Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Его мысли как будто угадал Чумаков:
— Давайте сделаем экскурсию на озеро. Здесь недалеко трамваем. Заберем ребят, ужин. Покупаемся. Что вы скажете? Тем более что завтра воскресенье.
— Замечательно, Константин Илларионович, — обрадовался Микешин. — Вы гений! Как я раньше до этого не додумался?
Предложение Чумакова команда встретила с энтузиазмом.
Микешин спал плохо. Он проснулся в пять часов утра, отдернул шторку и выглянул в иллюминатор. Над портом висела дымка. Солнце уже встало. Пока еще не чувствовалось жары, но день обещал быть отличным.
Игорь соскочил с койки, сунул голову в раковину умывальника, пустил воду. Прохладная вода словно смыла остатки сна. Сделал несколько гимнастических движений и почувствовал себя совсем бодро.
Затрещал телефон. Игорь снял трубку и услышал хриплый голос Дрозда:
— Немедленно зайдите ко мне.
Микешин хотел попросить пять минут на одевание, но телефон щелкнул, — капитан повесил трубку. Игорь торопливо натянул на себя костюм и, не повязывая галстука, пошел к капитану.
К своему удивлению, он застал там Чумакова и Курсака. Дрозд в пижаме стоял у радиоприемника. Из динамика неслись истерические выкрики на немецком языке. У всех на лицах была растерянность. Чумаков сидел бледный, с крепко сжатыми челюстями, смотря в одну точку перед собой. У Курсака прыгало левое веко: это с ним бывало всегда в минуты сильного волнения или раздражения. Дрозд держал в руке зубную щетку, так и забыв положить ее.
— Что случилось? Не едем на озеро? — спросил Микешин, чувствуя, как весь он наполняется отвратительным холодом. Он боялся услышать ответ «не едем», потому что вслед за этим должно было случиться что-то страшное.
Дрозд строго сказал:
— Какое там озеро! Война, Игорь Петрович. Сегодня немцы бомбили наши города. Вот сейчас говорит этот чубатый маньяк. Он грозится уничтожить Советскую Армию в три месяца и рассчитаться с коммунистами. Ну, нам некогда его слушать. Более ясного он ничего не скажет.
Капитан с ожесточением повернул рукоятку приемника. В каюте стало тихо.
У Микешина в ушах стояли слова: «бомбили наши города». Наверное, Ленинград тоже. Там Женя, Юрка, мама!
Капитан снова заговорил. Голос его звучал спокойно:
— Как быть с вами, Константин Илларионович? Ваше положение хуже, чем у всех нас.
Чумаков невесело усмехнулся:
— Думаю, что они прекрасно осведомлены о нашей структуре и давно, знают, что такое «первый помощник».
— Ничего. Вы станете «дублером старшего механика». Теперь надо, если успеем, собрать команду, объявить ей обо всем происшедшем. Чтобы все действия были организованны. Иначе можно погубить весь экипаж. Иван Федорович, идите в машину… — капитан не успел закончить фразу. В каюту без стука ворвался вахтенный с перекошенным лицом и закричал:
— Виталий Дмитриевич! Фашисты заняли машинное отделение, выгнали оттуда вахтенных, по всему судну поставили военных матросов и никому не дают уходить с борта. Что еще за номера? — Губы у матроса тряслись. Видно, он крупно поговорил с немецкими матросами.
Курсак рванулся с кресла. Капитан остановил его:
— Война, Александров. Сейчас Игорь Петрович придет и все расскажет. Скажи ребятам, чтобы оделись почище.
Матрос, испуганно посмотрев на капитана, убежал. Дрозд оглядел присутствующих:
— Опоздали… В машину теперь не попадешь. Игорь Петрович и Константин Илларионович, идите к команде. Постарайтесь объяснить все. Я сейчас оденусь и спущусь.
Из капитанской каюты вышли молча. Да и что тут скажешь, когда над всеми нависло это черное, страшное слово — «война».
Оторванные от родины, которая подверглась смертельной опасности, безоружные, лишенные возможности защищаться, люди сразу осознали весь трагизм своего положения. Они очутились в лапах сильного и безжалостного врага.
Это был коварный план, скрывавшийся за такими недавними улыбками, рукопожатиями, уверениями в добрососедских отношениях. За два дня до того, как Гитлер начал войну, в немецкие порты пришли советские торговые суда.
Пришли и на родину больше не вернулись.
Микешин и Чумаков прошли в столовую. Там собралась почти вся команда. Люди, одетые в выходные костюмы, сидели молча и ждали. Увидя Микешина и замполита, несколько человек бросились им навстречу:
— Константин Илларионович, неужели война? А как же с нами? Что будет? Вот сволочи…
— Эх, если бы быть в Ленинграде, со всеми вместе…
— Война, ребята. Сейчас трудно сказать, что с нами будет, какое решение примут гитлеровцы. Но мы живы пока, а живой человек может много сделать. Я не думаю, чтобы немцы нас уничтожили. Все-таки мы находимся под защитой международного закона.
Чумаков говорил спокойно и ласково. Так говорят, утешая людей в большом горе. В столовую вошел Дрозд. Впервые за два года совместного плавания Микешин увидел капитана в форме. На нем были синий костюм с блестящими нашивками и новая фуражка. На груди орден Красного Знамени.
«Оказывается, у него есть орден; Дрозд ничего об этом не говорил», — подумал Микешин, с удивлением и уважением глядя на капитана.
Дрозд выглядел совсем другим: он выпрямился, плечи у него расправились. Спокойное величие читалось в его лице, в пристальных небольших черных глазах.
Теперь это был не просто капитан теплохода «Тифлис» Дрозд, а представитель огромной страны, гордящийся тем, что он ее представляет. Первый удар врага на этом маленьком кусочке советской земли принимал он.
Дрозд сел, и его сразу, так же как и Чумакова, забросали вопросами. В открытую дверь за притихшей командой с интересом наблюдал немецкий матрос-автоматчик.
— Что делать-то будем, Виталий Дмитриевич? — спросил боцман так, словно ожидал от капитана обычных распоряжений по судну. От этого, такого обыденного, вопроса губы Дрозда чуть тронула улыбка, но тотчас же исчезла.
— Что делать? Будем держаться вместе. Не поддаваться на провокации. И помнить, что мы русские, советские люди. Пока больше ничего. Подождем властей.
— А домой нас не отправят? — с надеждой спросил один из матросов.
— На эти вопросы я не могу ответить. Все выяснится очень скоро. А теперь завтракайте поплотнее. Я пока пойду к себе. — И капитан вышел из столовой, не взглянув на посторонившегося автоматчика.
Микешин вышел на палубу вслед за ним и задумчиво остановился у фальшборта.
Со стоявшего напротив финского парохода на советское судно с любопытством смотрела команда. Игорь уже не думал о том, что будет с ним самим, с экипажем. Он представил себе гитлеровские «мессершмитты», летящие над родным городом, звук сирен, падающие бомбы, взрывы, горящие дома и убитых людей.
Все это совсем недавно Игорь видел в кинохронике, в которой немцы с садистской скрупулезностью показывали свои «победы» на Крите, бомбежку Ковентри и Дюнкерка. Офицеры, сидевшие в зале, неистово хлопали и кричали «хайль». Микешину стало противно, и он, не досмотрев картину, ушел из кино.
Врезалась в память светловолосая француженка, совсем молоденькая, прижимавшая ребенка к груди. Они лежали у обочины дороги, у матери изо рта бежала струйка крови. Мимо громыхали танки с черными крестами на башнях.
Микешин содрогнулся. Может быть, вот так же лежит Женя с Юркой…
Он представил себе границу в это тихое летнее утро, фашистские полчища, попирающие его землю, уничтожающие все на своем пути, лица врагов, злобные, хищные и жестокие. И, пожалуй, эти лица были отвратительнее всего. Он чувствовал, как исчезают все его мысли, уступая место ненависти к этим лицам.
Ну ничего. Получите же вы! Не по зубам Гитлер схватил кусок…
К «Тифлису» подходил военный катер. Он ошвартовался у стенки. Матросы-автоматчики вытянулись по стойке «смирно», — на борт поднимались какие-то важные морские чины. Щелкнув каблуками и вытянув руки, немцы прокричали «хайль Гитлер» и кучкой остановились у трюма № 4.
