Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография] - Купер Джеймс Фенимор (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
— Гдѣ принято, чтобъ надѣвать людямъ такіе деревянные чулки? спросилъ онъ y констабля, и какую приносятъ они пользу?
— Я повинуюсь приказанію суда, господинъ Веньяминъ, отвѣтилъ этотъ: — вѣроятно, на то есть законныя причины.
— Положимъ, такъ; но спрашиваю васъ: что ж изъ этого выйдетъ? вѣдь эта штука не причиняетъ боли, a безсмысленно держать человѣка за пятки изъ одного дурачества!..
— Вѣдь не жаль, Веньяминъ, выставить напоказъ поселенцамъ, какъ медвѣдя, стараго восьмидесятилѣтняго человѣка? грустно спросилъ Натти. — Вѣдь не жаль стараго солдата, который много разъ стоялъ предъ непріятелемъ и видѣлъ предъ собою смерть, поставить на мѣсто, гдѣ мальчишки будутъ указывать на него пальцами и осмѣивать его? Вѣдь не больно оскорбить самолюбіе честнаго человѣка и обходиться съ нимъ, какъ съ дикимъ животнымъ?
Веньяминъ дико осмотрѣлся кругомъ, и если бы увидѣлъ хоть одно смѣющееся лицо, то, вѣроятно, произошелъ бы горячій споръ; но такъ какъ онъ вездѣ встрѣтилъ хладнокровіе или сострадательные взгляды, то спокойно усѣлся возлѣ охотника, воткнулъ обѣ ноги въ пустыя отверстія и сказалъ:
— Ну, опускайте, господинъ констабль: пусть придетъ человѣкъ, который желаетъ видѣть медвѣдя; онъ найдетъ здѣсь двухъ, и изъ нихъ одного, который, въ случаѣ нужды, такъ же хорошо умѣетъ кусаться, какъ и ворчать.
— Но вѣдь y меня нѣтъ приказанія запереть васъ въ клѣтку! вскричалъ констабль. Выходите оттуда, и не мѣшайте мнѣ исполнять мою обязанность.
— Вы имѣете мое приказаніе, и вамъ нѣтъ дѣла заботиться о моихъ ногахъ. Закройте крышку, и потомъ укажите мнѣ молодца, который засмѣется на это.
— По мнѣ пожалуй, отвѣчалъ констабль, запирая клѣтку. Вѣдь никому не будетъ вреда, если запрешь человѣка, который самъ идетъ въ заключеніе.
Чтобы предупредить бѣду, замыканіе произошло довольно скоро, ибо какъ только зрители увидѣли Веньямина въ новомъ положеніи, ими овладѣла такая веселость, что большая часть разразилась смѣхомъ. Дворецкій сильно старался получить свободу, намѣреваясь съ ближайшимъ къ нему затѣять споръ.
— Послушайте, господинъ констабль, вскричалъ онъ, — откройте-ка подножку, чтобъ я могъ доказать тому мошеннику, надъ кѣмъ онъ смѣетъ насмѣхаться.
— Нѣтъ, нѣтъ, господинъ Пумпъ, этого нельзя. Вы сами заперли себя, и должны остаться тамъ до срока, назначеннаго преступнику. Такъ какъ барахтанье и сопротивленіе ни къ чему не повели, то Веніаминъ послѣдовалъ примѣру спокойнаго повиновенія своего товарища, и удовольствовался тѣмъ, что выразилъ на своемъ грубомъ лицѣ презрѣніе, доказывавшее, что злоба его уступила мѣсто другому чувству. Наконецъ, онъ обратился къ своему сотоварищу и со всѣмъ добродушіемъ, какимъ обладалъ, началъ утѣшать его; однако, скоро прекратилъ онъ это, увидѣвъ подходившаго Гирама Долитля. Доносчикъ, приблизившись къ концу клѣтки, гдѣ сидѣлъ Веньяминъ, расположился противъ Кожанаго-Чулка на безопасномъ разстояніи. Рѣзкіе и проницательные взгляды, которые бросалъ Натти на своего врага, казалось, сначала испугали жалкаго малаго и поставили его въ неловкое положеніе, обыкновенно ему чуждое. Но онъ скоро собрался съ духомъ, равнодушно посмотрѣлъ на небо и сказалъ хладнокровно, какъ бы нечаянно встрѣтясь съ своимъ другомъ.
— Послѣднее время было мало дождя, и я думаю что засуха продлится долго.
Натти съ отвращеніемъ и пренебреженіемъ отвернулся отъ жалкаго человѣка, между тѣмъ какъ Веньяминъ постоянно внимательно разглядывалъ его.
Послѣ нѣкотораго молчанія, Гирамъ продолжалъ:
— Да, облака, кажется, не содержатъ нисколько влажности, и земля вездѣ покрыта трещинами. Насколько я понимаю, если не пойдетъ скоро дождь, то урожай будетъ плохъ.
— Зачѣмъ вамъ дождь изъ облаковъ? сказалъ раздраженный Кожаный-Чулокъ. — Вы выжимаете слезы изъ глазъ стариковъ, бѣдныхъ больныхъ. Прочь! удалитесь отсюда! Хотя ты и созданъ по образу Божію, но въ сердцѣ твоемъ поселился дьяволъ. Прочь! прочь, говорю тебѣ! Сердце мое полно страданій, но при видѣ твоемъ оно наполняется желчью.
При такомъ жестокомъ выраженіи Натти, Гирамъ забылъ всякую осторожность и приблизился къ дворецкому, который схватилъ его своей костлявой рукой за ноги и поднялъ на воздухъ, прежде чѣмъ тотъ могъ опомниться и собраться съ силами. Потомъ онъ опять поставилъ его на ноги, и оба внимательно смотрѣли другъ на друга.
— Хорошъ гусь, господинъ! Долитль! — кричалъ изо всей силы Веньяминъ: хорошъ гусь! Мало вамъ, что вы довели до клѣтки стараго, честнаго человѣка, вы пришли сюда, чтобъ опозорить и осмѣять его. Подождите-ка, мы посмотримъ, кто кого пересилитъ.
- Іотанъ! кричалъ испуганный Гирамъ: — позовите сюда констаблей! Смиритесь, господинъ Петильямъ; я приказываю вамъ быть спокойнымъ!
— Ну, ужь между вами давно было больше спокойствія, чѣмъ любви, но теперь это должно кончиться! вскричалъ дворецкій, нервически подымая свой кулакъ. Соберитесь съ духомъ. Какъ нравится вамъ этотъ кузнечный молотъ?
— Троньте меня, если достанетъ храбрости! вскричалъ Гирамъ какъ только могъ громко, потому что тотъ схватилъ его за горло: — Прикоснитесь, если смѣете!
— Ну, если, по-вашему, это не называется прикасаться, то послѣ этого я не знаю, чего вамъ еще надо.
Дѣйствія дворецкаго были въ высшей степени насильственны, потому что онъ опустилъ свой кулакъ на физіономію Гирама, какъ на наковальню, и всѣ окружающіе пришли въ ужасъ и замѣшательство. Зрители стиснулись y клѣтки, между тѣмъ какъ нѣкоторые поспѣшили въ судъ, чтобы дать знать объ этомъ. Мальчишки вперегонку побѣжали за женой Долитля и объявили ей непріятное положеніе мужа.
Веньяминъ съ необыкновенной ловкостью и усердно работалъ, одной рукой держа противника, a другой продолжая колотить его по лицу. Онъ рѣшительно обезобразилъ лицо Долитля и сдѣлалъ его коричнево-синимъ. Ричардъ пробивалъ себѣ дорогу сквозь толпу и продирался къ мѣсту драки.
— Господинъ Долитль! — кричалъ онъ: — какъ могли вы забыться до такой степени, чтобы нарушить спокойствіе, ввести въ обиду судъ и такъ жестоко обойтись съ бѣднымъ Веньяминомъ.
При звукѣ голоса Ричарда, Веньяминъ пріостановился въ своемъ пріятномъ занятіи и этимъ далъ время Гираму обратить къ шерифу свою разбитую физіономію.
— Законъ долженъ возстать противъ такой клеветы! кричалъ Долитль, всхлипывая въ отчаяніи. Законъ долженъ удовлетворить меня, и я требую, господинъ шерифъ, схватить этого человѣка и посадить въ темницу.
Между тѣмъ дѣло было объяснено шерифу, и онъ съ упрекомъ обратился къ дворецкому:
— Веньяминъ! — сказалъ онъ: — какъ попали вы въ клѣтку? Я всегда любилъ и уважалъ васъ, думая, что вы тихи и скромны, какъ овца; но теперь вижу, что вы срамите не только себя, но и своего друга и покровителя. Боже! господинъ Долитль! — прибавилъ онъ: — вѣдь онъ своротилъ вамъ всю физіономію на сторону.
Гирамъ, между тѣмъ, всталъ на ноги и, увидѣвъ себя освобожденнымъ отъ кулаковъ своего врага, разразился злобою и требовалъ, чтобы за него отмстили. Такъ какъ обида произошла слишкомъ публично, чтобъ могла остаться безъ вниманія, то шерифъ обязанъ былъ посадить въ тюрьму своего дворецкаго, котораго дѣйствительно любилъ. Въ это время срокъ для Натти окончился, и Веньяминъ, узнавъ, что они оба, по крайней мѣрѣ, одну ночь проведутъ въ темницѣ вмѣстѣ, нисколько не противился этой мѣрѣ, и когда констабли ввели его въ заключеніе, то объявилъ имъ слѣдующее:
— Я чрезвычайно малымъ считаю раздѣлить заключеніе съ такимъ человѣкомъ, какъ честный Натти Бумпо; но утверждаю, что безразсудно сказать, что человѣкъ заслуживаетъ что-нибудь хуже двойной порціи рому, за то, что своротилъ на сторону физіономію такому человѣку, какъ Долитль. Нѣтъ животнаго хуже этого мошенника въ цѣломъ околоткѣ, и если онъ не камень, то найдетъ что разсказать обо мнѣ. Что же тутъ такого ужаснаго, господинъ Ричардъ, что вы принимаете это такъ близко къ сердцу? Это происходило рѣшительно какъ въ регулярной войнѣ: онъ имѣлъ даже преимущество тѣмъ, что противникъ его стоялъ на якорѣ.
Ричардъ считалъ недостойнымъ отвѣчать на такой вопросъ и, увидѣвъ что преступники въ тюрьмѣ и замокъ запертъ, тотчасъ удалился.
