Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич (книги бесплатно полные версии txt) 📗

Огромного роста, с длинными руками и маленькой головой, с обветренным морщинистым лицом и крошечными острыми черными глазами, Дрозд производил неприятное впечатление. Но, несмотря на эту внешнюю непривлекательность, экипаж любил и уважал Виталия Дмитриевича.

Про капитана рассказывали легенды.

Задолго до Октябрьской революции Дрозд окончил одну из провинциальных «мореходок» и в 1905 году вступил в партию большевиков. За провоз из-за границы нелегальной литературы царское правительство приговорило Дрозда к заключению, а затем к ссылке. Переодевшись в офицерское платье, он бежал из Сибири и до самой Октябрьской революции скрывался за границей.

Он плавал боцманом на шхуне, перевозившей бананы с островов Фиджи, работал на угольных шахтах в Англии, чернорабочим у Форда, откатчиком на алмазных копях в Африке…

Интересный человек.

«Ну что ж! Постараемся…» — подумал Микешин. И совсем неожиданно вместо беспокойства, прятавшегося где-то в глубине сознания, у него появилось новое чувство — чувство полной самостоятельности.

Он хозяин судна!

Непроизвольно Микешин выпрямился и замедлил шаг. Теперь по палубе шел не просто помощник капитана, а старпом большого пассажирского теплохода, первое лицо после капитана.

Ровно в восемь утра к Игорю постучали. Вошел боцман:

— Разрешите сесть, чиф? [7] Вот какое дело. У нас небольшая течь в первом танке. Шов пропускает. Как вы хотите его заделать? — проговорил боцман, усаживаясь на стул. Он недоверчиво смотрел на Микешина.

«Боцман, а не знает, как заделать шов, — подумал Игорь. — Не иначе как притворяется: хочет проверить меня…»

— Давайте сначала познакомимся, — вставая, сказал Микешин. — Меня зовут Игорь Петрович.

— Герджеу Николай Афанасьевич, — вскочил со стула боцман и протянул Микешину твердую, как дерево, в шершавых мозолях руку.

В наружности боцмана было что-то нерусское. Он походил или на итальянца, или на кавказца. Лицо сухощавое, с крючковатым хищным носом. «Похож на птицу», — подумал Микешин, рассматривая лицо боцмана, пока тот не торопясь свертывал папиросу из голландской махорки.

— Значит, не знаете, как быть с течью?

— Почему не знаю? Мне нужно ваше мнение, чтобы потом не переделывать, если не понравится, — подчеркнуто спокойно ответил Герджеу.

— Хорошо. Я хочу сам посмотреть этот шов, Николай Афанасьевич. У вас найдется для меня комбинезон?

— Найдется. Сейчас принесу.

Через десять минут Микешин и боцман скорчившись сидели в тесном танке, освещенном переносной лампой. В одном месте в стыке листов сочилась вода.

— Ну, что ж, — сказал Игорь, когда они вылезли наверх. — Сделайте сальную подушку и залейте цементом.

— А если вода все же будет пробивать цемент? — живо спросил боцман.

— А вы положите заранее отводную трубу, заткните ее пробкой.

Боцман удовлетворенно кивнул головой: старпом выдержал его маленький экзамен.

— Есть. Мне можно идти?

— Минутку, Николай Афанасьевич. Я хотел спросить: довольны ли вы командой? Что за народ у вас?

Герджеу горделиво улыбнулся:

— Замечательная команда. Орлы!

«Не хвастает ли?» — подумал Микешин.

— С дисциплиной как? — официальным голосом спросил он.

Боцман уловил эту перемену тона и сердито проговорил:

— Хорошо с дисциплиной. Увидите сами. Могу идти?

— Пожалуйста.

Игорь снял комбинезон и пошел делать утренний осмотр судна. На камбузе, в белоснежном колпаке и таком же халате, хлопотал повар. Казалось, что он сошел с рекламного плаката: толстый, круглый, с красным веселым лицом.

Микешин выдвинул ящик стола, заглянул в шкафы, провел пальцем по внутренним стенкам кастрюль. Везде было чисто.

Повар насмешливо посматривал на старпома:

— Не извольте беспокоиться, чиф. У нас как в лаборатории. Докторша каждый день проверяет…

— Действительно. А вот в овощной кладовой сам черт ногу сломит.

Повар сконфузился:

— Правда. Хотя я кладовыми не ведаю, это артельщик, но все равно… Наведем порядок, товарищ старпом.

На кормовой палубе Микешин заметил человека в синем костюме и кепке, с любопытством заглядывавшего в третий трюм.

«Плохо смотрят вахтенные, посторонних допускают», — подумал старпом и подошел к человеку в синем костюме:

— Что вы хотите? Посторонним на судно вход запрещен.

— А я не посторонний… Будем знакомы: первый помощник капитана, Чумаков Константин Илларионович.

Микешин сконфуженно пожал руку замполита.

— Вот смотрю, — дружелюбно продолжал Чумаков, — как нехорошо бочки укладывают на твиндеке.

«Много ты понимаешь, — пренебрежительно подумал Игорь. — Занимался бы лучше своим делом…»

После плавания с Уськовым Микешин относился к замполитам с предубеждением. Он понимал, конечно, что Уськов — исключение, и все же не мог изменить своего отношения.

— Так вы считаете, что плохо? — иронически спросил Игорь. — Не нахожу…

Чумаков поднял на Микешина спокойные серые глаза:

— Конечно, плохо. Присмотритесь. Пробки-то все вниз повернуты. Качнет немного, и вытечет наше вино.

Микешин удивленно взглянул на замполита и, не сказав ни слова, полез в трюм. Действительно, грузчики катали бочки, не обращая внимания на пробки, и они приходились то наверх, то вниз.

— Ну как? Верно? — спросил замполит, когда Микешин вылез на палубу.

— Верно. Ни к черту уложили. А что же вы раньше молчали? Теперь переделывать надо, — недовольно проговорил Игорь.

Замполит усмехнулся:

— Только что думал заставить их переделать, да вы вот тут подошли. Кстати, вы не очень заняты? Я хотел бы побеседовать с вами.

— Давайте, если это необходимо… — нехотя ответил Микешин.

Они прошли в каюту замполита. Игорь ревниво оглядел ее. Каюта была поменьше его собственной, но так же уютно и комфортабельно обставлена. На стене карта мира. На полке красные тома Ленина. Аккуратной стопкой лежали журналы. Над койкой висела большая семейная фотография: Чумаков с женой, полной красивой женщиной, и двумя черноволосыми девочками.

— Садитесь, — пригласил замполит.

Игорь молча сел и неожиданно заметил на столе книжку «Прощай, оружие!».

«Наверное, капитан дал», — мелькнула у него мысль.

Чумаков достал банку английских сигарет и закурил.

— Я хотел, Игорь Петрович, немного ввести вас в курс судовой жизни; вам будет легче тогда работать. Наверное, Виталий Дмитриевич этого не сделал?

Микешин молча слушал.

— На «Тифлисе» очень хороший экипаж. Дисциплинированный, хорошо знает свое дело. Большинство матросов — комсомольцы. Один боцман чего стоит. Судно в идеальном порядке…

— Ну, об этом вам, наверное, трудно судить, — снисходительно заметил Микешин. — Надо досконально знать все механизмы, чтобы сделать такое заключение.

— Я знаю. Пятнадцать лет проплавал на торговых судах, — просто сказал Чумаков и, делая вид, что не замечает удивления на лице старпома, продолжал: — Все это хорошо. Но есть у нас…

— Простите, Константин Илларионович, как же это получилось? Пятнадцать лет проплавали, и вдруг — замполит?.. Кем же вы плавали?

— Да все это просто. Плавал машинистом, мотористом, механиком. Потом пошел учиться в институт. Мобилизовали по партийной линии. Сказали: «Где ж мы возьмем знающих флот людей?» Ведь это правда. И я охотно согласился. Люблю с людьми работать.

«Оказывается, не все замполиты, как Уськов», — подумал Микешин и теперь уже смотрел на Чумакова совсем другими глазами.

— Да, так вот. Все у нас хорошо, только одно плохо: нет контакта между машинной и палубной командами. Вы еще не знакомы со стармехом? Познакомитесь. Человек он с тяжелым характером и самолюбивый до крайности. Но зато отличный специалист, знает на «Тифлисе» каждую заклепку и гордится этим. С прежним старпомом он жил как кошка с собакой. Мы с Виталием Дмитриевичем, конечно, тоже виноваты. Надо все это исправлять…