратимся, пожалуй, к той сфере человеческих знаний, в которой столь хорошо чувствует себя один из главных героев этого романа доктор Моргенштерн, поскольку тут аналогии могут оказаться очень точными и выразительными. Так вот: аргентинский дилижанс своей побитостью, обшарпанностью и общей непрезентабельностью наводит на мысль о том, что он вполне мог быть современником пещерных медведей. Внутри этого дилижанса помещаются обычно восемь пассажиров, в то время как в немецкой почтовой карете всего четыре. Места для размещения багажа, естественно, не хватает, и каждый пассажир держит поэтому свою поклажу на собственных коленях.
Дилижанс несет упряжка в семь лошадей, запряженных цугом. Четверка перед кучером, майоралом, сидящим на козлах, впереди четверки две лошади, а перед этими двумя еще одна, на которой сидит форейтор, то есть тот, кто задает темп всей упряжке и выбирает направление движения. Есть и восьмая лошадь — под пеоном, едущим где-нибудь сбоку от упряжки, задача которого — подгонять животных и вообще следить за их состоянием и настроением. Если какая-нибудь из лошадок вдруг начинает недовольно пофыркивать или пытается вставать на дыбы, он быстренько приведет строптивицу в чувство с помощью кнута. На козлах за майоралом имеются дополнительные места, на которых, как правило, устанавливается какой-нибудь багаж. Ящики, тюки и коробки громоздятся и на крыше дилижанса, да еще там умудряются пристроиться несколько человек, которым не хватило места внутри дилижанса.
Сбруя этой упряжки на удивление примитивна: на каждой ездовой лошади всего лишь кожаная подпруга, соединенная с помощью лассо с поводьями майорала, — вот и все.
У майорала есть острая палка, которой он подгоняет ближайших к себе лошадей, и длинная плеть, которой можно достать и переднюю лошадь. Такие же плети имеются также и у форейтора и пеона, так что лошадям не приходится ожидать гуманного к себе отношения ни от кого из них.
Майорал, форейтор и пеон, по первому впечатлению, очень напоминают разбойников с большой дороги: грубоватые, одетые, по большей части, в какие-то полурваные и не слишком-то чистые куртки и штаны, с обветренными суровыми лицами. Но это тот самый случай, когда внешность обманчива. На самом деле они, как правило, очень честные, порядочные и по-своему деликатные люди. Все дело в том, что, согласно неписаному профессиональному кодексу чести аргентинских лошадников, ездить по пампе надо так, чтобы у всех пассажиров, что называется, искры из глаз сыпались, и никак иначе.
Каждый рейс дилижанса начинается со своеобразного, скажем так, звукового сигнала, сравнимого разве что с рычанием готовящегося к нападению тигра. Издает этот рык майорал, и тут же его подхватывают форейтор и пеон. Пассажиры давно привыкли к этому диковатому ритуалу и нисколько его не пугаются. Европейца, случайно оказавшегося в таком дилижансе, поражает не только то, с каким олимпийским спокойствием принимают они этот «сигнал», но и вообще все, что связано с такой поездкой. Трясясь, подпрыгивая и раскачиваясь, несется по пампе лихой дилижанс, а внутри его при каждом толчке начинается броуновское движение баулов и чемоданов, не говоря уже о шляпах: пассажирам не всегда удается удержать их на месте, несмотря на все свои старания. Да что там вещи, и сами люди порой летают по салону дилижанса не хуже вещей. При этом непроизвольно хватают друг друга за ноги, за руки, за что придется…
Представьте себе такой, вполне типичный для подобного путешествия диалог:
— Что это вы ищете в моей бороде, сеньор?
— Простите. Это тряска виновата. А зачем вам моя цепочка от часов?
— О, извините меня, ваша милость, я ухватился за нее случайно.
— Нет, это вы меня извините, ваша милость!
Голоса их дрожат от тряски, того и гляди что-нибудь свалится им на головы, но вежливость прежде всего…
Вдруг раздается страшный грохот. Это свалился с крыши и раскололся от удара один из деревянных ящиков. Выясняется, что в этом ящике, адресованном на имя профессора из университета в Кордове, было отличное красное вино, но несколько бутылок при падении ящика разбилось. Тут же принимается оперативное и вполне коллегиальное решение: вино из разбитых бутылок употребить по назначению, остальные, то есть целые, бутылки упаковать заново как можно более тщательно, а ящик перевязать ремнями. Но вот все это сделано, выпитое вино, естественно, создает особое настроение, и продолжается изысканный диалог пассажиров:
— Тысяча извинений, сеньор, не могли бы вы оказать мне любезность и убрать ваш тюк с моих коленей?
— Охотно, ваша милость! А где же ваша шляпа, сеньор?
— У вас на голове, ваша милость!
— Но где же тогда моя?
— О, вы только не огорчайтесь, сеньор: она случайно вылетела в окно.
К счастью, шляпу подобрал пеон. Как только это выясняется, поднимается буря восторгов, но тут же возникает новое затруднение — путь дилижансу преграждает ручей или небольшая, но быстрая речка. Пеон и добровольцы из пассажиров начинают собирать камни-голыши, которых в пампе не так-то уж и много. Наконец какое-то подобие брода готово, и с поистине адским грохотом дилижанс форсирует речушку. Кажется, по законам физики это никак не может произойти, однако происходит, и вот уже под радостное гиканье кучеров дилижанс мчится дальше. Но тут кучерам приходит охота показать высший класс езды по пампе, со скоростью примерно километров 25 в час. И начинается… На лошадей кричат уже все одновременно, включая и наиболее азартную часть пассажиров. Дилижанс на полном ходу раскачивается и кренится не менее резко, чем судно в открытом море в шторм. И тогда форейтор, чувствуя себя рулевым на мостике, начинает совершать маневры. В это время главное для кучера на козлах — не зевать. Как только форейтор заставляет передних лошадей круто менять направление движения градусов, скажем, на десять, майоралу нужно наклонить корпус дилижанса в сторону, противоположную направлению поворота, градусов уже на тридцать. Для этого четверка лошадей должна, в свою очередь, наклониться на шестьдесят градусов. И так то в одну сторону, то в другую. Почему во время этого безумного аттракциона у пассажиров головы не отваливаются, остается загадкой…
