Повседневная жизнь российских подводников - Черкашин Николай Андреевич
Похоронка пришла в семью сельского учителя Петра Васильевича Васильева в конце весны 1972 года, то есть тогда, когда Санька, первенец, любимец и гордость большой семьи, был давно зарыт в братскую могилу на окраине города Полярный в губе Кислая. От села Глубокого Опочецкого района Псковской области до места упокоения сына - поболе тысячи верст.
Жена, Надежда Дмитриевна, как только дошло до нее, что старшенький больше не вернется, что навсегда зарыт в вечную мерзлоту Кольской тундры, обезумев от горя, хватанула уксусной эссенции. Ее откачали, спасли… Долго увещевали: что же ты эдак - у тебя еще три дочери да сын. У других и того нет, у других-то и того горше, когда единственного сына теряют… А она слушать никого не слушала и жить не хотела. Только об одном просила - съездить в город Полярный, привезти Сашеньку, чтоб хоть могилка его рядом была. А не привезешь - все одно руки на себя наложу.
Вот тогда-то и собрался в неблизкий путь учитель Петр Васильевич. Поехал не один, вместе с сыном Евгением, милиционером.
В закрытый поселок, откуда приходили письма сына, их не пустили, а разрешили въезд в закрытый же город Полярный, на окраине которого стояла бетонированная братская гробница. В Полярном их никто особенно не ждал. Спасибо мичману Бекетову с «К-19», на которого набрели случайно и который пристроил их на ночлег. От него-то и узнал отец о страшном пожаре в Атлантике. С содроганием сердца слушал про то, как ломились матросы из девятого отсека, где вспыхнул огонь и где был сын, в отсеки соседние, смежные. Но из, заживо сгорающих, туда не пускали. Не пускали по приказу командира капитана 2 ранга Кулибабы.
До ломоты в пальцах сжимал Петр Васильевич рубчатую рукоять пистолета в кармане: «Убью, гада!» Не мог старый фронтовик такого понять: чтоб свои гибли и свои же не впустили. Да еще в мирное время…
- Где этот, Кулибаба который, - выспрашивал Васильев у мичмана.
- В Гаджиеве. Но вас туда не пустят. Особый пропуск нужен. Поселок режимный. Там атомные лодки стоят.
- Ничего, мне под колючку не впервой лазать… Отыщем!
Кулибаба отыскался сам. Узнал, что в Полярном отец Васильева, пришел из поселка рейсовым катером. Судьба уготовила им встречу не в Полярном, а в Мурманске, на вокзальной площади, за десять минут до отхода автобуса в аэропорт. Там и учинил Васильев свой суровый отцовский допрос, с ненавистью вглядываясь в кавторанга. Круглолицый, голубоглазый, курносый - он так не походил на записного злодея.
- Что ж вы им двери-то открыть не разрешили?! - спросил Васильев, переводя в кармане пальтецо «флажок» предохранителя. - Как же это так? Ведь еще Суворов учил: «Сам погибай, а товарища выручай!»
Вздохнул Кулибаба:
- Все верно, Петр Васильевич. Только у нас, на подводном флоте, так говорят: «Сам погибай, а к товарищу не влезай». Влезешь к нему в отсек спасаться - и его погубишь, и себя… Да ваш-то сын никуда не ломился, Он первым погиб. На посту. Как герой. А был он старшиной Девятого отсека…
Свое, как принято теперь говорить, авторское расследование второй трагедии на «К-1 9» я начал довольно поздно - спустя семнадцать лет после того, как все случилось. И хотя служил в бывшей столице севере флотских подводников, и даже обихаживал со своими матросами на субботниках бетонный мемориал последним жертвам «Хиросимы», и хотя слышал не раз, как матросы пели в кубриках под гитару самодельную песню, навсегда вошедшую во флотский фольклор, - «Спит Девятый отсек, спит пока что живой…»
Но однажды в мою, московскую уже, жизнь ворвался человек со смятенной душой и неуемным темпераментом - бывший минер с «К-1 9» Валентин Николаевич Заварин. Выложил на стол толстенную папку с письмами, рукописями, фотографиями - читайте!
И исчез, умчавшись на «Kpacной стреле» в Питер.
Честно говоря, я не собирался загораться этой мрачной темой. Еще не отошел от похорон моряков с «Комсомольца». Еще стояли перед глазами женские трупы, всплывавшие со злосчастного «Адмирала Нахимова», - еще не закончена была печальная хроника гибели «С-178» на Тихом океане… Да что же я, стал флагманским плакальщиком флота, что ли?! Сколько можно: пожары, трупы, взрывы?! Пусть пишут другие! А мне по ночам уже снится. Не буду писать! Приедет Заварин - верну ему все.
Заварин не приехал. Вскоре мне выпало ехать по делам в Питер. Я захватил с собой его папку. А по дороге, в вагоне, стал читать. Первым попалось письмо отца сгоревшего в Девятом отсеке главстаршины Васильева. Адресовано оно было двоим - командующему и начальнику Политуправления Северного флота.
«Дорогой Федор Яковлевич! Дорогой товарищ Командующий КСФ!
Дорогие и бесценные наши товарищи!
В момент страшнейших мучений, тяжелейших переживаний и максимального отчаяния мы вновь обращаемся к Вам с величайшей родительской просьбой о помощи и со слезами горечи и боли сердец своих п р о с и м и умоляем Вас помочь нам уменьшить наше родительское горе, облегчить наши страдания и удовлетворить нашу единственную просьбу, а именно: доставить гроб с прахом погибшего нашего сына Васильева Александра Петровича, рождения 1948 года, к месту нашего жительства: Псковская область, Опочецкий район, село Глубокое.
За что всю жизнь до последнего дыхания будем искренне и бесконечно в поколениях благодарить Вас и верить в право человека и правду нашей жизни.
Распорядитесь, пожалуйста, в порядке исключения, чтобы гроб с прахом сына в ближайшее время был доставлен для перезахоронения, чтобы мы все могли в любое время по традиционному русскому обычаю ходить на могилу не неизвестного солдата, а дорогого и родного своего сына, отдавшего жизнь за безопасность Советской Родины…»
К стати говоря, после разговора с Кулибабой зашвырнул Васильев свой «вальтер» подальше в море. Оно и без того немало жизней взяло…
… Я не стал возвращать папку Заварину. Вместо него я разыскал в Питере Виктора Павловича Кулибабу, а затем в Гатчине - капитана 1 ранга в отставке Бориса Полякова… Потом поехал в родной Полярный, где доживала свой страшный век у причала кораблей отстоя, проще говоря в корабельном морге, «Хиросима» - стратегическая атомная ракетная подводная лодка «К-19»… С нее только что спустили Военно-Морской Флаг. Но экипаж, урезанный втрое, еще нес вахты в безжизненных отсеках.
В таких случаях говорят: ничто не предвещало беды. Утро 24 февраля 1972 года началось на «К-19» как утро обычного ходового дня. Возвращались домой из Атлантики на Север. Курс норд. Слева по борту - Америка, справа - Бискайский залив, в двухстах метрах над головой - волны зимнего шторма, под килем - трехкилометровые глубины с острыми пиками подводных хребтов.
Возвращались домой с боевой службы, с ракетной позиции, нарезанной по плану учений «Полярный круг» в Северной Атлантике. Известно, что большая часть аварий случается именно при возвращении вбазу.
Это самый каверзный период любого похода, когда самое трудное позади, когда через неделю-другую - родной берег, дом, семейные или холостяцкие радости… Расслабляется человек при одной мысли, что скоро увидит звездное небо над головой, а не глухой стальной подволок, тускло подсвеченный плафонами.
10 часов 30 минут. До пожара еще пять минут… На вахте стояла третья боевая смена. Первая - отсыпалась, вторая - готовилась к обеду. В эти последние минуты что бы ни делал каждый, любой пустяк лодочной жизни обретал смысл либо роковой случайности, либо счастливого шанса. Всем им, разбросанным по десяти отсекам, уже выносились кем-то всемогущим приговоры - кому жить, кому сгореть, кому задохнуться, кому умереть в долгих муках. Как будто на атомном ракетоносце работала незримо, негласно некая выездная сессия Страшного Суда.
Вдруг жизненно важным для всех восьми офицеров, обитателей общей каюты в Восьмом отсеке, оказалось то, что старший лейтенант Евгений Медведев не уснул, как соседи, а читал, верный своей книгочейской страсти, роман Пикуля. Именно он услышит сигнал тревоги, почти не проникавший в глухой закут восьмиместки, разбудит товарищей, и те успеют надеть дыхательные аппараты, прежде чем ядовитый дым подступит к горлу.
