Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмен - Ларссон Бьёрн

— Ты что, глухой? — драл я горло.

— Я остаюсь, — сказал он.

— Чёрта с два! — взревел я, схватив два пистолета, которые лежали на столе. — Если ты сейчас же не уйдёшь отсюда, я тебя застрелю на месте. Вот ты и получишь то, чего добиваешься.

— Пожалуйста, — сказал этот упрямый баран спокойно, да ещё и улыбаясь.

Я пришёл в такую ярость, что приставил дуло пистолета к своему виску. Чёрт его знает, намеревался ли я выполнить обещание, данное в пылу гнева, но это помогло. Теперь была моя очередь улыбаться.

— Видишь сам, — сказал я дружеским тоном, — делать нечего. Ты, как и я, хорошо знаешь: я всегда делаю то, что говорю. Я никогда не водил тебя за нос. Давай лучше расстанемся друзьями.

— Ладно, — подавленно сказал Джек. — Ведь мы с тобой братья, да?

— Как хочешь, Джек. Мы братья, но голову даю на отсечение, что мы оба — два ублюдка, каждый по-своему. И не печалься, чёрт возьми. Что бы там ни было, мне конец, ты это знаешь. Остов насквозь прогнил, да и капитан еле дышит. Вот и все дела, и хватит. Ты тоже уже немолод, но здоров и силён. У тебя впереди ещё много хороших лет. Возвращайся к своему племени, другие ведь вернулись, поступай, как хочешь, но уходи отсюда!

Я действительно хотел избавиться от него, ибо он смотрел на меня, будто я для него свет в окошке. В глазах у него даже показались слёзы. Он сделал шаг вперёд, обнял меня и сказал, что я всегда нёс чепуху. Я высвободился из объятий Джека и стал подталкивать его к выходу. Он направился в оружейный склад и вышел оттуда с тесаком и тремя пистолетами. Бросив на меня взгляд, который мне не забыть, по крайней мере, несколько дней, а к тому времени меня уже не будет, он повернулся и, как всегда, беззвучно исчез.

Но кто, в конце концов, оказался в дураках, если не я? Джек спустился прямо в лагерь к пехотинцам, сделал свои три выстрела и начал неистово рубить тесаком вокруг себя, пока не пал от меткой пули. Он убил четырнадцать человек, отрапортовал офицер с безукоризненной выправкой, который на следующий день поднялся ко мне с белым флагом, дабы выполнить своё неприятное поручение.

— Это был один из ваших людей? — спросил офицер с грустным выражением на лице.

— Да, — ответил я, ибо я и не думал отказываться от Джека, последнего человека, с которым у меня были добрые отношения по эту сторону могилы. — Но он ослушался моего приказа. Я отослал его прочь, чтобы он не погиб напрасно. Я не настолько глуп, чтобы не понять, с каким вы явились поручением.

— У нас приказ вывезти отсюда некоего Долговязого Джона Сильвера, прозванного Окороком, в Бристоль, где он предстанет перед судом за преступления против человечества. Это вы?

— Добрый человек, — сказал я и рассмеялся до слёз. — Вы по приказу прибыли из Англии в залив Рантер на фрегате с несколькими сотнями человек, встретили одноногого малого в преклонном возрасте и спрашиваете, кто он такой!

— Я должен быть уверен в том, что делаю.

— Уверен в чём?

— Что увожу человека, за которым послан.

— Ясно, — сказал я и вновь рассмеялся, к явному смятению офицера. — Как бы вы выглядели, если бы появились перед Трелони и его приверженцами, представив ему беднягу, никакого отношения не имеющего к делу!

— Трелони? — воскликнул офицер. — Вы его знаете?

— Да, — сказал я, — мы вместе ходили в море. Если мне не изменяет память, я готовил ему еду, но у меня так и не было случая отплатить за старую обиду.

— Так значит, вы?..

— Долговязый Джон Сильвер, по прозвищу Окорок. Всё правильно, капитан, или кто вы там. Это и есть я, собственной персоной, я к вашим услугам, сэр, как вы понимаете.

Он смотрел на меня, но всё же время от времени поглядывал и по сторонам.

— У меня приказ…

— Спасибо, я уже слышал. Но каким образом, хотел бы я знать. Насколько я понимаю, вы желаете доставить меня живёхоньким. Всё остальное для господ в Бристоле не годится.

Офицер не придумал ничего лучшего, как кивнуть.

— Это будет нелегко, имейте в виду, — сказал я ему. — Если вы начнёте стрельбу, пуля может угодить в меня. Вы не можете палить из пушек по моей скале, ибо крыша рухнет мне на голову. Вы можете лишь все разом прибежать, чтобы те, кого я не застрелю, смогли накинуться и одолеть меня. Стоит ли игра свеч? Будет бойня, сэр. Этой медной пушкой, которая никогда не перегревается, я легко уложу пятьдесят ваших людей раньше, чем вы до меня доберётесь. Стоит ли игра свеч, повторяю я?

— У меня приказ, — упрямо повторил офицер.

— И это всё, что вы можете сказать? Попытайтесь сами подумать! Обычно, если постараться, то получается, чёрт побери!

Офицер сжался, закрывшись, будто ракушка. Что это с ним такое? — спросил я себя. И вдруг понял. Он боялся, он был вне себя от ужаса, вот и всё. И, если подумать, в этом нет ничего странного. Он, конечно, слышал жуткие истории, одну страшнее другой, о моей ничтожной персоне и вообразил себе, что у меня прячется в кустах целый отряд свирепых пиратов. Он ожидал, что вот-вот получит пулю в затылок. Выходка Джека, конечно, тоже подлила масла в огонь.

— Я один, — сказал я.

— Один?

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Да, — заверил я, — один, как Бог-отец на небесах. Экипаж и крысы оставили корабль, так что я здесь один.

— Только… — начал было офицер, и краски вновь начали возвращаться на его лицо.

— Да, только я, — прервал я офицера. — Я знаю, вы считаете, что в этом случае меня легко будет захватить. Один против ста пятидесяти, чего же проще, думаете вы. Не торопитесь, сэр, говорю я. Подумайте о том, что я нужен вам живым и что я умею стрелять из этой пушки не хуже любого канонира Королевского морского флота, и даже лучше. Пятьдесят ваших будут убиты. Но даже и в этом случае вы не можете быть уверены в том, что получите меня живым. Я ведь всегда могу направить выстрел себе в лоб. Думаете, я не способен на такое? Вижу, вы сомневаетесь. Ну так уясните себе: перед вами старик, тонущее судно, вот, что я такое. И вы думаете, я позволю заковать себя и проведу полгода в трюме лишь затем, чтобы потом предстать перед судом, после чего меня вздёрнут, как собаку?

Офицер нерешительно смотрел на меня не потому, что всё ещё боялся, а потому, что наконец начал думать.

— Вот моё предложение, — сказал я. — Я убью пятьдесят ваших розовощёких солдат и передам вам себя, блаженно упокоившегося мертвеца, тело которого не удастся сохранить так долго, чтобы его можно было потом в Бристоле вывесить на всеобщее обозрение. Что скажете?

— Чего же вы хотите? — спросил он меня неприязненно и раздражённо, но всё же и с интересом.

— Заключить сделку! — сказал я.

— Меня нельзя купить, — был ответ.

— Я так и подумал. Предполагаю, вы получили кругленькую сумму, взяв на себя это задание. И вас выбрали за неподкупность, принимая во внимание, что вам придётся иметь дело именно со мной. Да я и не пытался вас покупать. Увидев человека, я сразу понимаю, что он за птица, не будь я Джон Сильвер. Последуйте за мной, и я вам кое-что покажу! Не бойтесь, я один и не собираюсь нападать на вас с тыла. Как я уже сказал, вы только выиграете, а не проиграете, заключив со мной соглашение. Живым вы меня отсюда не увезёте, это уж точно. Но я могу предложить вам нечто другое, что, по крайней мере, не менее, а, может быть, даже и более ценно, чем остатки моей жалкой жизни.

Он всё ещё колебался, но последовал за мною. У него глаза полезли на лоб, когда он увидел мои богатства, и особенно камни, в беспорядке разбросанные на письменном столе. В этот миг луч солнца упал прямо на стол, и камни засверкали, представ во всём своём блеске, а ведь ничто не может сравниться с глубиной сияния драгоценных камней и его дрожащим отражением.

— Надеюсь, вы не сожалеете? — спросил я игриво.

Офицер покачал головой.

— Если мы договоримся, — продолжал я, — вы сможете после моей смерти взять с собой всё, что от этого останется. Мне всё равно.

Его глаза разгорелись, заметил я.

— Но я хотел показать вам и кое-что другое, вот это, — сказал я, указывая на стопку бумаги на середине стола.