Черный охотник (сборнник) - Кервуд Джеймс Оливер (лучшие книги .TXT) 📗
Джимс взял письмо и отошел в сторону. Письмо служило первым доказательством тому, что Туанетта помнит о его существовании. Со дня пиршества, устроенного Тонтэром, он ее не видел и старался не думать о ней.
В этом кратком письме Туанетта в холодных выражениях называла его ренегатом и трусом!..
Несколько недель спустя в одно сентябрьское утро Джимс стоял и смотрел вслед дяде Эпсибе, пока тот не исчез в лесах таинственной долины, уже подернутой первым инеем. Казалось, что с вестью о победе французов, которая должна была еще в большей степени обеспечить безопасность Бюлэнам, Эпсиба стал особенно подозрительно относиться к неизведанной долине. Только накануне Тонтэр был на ферме и сообщил последние новости о продвижении Дискау. Этот великий немец готовился нанести последний решительный удар Джонсону с его сбродом из колонистов и индейцев. Возможно, что теперь это уже случилось. И тем не менее, размышлял Джимс, его дядя отправился на разведку, а выражение его лица, когда он уходил, было очень загадочное.
Какая-то странная тревога охватила вдруг Потеху после ухода Эпсибы. Годы уже оставили глубокий след на собаке. Она стала еще более косматой, кости еще резче выступали наружу, она уже не так охотно принимала участие в частых разведках Джимса, предпочитая лежать и греться на солнышке. Ее нельзя было назвать старой собакой, но в то же время она не была молода. Зато вместе с годами еще более обострились все ее чувства, ее ум стал еще проницательнее, и по-прежнему с полной силой сохранился один фактор, который мог вернуть ей порывы молодости. Этим фактором был запах краснокожих.
Потеха неизменно давала Джимсу знать о близости индейца, иногда задолго еще до появления дикаря. И она ни на одну минуту не сводила глаз с таинственной долины. Днем, нежась на солнце, она лежала с полузакрытыми глазами мордой к лесу. Вечером она не переставала жадно втягивать запахи окружающей природы и ни разу не спускалась в долину одна, без Джимса или Анри Бюлэна. А в это утро Потехой овладела до того сильная тревога, что это начало отражаться даже на Джимсе. Вскоре после полудня он вдруг бросил работу и сказал матери, что хочет немного пройтись по направлению к тому месту, где была раньше ферма Люссана. Катерина проводила его через сад и даже поднялась вместе с ним по склону холма. Никогда еще не видел ее Джимс такой прекрасной. Его отец был прав, утверждая, что Катерина всегда останется юной девушкой. С верхушки холма они стали окликать Анри Бюлэна, работавшего на свекольном поле, и тот издали замахал им в ответ рукой.
Джимс стоял еще некоторое время, обвив одной рукой стан матери, а потом он поцеловал ее и пустился в путь. Катерина не трогалась с места, пока он не скрылся во мраке большого леса. У Джимса не было никакого желания охотиться, у Потехи — тем более. Сейчас они оба находились во власти каких-то новых импульсов. Тревожное настроение собаки не похоже было на тревогу ее господина. Каждый раз, когда Джимс останавливался, Потеха замирала на месте и начинала интенсивно нюхать воздух, всем своим существом выражая опасения и подозрительность. Джимс внимательно приглядывался к собаке, пытаясь понять ее загадочное поведение, так как она не подавала обычного сигнала, свидетельствовавшего о близости индейца. Похоже было на то, что она ощущала позади себя что-то неосязаемое, но тем не менее страшное.
Джимса между тем все тянуло вперед и вперед. Не преследуя никакой цели, без всяких к тому оснований, если не считать беспокойного состояния ума, он держал путь к ферме Люссана. Воздух был бодряще-свежий. Под ногами шуршали сухие листья. С верхушки холмов открывалась прекрасная панорама в красных, золотистых, желтых и темно-бурых тонах. Ферма Люссана, находившаяся в девяти милях от фермы Бюлэна, успела за пять лет заглохнуть и слиться с дикой природой.
Джимс стоял на том месте, где он когда-то дрался с Полем, и в ушах его раздавались зловеще перешептывавшиеся голоса воспоминаний. Они разбередили ноющую тоску в его сердце, точно руины этой фермы олицетворяли собою все то, что осталось от его собственных надежд и грез. А потом в его душу закрался безотчетный, беспричинный страх. Он повернулся кругом и быстро направился назад.
Потеха время от времени испускала жалобный визг, точно ей не терпелось скорее достичь дома. Порою она забегала вперед, чтобы показать своему господину, как велико ее нетерпение. Но Джимс не спешил. Он снял лук и держал его в руке наготове. Если бы даже Потеха подала сигнал опасности, он не обратил бы на это ни малейшего внимания: ведь опасность отстояла от его дома на много-много миль за линией Дискау и его людей, — не было никаких оснований предполагать, что она когда-нибудь приблизится и он вынужден будет встретиться с ней. В глазах Туанетты он навсегда останется ренегатом и трусом.
Ночной мрак сгущался. Звезды усыпали небосклон. Глубокие тени залегли вокруг одинокого путника, когда он вместе с собакой поднялся на самый высокий из холмов, откуда открывался вид на холмики и рощи, отделявшие его от неизведанной долины. Потеха первая взобралась на вершину холма и испустила жалобный визг. Джимс поравнялся с нею и застыл точно вкопанный…
В продолжение нескольких секунд сердце его не билось. Ужас закрался к нему в душу, ужас, граничивший со смертью, ужас, который может быть вызван только зловещим призраком смерти..
Над лесом, в котором исчез в это утро Эпсиба Адамс, поднималось зарево дальнего пожара. Несколько ближе, у начала таинственной долины, небо было окрашено в цвет пламени. Но это пламя говорило не о горящем лесе, а также и не о костре из пылающих пней. Это было море огня, поднимавшегося к небу, точно огромный гриб, голова которого терялась в зловеще окрашенных тучах и разливалась у краев серебром, золотом и кровью…
Горел его родной дом!
С губ Джимса сорвался крик скорби. И в то же мгновение в ушах прозвучали слова дяди Эпсибы, произнесенные утром при расставании: «Если меня не будет и тебе случится увидеть там, за лесом, зарево ночью или густой дым днем, спеши с отцом и матерью в сеньорию, ибо это будет служить доказательством, что близка смертельная опасность и моя рука подала тебе сигнал через небесный свод».
Глава VIII
Джимс долго сидел не шевелясь и смотрел на багряное небо. Сомнения быть не могло — горел его родной дом. Одно лишь это не наполнило бы его душу таким ужасом. Ведь там оставался отец, который позаботится о его матери, и можно будет построить новый дом. Жизнь не кончается из-за того, что сгорает дом. Но там вдали виднелось еще зарево, и оно-то вызывало в нем мучительный страх. Это Эпсиба при помощи огня переговаривался с ним во мраке ночи!
Когда юноша несколько пришел в себя, он заметил, что Потеха пристально смотрит на багровое небо, и во всех мускулах ее напряженного тела можно было прочесть предупреждение об опасности — сигнал о близости индейцев. До этого момента подобные сигналы никогда не вызывали в Джимсе такого трепета, страха и ужаса.
Он бегом пустился с холма, не обращая внимания на кусты, хлеставшие его по лицу. Достигнув подножия, он побежал еще быстрее, но столь густы были стены беспросветного мрака, окружавшего его в лесу, что временами не видно становилось багрового зарева. Потеха бежала впереди, и создавалось впечатление, точно две тени мчатся, пытаясь перегнать одна другую. Дыхание с трудом вырывалось из груди Джимса, и он вынужден был перейти на скорый шаг. Потеха тоже несколько замедлила бег. Когда они поднялись на один из небольших холмов, Джимс опять увидел зловещее зарево.
Снова пустился он бегом, и луч надежды начал проникать в его душу. Горел его дом, но возможно ведь, что это был лишь несчастный случай, не имевший ничего общего с предсказаниями дяди Эпсибы, а этот огонь, там, за таинственной долиной, был лишь совпадением, результатом, быть может, неосторожности беспечного индейца или белого. Лес был страшно сухой, и достаточно было искорки из выколоченной трубки или пыжа, выброшенного из ружья, чтобы возник пожар. Разве он когда-нибудь боялся лесных пожаров!
