Черный охотник (сборнник) - Кервуд Джеймс Оливер (лучшие книги .TXT) 📗
Джимс опять остановился, чтобы перевести дух, и Потеха тоже застыла рядом с ним. Они стояли под звездным небом, напрягая слух и зрение, поведение собаки не позволяло юноше придавать слишком много значения своим надеждам. Мохнатое животное все дрожало от еле сдерживаемого чувства, обуревавшего его, так как в нос ему ударил самый ненавистный для него запах — запах индейцев. Шерсть на спине его вздыбилась, глаза метали молнии, из раскрытой пасти струилась слюна, точно его мучил голод, а не ненависть. Джимс прилагал все усилия к тому, чтобы не доверять всем этим очевидным признакам, пытаясь уверить себя, что если на ферме отца и находятся индейцы, то это не враги, а друзья, явившиеся с целью помочь при пожаре.
Легкий ветерок шелестел в верхушках деревьев. Джимс прислушался. Мертвое безмолвие было прорезано звуком, от которого дыхание занялось в груди Джимса. Этот звук доносился издалека и был до того слаб, что шелест листьев заглушал его. Но все же Джимс услышал.
Это были ружейные выстрелы, и они доносились через холмы и леса со стороны замка Тонтэр. Юноша кинулся что было мочи через большой лес с Потехой впереди. К ногам его, казалось, были подвешены тяжелые гири, до такой степени был он измучен бегом. Джимс остановился и прислонился к дереву, совершенно выбившись из сил, а Потеха, зловеще рыча, прижалась к его коленям. Теперь уж он не пытался разогнать свои страхи. Ясно было, что случилась катастрофа, и у него было лишь одно желание: возможно скорее добраться до отца и матери. Призвав на помощь последние силы, Джимс снова пустился в путь и вскоре очутился на верхушке холма, у подножия которого находился его родной дом.
Он не был особенно поражен, когда вместо дома, хлева и других строений его глазам представились лишь груды пылающих угольев, так как, сам того не сознавая, он ожидал увидеть такую картину. Все было уничтожено огнем. Но и не это так действовало на его рассудок, близкий к помешательству. Хуже всего было это безмолвие, эта абсолютная безжизненность, это полное отсутствие какого-либо движения и звука. Пожарище освещало ферму и землю ярким светом. Джимс ясно различал огромные камни возле ручья, дорожки в саду, птичники у ближайших дубов, мельницу, подсолнухи, покачивавшиеся на своих стройных стеблях, точно нимфы, все, вплоть до груды яблок, собранных им и матерью накануне для изготовления сидра. Но, увы, он не видел никого, кто бы спасся от повара: ни отца, ни матери, ни дяди Эпсибы. Нигде не слышно было человеческого голоса.
Страх, который является не чем иным, как реакцией мышц и нервов на опасность, совершенно покинул его. Он стал спускаться с холма, думая лишь об отце и матери, мучимый желанием крикнуть и услышать их ответ. Он даже не вложил стрелы в лук и подвигался вперед нетвердыми шагами. Что могла изменить стрела? Он даже не пытался держаться в тени деревьев. Ему не было дела ни до чего, кроме отца и матери. И совершенно неожиданно он набрел на отца…
Анри Бюлэн лежал на земле возле одного из розовых кустов. Можно было подумать, что он спит. Но он был мертв. Он лежал, растянувшись на спине, и свет от пожарища играл на его лице, то разгораясь ярче, то угасая, точно меняющиеся ноты беззвучной мелодии.
Не издав ни звука, Джимс опустился на колени возле тела отца. Он вдруг обрел снова дар слова и совершенно бессознательно тихо окликнул отца, хотя и знал, что ответа не последует. Спокойным голосом он опять позвал отца, прикоснувшись руками к безжизненному телу. Подобно тому, как смерть своим приближением притупляет все чувства и утоляет боль, так и сейчас Джимсом овладело абсолютное спокойствие, несмотря на то, что звездное небо не могло скрыть от него ни искаженных белых губ, ни судорожно сжатой руки, ни обнаженной, залитой кровью макушки головы, где прошелся нож, снявший скальп.
Джимс покачал головой. Он, может быть, зарыдал бы, если бы не мертвящий покой, овладевший всем его существом. Тихо и неподвижно стоял он на коленях у трупа отца. Потеха придвинулась вплотную, обнюхала холодные руки, а потом лизнула лицо Джимса, приникшего к плечу отца. В воздухе витала смерть, — собака чувствовала это, Опустившись на задние лапы, она завыла. Это был страшный звук, жуткий вопль, от которого застыли все звуки природы и который привел Джимса в себя. Он поднял голову, снова увидел тело отца и с трудом встал. Он принялся искать и неподалеку, возле груды яблок, приготовленных для сидра, нашел свою мать. Она тоже лежала лицом кверху, и то немногое, что осталось от ее волос после страшного ножа, рассыпалось по земле. И тогда сердце Джимса не выдержало. Упав над телом Катерины Бюлэн, он зарыдал, а Потеха сторожила, прислушиваясь к скорбным звукам, болью отдававшимся в ее сердце.
А потом наступила мертвая тишина. Пылающие уголья стали подергиваться золой, под большим лесом прошелся легкий ветерок, Млечный Путь начал тускнеть, и в небе стали собираться тучи. Наступил мрак, предшествующий заре, а затем стало рассветать.
Джимс поднялся с земли и оглянулся. Весь его мир рушился. Он перестал быть тем юношей, каким был недавно, и превратился в существо, пережившее века. Следуя по пятам Потехи, он принялся искать дядю Эпсибу. Он видел измятую траву, землю, утоптанную мокасинами, кем-то брошенный топорик с английским именем на нем, но Эпсибы Адамса нигде не было. Тогда он повернул назад и направился к замку Тонтэр.
Крепко зажав в руке топорик, зашагал он снова, держа путь к холму. Деревянное топорище, казалось, таило в себе какой-то секрет, имевший для Джимса огромное значение, судя по тому, как он конвульсивно сжимал в руке оружие с зазубренным лезвием. На деле Джимс не думал ни о топорище, ни об обухе. Его мозг был занят одной лишь мыслью: именем, которое он видел на топорике. Оно говорило о том, что тут побывали англичане со своими индейцами или же англичане послали их сюда, как и предсказывал дядя Эпсиба. Не французы, а англичане. Англичане!
Он еще сильнее зажал топорик, точно под его пальцами было горло какого-либо англичанина. Впрочем, он сейчас думал не о мести. Его мать была убита, отец тоже. Индейцы с английскими топориками убили их, и его долг известить об этом Тонтэра. Все пережитое за последние часы казалось каким-то уродливым кошмаром, и восход солнца не разогнал этого ощущения нереальности, овладевшего его разумом. Прекрасное теплое утро, полет птиц на юг, веселое перекликание диких индюков под каштановыми деревьями — все лишь усиливало это ощущение. А порой им овладевало желание крикнуть, что это невозможно, что собственные глаза обманули его.
Дойдя до Беличьей скалы, Джимс остановился и посмотрел на таинственную долину. Еще больше, чем когда-либо, напоминала она восточный ковер благодаря своим осенним краскам. Нигде не видно было дыма или каких-либо других следов, которые говорили бы о вторжении неприятеля. До его слуха доносились голоса многочисленных белок, над головой пронеслись два старых орла, которых он знал с самого детства. Голова его несколько прояснилась, и он чувствовал, что вновь обретает утраченные силы. Он заговорил с Потехой, и та, прижавшись к его ногам, с бесконечной преданностью посмотрела на него. Смелость возвращалась к обоим, и когда Джимс отвернул голову от загадочной долины, его глаза приняли какое-то новое выражение: они стали похожи на глаза дикарей и приобрели ту же твердость взгляда, ту же бездонную глубину, в которой никто не мог прочесть каких-либо переживаний. Белое как мел лицо оставалось бесстрастным, словно черты его были изваяны из холодного камня.
Джимс снова взглянул на топорик, и Потеха насторожилась, услышав странный звук, сорвавшийся с его уст. Этот топорик, казалось, был голосом, рассказывавшим ему целую повесть, позволявшим ему легче мыслить и быть настороже. Пока это относилось к нему лично, он не внимал этому голосу осторожности, так как мысль о собственной безопасности представлялась сейчас не имеющей никакого значения. Это объяснялось не приливом отваги, а полной атрофией чувства страха. Но по мере приближения к замку Тонтэр в нем с большей силой просыпался инстинкт самосохранения. Правда, это не заставило его свернуть с открытой дороги или замедлить шаг, но все его чувства обострились, и совершенно бессознательно он начал готовиться к предстоящей мести. А для того, чтобы приступить к этому, нужно было раньше всего достигнуть замка Тонтэр.
