Морской офицер Франк Мильдмей - Марриет Фредерик (читать книги .txt) 📗

Мы стали на якорь в маленькой бухте близ поместья, в котором нашли человека, живущего с женой и семейством и выдававшего себя за управителя; но после трехнедельного пребывания нашего там, он показался мне слишком плутоватым для должности управителя поместья высокородного владельца.

Капитан съехал на берег и взял меня с собою за адъютанта. Его лордству приготовили кровать в доме управителя; но он предпочел спать на сене в сарае. Благородный лорд наш был человек, у которого мысли редко давали много работы языку; он всегда предпочитал лучше слушать других, нежели говорить самому, и кто бы ни был его спутником, должен был платиться за это разговором. Рассказывая ему что-нибудь обыкновенным образом, нельзя было заставить его вполне понять то, о чем вы говорите; он требовал трех различных оборотов одного и того же рассказа и для этого имел три различные вопросительные междометия. Они состояли из: Гм! Э! и Аа! Первое означало начало внимания, второе — понимание отчасти, а третье — уразумение и полное согласие, для изъявления которого яснее последняя гласная протягивалась чрезвычайно длинно. Я приведу один пример нашего разговора. Когда каждый из нас занял на мягком сухом сене место для ночлега, его лордство начал так:

— Послушайте-ка… Пауза.

— Милорд?

— Что сказали бы в Англии о том, что мы заняли такую квартиру?

— Я думаю, милорд, что касается меня, то ничего бы не сказали, но что касается до вашего лордства, то сказали бы, что это весьма неприличное место отдохновения для лорда.

— Гм!

Я знал, что это был сигнал для другого оборота.

— Я говорю, милорд, что особа вашего звания, решившись опочивать на сеннике, возбудила бы подозрение между друзьями вашими в Англии.

— Э? — сказал его лордство.

Этого не было достаточно. — Голова вашего лордства либо моя очень тупа, — подумал я и попробовал еще раз, хотя мне смертельно хотелось спать.

— Я говорю, милорд, что если бы знали в Англии, какой хороший вы моряк, то не удивлялись бы ничему тому, что вы делаете, но те, которые ничего не знают, сочтут странным, что вы довольствуетесь подобными квартирами.

— Аа! — сказал его лордство торжественно.

Какие дальнейшие замечания угодно было сделать ему в ту ночь, я не знаю, потому что вскоре после того заснул и пробудился не раньше, чем курицы и петухи начали слетать с насестов своих и подняли ужасный крик, требуя себе завтрака. В это время его лордство вскочил, хорошенько отряхнулся, потом стряхнул и меня, но только другим родом. Это стряхивание изъявляло намерение обратить меня к тому, об чем кудахтанье куриц сделало только предварительное сообщение.

— Эй, вставай, лентяй! — сказал капитан. — Не думаешь ли ты проспать весь день? У нас полные руки дела.

— Слушаю, милорд, — сказал я и вскочил на ноги. Туалет мой кончился во столько же времени и таким же образом, как у ньюфаундлендской собаки, то есть после того, как я хорошо отряхнулся. Большая партия фрегатской команды съехала на берег с плотником и со всеми инструментами, потребными для срубки дерев и постройки деревянных домиков. В этом состояла наша забота о поселении бедных эмигрантов. Люди наши начали очищать некоторое пространство земли, срубая множество сосен, почти исключительных обитателей леса; и мы, выбравши место для основания, клали четыре дерева параллелограммом, связывая их один с другим замками. Когда стены были достаточно подняты, на них укреплялись перекладины, и для составления крыши покрывали их еловыми ветвями и березовой корой, заделывая промежутки мхом и грязью. От практики я сделался весьма искусным архитектором и с помощью тридцати или сорока человек мог построить очень хороший дом в один день.

После этого мы занялись выжиганием и выкапыванием корней, чтобы очистить достаточное количество земли для поддержания существования маленькой колонии, и засеяли некоторое пространство рожью и картофелем.

Снабдивши поселенцев многими вещами, необходимыми для нового их хозяйства, мы оставили их и согласно полученному нами приказу, к величайшей моей радости, возвратились в любезный Галифакс, где я снова был осчастливлен взглядами невинного моего гарема. Никогда не забуду строгого выговора, полученного мною от капитана за невнимание к сигналам. Нам сделан был сигнал с флагманского корабля; я был сигнальным мичманом; но вместо того, чтоб направить трубу свою на старого Центуриона, она обращена была на одну молодую Калипсо, прекрасный стан которой скользил тогда по газону. Не знаю, как долго обитал бы я в этой счастливой Аркадии, если бы другой Ментор не сбросил меня с утеса и не отправил еще раз пенить морские волны.

Президент Соединенных Штатов, вопреки здравого рассудка, объявил войну Англии; и все суда, бывшие в Галифаксе, приготовлялись для сражения с янки. Эскадра отправилась в сентябре, и я простился с нимфами Новой-Скотии с большим хладнокровием, нежели сколько мне было прилично, или, нежели сколько, казалось, заслуживал тот прием, который они делали мне. Но я был в то время, как и всегда, самолюбив и неблагодарен; заботился только об одной любезной мне собственной особе и коль скоро был сам доволен, мало думал о том, сколько горюющих сердец оставлял по себе.

ГЛАВА XIV

Галифакс — обворожительное, гостеприимное место; при имени его представляется такое множество приятных воспоминаний, что лишний стакан вина сам собою наливается из бутылки, которая, в противном случае, была бы закупорена и отправлена на ночь в шкап. Стоит только сказать: «Галифакс!» — и это подобно «Откройся, Сезам!» — заставит немедленно выскочить пробку и налить полный стакан за здоровье всех галифакских плутовок!

В предыдущей главе я говорил о приключении с ирландским судном, груз которого наш высокородный капитан обратил в свою пользу и в пользу своего отечества. Другое подобное судно попалось одному из наших крейсеров, и командир его величества шлюпа «Humming-bird» выбрал тридцать или сорок дюжих матросов для пополнения комплекта собственного экипажа и для представления остальных адмиралу.

Все мы, смертные, недальновидны, и капитаны военных судов не исключены из этого человеческого несовершенства. Как много капель проливается между чашей и губами!

На том самом купеческом судне находились две прекрасные ирландские девушки из горожанок, ехавшие к знакомым своим в Филадельфию; одну звали Джюди, а другую Марией.

Как только бедные ирландцы узнали о перемене своего назначения, они подняли такой громкий рев; что он в состоянии был заставить всех чешуйчатых чудовищ океана удалиться в свои темные пещеры. Они терзали сердца нежных девушек; а когда густой бас мужчин соединился с тенорами и альтами женщин и детей, то эта гармония заставила бы самого Орфея оборотиться и посмотреть.

— О, мисс Джюди! О, мисс Мария! Неужели будете вы столь жестоки, что захотите видеть, как возьмут нас, бедных, на военное судно, и не скажете за нас ни одного словечка? Слово капитану из прекрасных уст ваших — и он, наверное, отпустит нас.

Молодые девушки, хотя сомневались в могуществе своих прелестей, решились, однако ж, попытать; упросивши лейтенанта перевезти их на шлюп, поговорить с капитаном, они прибавили несколько украшений к одежде своей и прыгнули в шлюпку подобно паре горных коз, не заботясь ни о том, что обнажили ножки, ни о том, что в изобилии получали брызги соленой воды.

Появление юбки на море заключает в себе что-то особенное, всегда приводящее человека в приятное расположение; я разумею человека с нормальными чувствами. Когда они приехали, капитан встретил их и отвел под руки в свою каюту, где немедленно были приготовлены для них разные лакомства и оказано все возможное внимание, какое могли требовать их пол и красота. Капитан был один из самых добрых людей на свете, с парой блестящих черных глаз, весело смотревших каждому в лицо.