Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмен - Ларссон Бьёрн
Произошло именно так, как это происходило обычно в то время: четверо из пятерых присоединились ко мне и помогли мне перегрузить с одного борта на другой всё, что могло иметь хоть небольшую ценность. Они, конечно, раскрыли рты, увидев, что я вышел в море чуть ли не в одиночку, и их уважение ко мне сразу повысилось на несколько градусов. А пара бутылок рома, которые они получили, когда всё было сделано, заставили их поверить, что они попали в рай. Разве не об этом они мечтают, представляя райскую жизнь?
Меня они называли капитаном, раскланивались и расшаркивались передо мною, ничего не понимая. А я орал им, что рай — это когда не надо кланяться и расшаркиваться, не надо просить о чём-то и спрашивать разрешения, не надо идти строем или вставать в шеренгу для смотра ни всем вместе, ни поодиночке. А надо самим выбирать капитана и снимать его, когда придёт такая блажь, и так далее всё в том же духе.
— Вот почему я предлагаю капитаном Деваля, — сказал я им всем вместе. — Если не ошибаюсь, он дельный малый, и у него большой опыт контрабандиста, он служил на паруснике, курсировавшем между Ирландией и Францией.
Моё предложение встретили восторженным ликованием. Им, конечно, и в голову не пришло, что в раю каждый должен думать своей головой, а когда они спохватились, было уже поздно. Деваль открыл было рот, чтобы сказать что-то, но его губы растянулись в довольной улыбке, он явно предвкушал возможность взять реванш.
— Курс вест-норд-вест, — властно приказал он чернокожему, стоявшему у руля.
— Что ты задумал? — спросил я Деваля.
— Узнаешь, как и другие, когда надо будет, — коротко ответил он.
Я не удивился. Разве лучше было бы, если бы он корчился, плакал и стонал при мысли, что ему надо править и быть капитаном? Нет, Деваль принадлежал к тем, имя которым легион и которые тут же отшвыривают стул, благодаря которому они смогли подняться выше. Но он также из тех, кто не даёт себе труда позаботиться, чтобы его шея не попала в петлю, свисающую с потолка.
Мы взяли ещё один-два брига, благодаря чему возросло доверие и тщеславие команды. Если бы я предложил переименовать наш бриг, думаю, они окрестили бы «Дядюшку Луи» в «Седьмое небо». У нас были богатые запасы рома и всего восемь крепких парней, считая и новых, появившихся после захвата последнего судна, и большинство членов команды почти всё время были в стельку пьяны. Ну и картинка! А помимо этого мы ещё к себе на корабль заполучили сущего дьявола в виде музыканта.
Я всегда недоумевал, почему пираты так ценят музыкантов и зазывают их на борт, давая обещания предоставить им всяческие льготы, свободные воскресные дни и другие поблажки? Они избавлялись от чистки гальюнов, смены парусов, даже от участия в захвате чужого судна, лишь бы играли своё тру-ля-ля, когда их об этом попросят.
Помню случай с капитаном Флинтом в его последние дни, когда его жестокость перешла всякие границы. Мы в тот раз взяли голландскую шхуну с тупыми и гордыми фламандцами на борту. Эти дураки пытались сопротивляться, так что нам пришлось поднять красный флаг и идти на абордаж. Всего за несколько минут мы заставили их покориться, но и после этого Флинт не успокоился.
— Чёртов папист, — кричал он капитану покорённого судна, с трудом отсекая голову бедняги от туловища. — Что же ты сразу не сдался и не спустил флаг, ты же рисковал жизнями невинных моряков! Сволочь!
И дальше всё в том же духе.
— А вы? — гремел он, уставившись на членов команды, которые испуганно сбились в кучку на баке. — Вы позволили ему сопротивляться. Бунт, говорю я! Почему вы не подняли бунт? Вы что, потеряли всяческий стыд? У вас что, чёрт возьми, не осталось ни капли совести и разума?
Он прицелился и сильным ударом ноги направил окровавленную голову прямо в середину кучки людей, сгрудившихся у мачты.
— Почему вы молчите?
— Пусть попотеют! — закричал Чёрный Пёс со злой ухмылкой на лице. — Дай им попотеть!
— Делайте, что хотите, — сказал Флинт, разводя руками. — Заставьте их понять, какой ценой надо платить, когда рискуешь жизнью матросов неизвестно ради чего.
Как уже говорилось, Флинт хорошо относился к мёртвым морякам. А на живых, наоборот, ему было наплевать. Может ли кто-нибудь объяснить это? Но я знал, в чём дело. Теперь он пойдёт в свою каюту, вольёт в себя бутылку рому и станет оплакивать капитана, которого только что зарубил насмерть.
А Чёрный Пёс был в восторге, с вашего позволения будь сказано, потому что «заставить попотеть» это был некий ритуал. С помощью других членов команды он устроил на средней палубе круг со свечами и факелами. Тот, кто должен был «облиться потом», выталкивался в середину круга. Вокруг стояли наши, они были вооружены ножами, иглами для шитья парусов, вилками, а в чьей-то руке я увидел даже взятый со стола штурмана циркуль.
— Музыку, — вскричал Чёрный Пёс под одобрительный гул остальных. — Нам нужна музыка.
Кто-то привёл двух музыкантов, и они заиграли бодрый танец. Под звуки танца каждый делал выпад, нанося куда попало своим инструментом колющий удар. От возбуждения все кричали и смеялись, пот лил градом по довольным лицам пиратов, музыканты всё ускоряли темп, и в конце концов воздух наполнился сверкающими молниями от взмахов и ударов колющих и рубящих инструментов, свистевших то вперёд, то назад, под крики жертвы, то есть того, кого вытолкнули, чтобы он «попотел». Гам стоял невообразимый, и музыка его только усиливала.
Вот так это было. Насколько я помню, всякий раз, когда мы брали на абордаж судно, в центре порохового дыма, грохота пушек, криков, издаваемых убиваемыми или теми, кто убивал, то есть среди всего этого кошмара стояли наши музыканты и наяривали так, что можно было просто ошалеть. А разве цель их ремесла в конце концов не сводится к тому, чтобы завести человека заставить его потерять разум, забыть, кто он есть на самом деле? Это действовало, не хуже рома, и пираты, считая, что и музыка и ром придают им мужество жить, преклонялись и перед музыкой, и перед ромом. И представьте себе, музыкантам прощалось всё, если их захватывали вместе с пиратами, их отпускали на все четыре стороны! Из команды Робертса лишь музыкантов признали невиновными, когда сорок шесть человек были повешены или приговорены к семи годам каторги. Будто музыканты не внесли свою лепту в совершённые преступления. Ещё как внесли!
Наш музыкант на «Дядюшке Луи» был наверняка послан нам небесами. Когда бы его ни попросили сыграть, кстати или некстати, это было ужасно. Я до поры до времени не возражал. Люди веселились, упиваясь своей счастливой жизнью, и оставили меня в покое. Ведь именно этого мне и надо было, если мне вообще что-нибудь надо было этом мире.
Но после примерно месяца нашего беспричинного ликования мы увидели сквозь марево полуденной жары корабль, шедший с подветренной стороны одного из островов. Честная старая посудина, которая почти неподвижно стояла на маслянисто-гладкой поверхности воды. Вне всякого сомнения этот тихоход был торговым судном.
— Приготовиться, вёсла на воду! — приказал Деваль к полному удовольствию всех остальных.
Но когда мы подошли ближе, пыл наш стал убавляться. Ведь на борту такого большого корабля могло быть вдвое больше людей, чем у нас. Корабль шёл под английским флагом, и мы подняли такой же — наш трофей, полученный после первого же взятого судна. И только приблизившись на расстояние выстрела, мы поменяли этот флаг на чёрный. На корабле стояла мёртвая тишина, хотя мы могли различить фигуру рулевого. Надо сказать, что у нас на борту тоже было тихо, очень тихо, я даже слышал, что Деваль начал грызть ногти. Другие замерли. Сладкие денёчки кончились, и теперь каждый должен был показать, годится ли он на что-нибудь.
— Чего вы ждёте? — крикнул я.
— На этом корабле болезнь, — произнёс Гринуил, старый трусливый моряк, напичканный суеверием и приметами.
— Чёрта с два! — возразил я. — Зачем же им тогда человек у руля?
— На борту наверняка полно солдат, — предположил О’Брайен. — Они лишь ждут, чтобы мы подошли на расстояние выстрела.
