Зеленые созвездия (СИ) - Белов Алекс Владимирович (бесплатные версии книг .txt) 📗
— Пошёл вон! — вскрикиваю я негромко, но в сердцах.
Ай-яй-яй. Я для тебя столько всего сделал, а ты… Я спас твою жизнь.
(…что-то плохое в ту ночь случилось…)
— Ты ничего мне не делал! Ты не спасал мою жизнь, — говорю я и сажусь на кровати. Дедушка с бабушкой сняли с меня грязную одежду.
(…тайфуны в степи, казалось, имеют глаза…)
Да что ты говоришь! — снова насмешливо вскрикивает голос. — А это чья заслуга?
Я сущностью чувствую шевеление на стене. Поворачиваюсь и застываю в изумлении. На стене висит чёрный надувной круг с изображением зонтика.
Его могло унести при первом толчке, но ты проснулся, а он у ног. Он мог прохудиться и сдуться, и ты бы пошёл на дно, но он стойко держал твоё тело, пока Море не соизволило спасти тебя. Если бы не я, тебя не было бы уже в живых. Я борюсь за твою жизнь с тех самых пор, как ты сделал выбор.
— Какой выбор? — я встаю и оглядываюсь в поисках воды. Всё нутро отторгает этот разговор, я стараюсь зациклиться на бытовых мыслях.
Ну как же, помнишь, тогда прохладной…
— Стоп! — я вскидываю руку и шарахаюсь. Голова кружится. — Я ни-че-го не хочу слышать. Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Ну ладно. Не будем ворошить прошлое, — отвечает голос. — Давай поговорим о настоящем. Ты можешь стать лучшим из лучших. Тебе стоит только захотеть. Делай то, что я говорю, и получишь силу большую, чем была.
— О какой силе ты говоришь? — спрашиваю я.
Оооо, ты сможешь управлять всеми неживыми предметами. Хочешь, превратишь бензопилу дедушки в страшного робота. Наделишь её разумом. Можешь управлять землёй. Воздвигать горы, холмы. При этом ты останешься зелёным ребёнком. Ты будешь слышать голоса деревьев, воды. Разве не здорово?
Я падаю, потому что комнату так сильно шатает, как при девятибалльном землетрясении. Щека упирается в коврик, взгляд целится в темноту под кроватью, откуда ползут новые щупальца тени.
— Я хочу только одного, — молюсь. — Чтобы весь этот ужас прекратился. Чтобы забыть о боли, о потери мамы, Каштана.
О! — голос весело восклицает. — Уж это легко! Легко и просто!
Из моих глаз льются слёзы. Я хочу только одного: спать и плакать, плакать и спать.
Спи, — шепчет голос. — Сегодня ты слишком слаб, чтобы принимать решения. Спи. Завтра ты проснёшься бодрым. Тогда и поговорим.
Щупальца теней наползают мне на глаза, и я проваливаюсь во тьму.
Утро бьёт в окно ясным небом. Я открываю глаза и вижу перед кроватью… Володьку. На душе становится легко, хоть у него и мрачный вид.
Я слабо улыбаюсь. Всё тело сковывает слабость. Хочется есть.
— Я подумал подождать, пока ты проснёшься, — тихо говорит Володька.
— Ты, вероятно, хочешь меня убить, — говорю я.
— Нет, почему же, — говорит он и молчит. Молчит, ибо знает, что я вижу в его сущности: он хочет меня убить. Но злости там очень мало.
— Всё как-то пошло наперекосяк, — вздыхаю я. — Сначала, очень давно папа умер. Теперь мама. Почему так?
В горле опять клокочет тугой ком.
— Ещё ты разрушил мою работу и убил Каштан, — оповещает Володька.
— Да, натворил я делов, — вздыхаю и отвожу взгляд от ясных зелёных глаз друга.
— Я пришёл на минутку, — говорит Володька. — Надо сказать тебе самое главное, чтобы ты перестал совершать ошибки.
— Меня теперь исключат из сообщества зелёных детей?
— Никто не вправе тебя исключить, кроме тебя самого. Плохая новость, что ты уже это сделал. Ты исключил себя. Ты поставил стену между собой и Природой.
— Я теперь такой как все?
— Да.
— И я теперь не могу слышать голоса деревьев?
— Да.
На душе становится так горько, что в очередной раз хочется закрыть глаза и умереть.
— Но я пришёл не за этим, — говорит Володька. — Я должен тебе сказать, что не нужно тебе винить во всём Природу. Твою маму убила не она. Яхту потопила тоже не она. Природа очень хочет, чтобы мы были живы, и наши родители. Потому что родители — единственное связующее звено между нами и обществом. Другие люди нас не понимают, знаешь ли.
— А кто тогда убил мою маму и тех ребят на яхте? Мы же сами, ответишь ты?
— Нет, — покачал головой Володька. — Я больше ничего не скажу. Обычным людям больше знать нельзя. — Его слова больно царапают сердце, и я проглатываю солёный ком.
— Вовка, — шепчу я. — Как мне вернуться?
— Просто захотеть. А впрочем, это ничего не даст, если ты так и будешь вытворять ужасы по каждому поводу. Тебе нужно наконец срастись с Природой. Понимать её желания каждую секунду. А ты пока лишь коснулся.
— И как это сделать? — искренне спрашиваю.
— Я провёл ночь в берлоге, — отвечает Володька. — В заброшенной медвежьей берлоге. Земля со всех концов. Найди местечко, где будешь только ты и Природа и останься там.
— Одну ночь?
— Не знаю, — пожимает плечами Володька. — Кому как. Мне хватило ночи. Ты сразу поймёшь, когда Природа тебе откроется. Это нельзя не заметить. А если не заметишь, значит, Природа посчитает тебя недостойным.
— Она посчитает, — мрачно киваю я. — После всех этих моих…
— Не надо отвечать за всю Природу, — отвечает Володька. — Проверь, а потом узнаешь. Я, наверное, пойду.
Володька встаёт.
— Ты сильно злишься на меня из-за того, что я разрушил твою поделку? — грустно спрашиваю.
Володька молчит, лишь чуточку качает головой, но я-то чувствую. Он, может, и не злится, но в его душе сейчас пустота не хуже моей, хоть я и потерял маму, а он — результат двухлетней работы.
Внезапно, лицо Володьки напрягается, губы дрожат, и он поворачивается ко мне спиной, плетясь к двери.
— Попробуй несколько лет делать что-то так кропотливо и любить это, а потом разрушить, — говорит он дрожащим голосом, не поворачиваясь. — Я сейчас каждый раз захожу на чердак и вижу её руины в углу. Теперь можешь рассказать мне, как ты плакал над Хатико.
И Володька уходит.
День протекает капля за каплей пустым пятном. Никогда ещё в жизни у меня не было такого горького дня. В голове вертятся Володька, мама, Каштан. Бабушка и дедушка не заходят ко мне в комнату. Дед часто разговаривает по телефону, и когда я слышу обрывки фраз, убегаю и стараюсь заткнуть уши. Речь идёт о похоронах. Днём дедушка куда-то уезжал, решать вопросы на эту самую непроизносимую тему.
Я на автомате ем продукты, которые разрешены. Не знаю, испытал бы я боль, съев мясо, но пробовать не хочется. Не из-за боли, которую я встретил бы сейчас с распростёртыми объятиями, а из-за совести. Пусть между мной и Природой сейчас пропасть, но она преодолима, и Природа никогда не станет моим врагом. Она может отвернуться и обидеться ненадолго, но стоит тебе попасть в беду, она вернётся. Как это всегда делала мама.
Без мамы дом кажется совсем пустым. Из её комнаты веет знакомым парфюмом. И когда мысли всякий раз напоминают, что эта комната больше не наполнится знакомым привычным с рождения голосом мамы, я плачу. Я плачу в тот день часто, и всегда при мыслях о маме.
Когда я время от времени на несколько минут застываю перед дверями в наши комнаты, вижу на обоях отпечатки моих рук. Застывшая бурая кровь. И от каждого взгляда на них становится больно.
Вечером я сам набрал в ванну воды и сел мыться. Дедушка не заставлял, просто так было привычно, и так всегда велела мама. Я почти не моюсь. Просто сижу в воде, гляжу пустыми глазами на плавающую в пене резиновую уточку, и отмокаю.
В голове апокалипсис.
В душе — руины.
Осмысленный взгляд вылавливает жёлтую потрескавшуюся резину, синие безжизненные глаза, зелёный ободок вокруг них.
— Я хочу умереть, — говорю я утке.
Рано, — отвечает та.
Я задыхаюсь от удивления. Всё как в случае с Морем, только я не вижу сущности у резиновой игрушки. Она пуста, как глазницы мертвеца. И её голос, раздающийся в голове, опять кажется знакомым.
— Ты… умеешь говорить? — изумлённо шепчу я.
