Повседневная жизнь российских подводников - Черкашин Николай Андреевич
С виду - безобидный рейсовый лайнер о четырех моторах. Внутри - летающая лаборатория, призванная обнаруживать подводные лодки по всем ее физическим полям: шумам винтов, электромагнитным излучениям, тепловому следу и даже по запаху дизельных выхлопов - на то смонтирован на борту специальный газоанализатор. Многими часами может кружиться «орион» над океаном, высматривая, выслушивая, вынюхивая морские волны, окрестный радиоэфир, магнитное поле Земли. Конструкция этого поискового самолета оказалась настолько удачной (не наш ли земляк Игорь Сикорский руку к тому приложил?), что «орионы» вот уже сорок с лишним лет состоят на вооружении противолодочной авиации США. Меняется только электронная начинка его фюзеляжа да еще экипажи…
Когда стараниями главы «шаркхантеров» нас привезли на военно-воздушную базу в Джексонвиле, мы сразу узнали знакомые силуэты с торчащими из под хвостов длинными штырями магнитных обнаружителей. Ну, кто из нас мог подумать, скатываясь по вертикальному трапу от ненавистных «орионов», что шутница-фортуна однажды усадит нас в пилотские кресла этих ищеек, позволит заглянуть во все приборные отсеки, где распинали наши корабли на экранных крестовинах? Не зря на фюзеляжах здешних «орионов» нарисован флоридский пеликан с подводной лодкой в мощном клюве.
Американские летчики искренне рады нашему визиту.
- Без вас не с кем стало работать в океане! Скучно… Возвращайтесь, а то нас уволят за ненадобностью.
И мы обещаем вернуться. Мы обязательно вернемся в океан.
Тридцать лет к этим берегам стремилась великая подводная армада страны Советов. И каждый из нас тоже ходил в эти воды, познав Атлантику на вкус, на цвет, на вес штормовой волны. Ни одна наша подводная лодка не достигла берегов этой страны. Ни один матрос не высадился на ее земле. Но почему-то именно нам троим выпало ступить на кромку причального фронта этой закрытой не только для иностранцев, но и для многих американцев, военно-морской базы. Каждый из нас как будто продолжил путь своего корабля к этому финишному пределу. И каждый из нас вдруг ощутил за своей спиной всех, кто шел боевым курсом на вест из своих занесенным заполярным снегом гаваней. А было их тьмы и тьмы, бригады и дивизии подводных лодок и подводных крейсеров.
И вот мы стоим и курим, глядя как у ближайшего пирса грузят торпеды на атомарину под многозвездным полосатым флагом. Чудны дела твои, Господи! Только и скажешь…
Да, мы находимся в святая святых американского флота не как победители, и не как побежденные. Мы пришли сюда как гости. Может быть, это и есть главный итог нашей долгой холодной войны в океане…
БАЛ ПОДВОДНЫХ КОРСАРОВ
Во французском портовом городе Бресте состоялся очередной международный конгресс моряков-подводников…
Это была одна из самых странных встреч в Европе, а может и на всей планете. В большом зале собрались люди, которые всю жизнь (или лучшую ее часть) охотились друг на друга в океанских глубинах, чтобы по первому сигналу выпустить торпеды в супротивные корабли и обречь их экипажи на мучительную гибель. Немцы торпедировали англичан, французов, американцев и русских (советских); англичане, американцы и русские - во всю топили немцев и итальянцев; потом американцы, англичане, французы выслеживали нас, мы - их, и так более полувека.
И вот те, кто выжил, спасся, уцелел приехали в Брест на Атлантике, чтобы заглянуть друг другу в лицо, понять кто есть кто, да и помянуть флотской чаркой тех, кто не вернулся из морей. Никто не собирался сводить старые счеты. Это была типично рыцарская встреча - с поднятыми забралами, точнее рубочными люками. Ведь для подводника его противник чаще всего - бесплотная электронная отметка на экране.
Итак, за одними столами сошлись бывшие недруги и бывшие союзники. Лишь у российской делегации союзников здесь не было, если, конечно, не считать тех американцев, англичан и французов, с которыми наши отцы состояли в антигитлеровском блоке. Но ветеранов той войны среди нас не числилось, и были мы в сплошном натовском окружении. И если бы не бомбардировки сербских городов, лица наши, быть может, не были такими хмурыми. Впрочем, о политике здесь не толковали. Табу. По старой флотской традиции ни о политике, ни о религии в кают-компаниях не говорят. О чем же тогда вели меж собой речи делегаты Конгресса? Ясное дело - о морях, штормах, кораблях, глубинах, взрывах, пожарах… И никаких идеологий. Здесь ценятся только морское искусство и личная отвага.
Это было редкое зрелище: сразу столько «морских волков» - сразу столько - почти пять сотен - бывалых, крепких, тертых жизнью, просоленных морями людей. Лица - мужественные, хищноватые, со следами былых травм и ожогов, а кое у кого и багровые от пристрастия, если не к рому, то к не менее крепким морским напиткам.
Седины, шрамы, наколки, проборы, лысины, ленточки боевых наград… Весь этот пестрый калейдоскоп, помноженный на разноязыкий говор Вавилона, вызвал у наших посланцев легкую оторопь. Поначалу. Затем освоились и приосанились. А ведь мы на этом пиру не последние люди. И вертелись на кончике языка вопросы.
А ходили ли вы, господа, в «автономки» по тринадцать (!) месяцев в отрыве от баз?! А слабо стоять вахты в ртутных парах целых два месяца, как это было на ракетной атомарине капитана 1 ранга Николая Шашкова?! А ремонтировать аварийный реактор, зная, что доза радиации уже давно превысила смертельный предел, как это было на К-19 по прозвищу«Хиросима»? А играть в кошки-мышки с противолодочным авианосцем три недели, как это удалось командиру Б-4 Рюрику Кетову, сохраняя при этом скрытность и стойкость в отсеках, где от жары лопались медицинские термометры? А… Стоп, стоп! Вспомним-ка лучше, что говорил в начале века известный морской теоретик А.Д. Бубнов:
«Присущая русскому человеку вообще, а русскому морскому офицеру особенно, крайняя скромность в оценке своих заслуг и отсутствие всякого стремления их возвеличивать, (а также жесткий и не всегда оправданный режим секретности, добавим мы от себя - Н.Ч.) привели к тому, что не только заграничная, но даже и русская общественность, были мало осведомлены о деяниях нашего морского офицерского состава, о его подвигах, о влиянии его на историческое развитие государства Российского, и о том, что должна ему Россия». Что уж тут говорить о гостях международного конгресса? Они и подводников-то русских в лицо впервые видели. Лишь профессионалы высшей лиги, а в зале их было немало, прекрасно понимали к а к о йфлот мы представляли. По гамбургскому счету. И к а к о йфлот мы почти потеряли…
И был общий молебен в главном храме Бреста - церкви святой Луизы. Священники на разных языках читали одну и ту же проповедь из Евангелия. Четыре сотни бывших минеров, торпедистов, ракетчиков, штурманов, радиотелеграфистов, прошедших огни, воды и стальные трубы, слушали их склонив головы. Морские волки, сбившиеся в конце пути в одну спасительную гавань…
Брест - город морской и потому по утрам на его улицах кричат не петухи, а горланят чайки.
В одно прекрасное, но пасмурное утро нас вывезли на побережье Атлантического океана. Финистерия, называлось это место - «край земли» в переводе. Земли, не земли, но уж Европы так точно. Самая Западная оконечность Франции. За мысами и скалами открывалась синевато-серая взморщенная свежим ветром гладь Бискайского залива. Стихли праздные разговоры. И мы, и немцы, вглядывались в хмурую даль с особой тоской. Дно Биская являло собой огромное кладбище подводных лодок. В основном там лежали немецкие субмарины, потопленные в битве за Атлантику в годы второй мировой. Но покоилась там и наша атомарина К-8, затонувшая после жестокого пожара в апреле 1970 года. Тело ее командира капитана 2 ранга Всеволода Бессонова пытались поднять на борт спасателя. Его схватили за окоченевшую руку, в которой был зажат список экипажа. Но штормовая волна навсегда унесла Бессонова в океан. Выхватили только список. Даже мертвым он выполнял свой командирский долг…
