Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмен - Ларссон Бьёрн
— Запейте элем! — прибавил я. — Я всегда так делаю. Чистый ромфастиан отвратителен на вкус.
— Истинная правда! — выдавил из себя Дефо и принялся что-то записывать, как только смог держать перо без дрожания манжет, которые, кстати, были у него потрёпаны не хуже парика.
— Итак, вы позволите мне расспросить вас о том о сём? — уточнил он, словно боясь поверить в привалившее ему счастье, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, было неудивительно.
— Сами понимаете, — продолжил Дефо, — человеку моего круга довольно сложно дорваться до беседы с человеком из вашего. Не успеешь оглянуться, как вы уже болтаетесь вон на той виселице, умолкнув и для меня, и для будущих поколений… или же скрылись под чужим именем и платьем. Видимо, джентльмены удачи нисколько не заботятся о своих некрологах. После нас хоть потоп — таков, по всей вероятности, их девиз… Кроме того, пусть это вас не удивляет, мне нужно беречь свою репутацию. Пожалуйста, не поймите меня опять превратно. Я оберегаю не своё доброе имя, ибо такового уже нет. Я называю себя то Джонсоном или Друри, то капитаном Сингльтоном или Полковником Джеком. Хотите верьте, хотите нет, но не так давно я написал мемуары французского квакера по фамилии Менаже. Всё бы хорошо, да только этот квакер благополучнейшим образом живёт во Франции. Я бы не отказался посмотреть на его физиономию, если эта книга когда-либо попадёт ему в руки. А вы? Нет, милорд, моё собственное имя отдано в залог, и не по причине моих денежных долгов, а скорее из-за взглядов и мнений, которые, как мне казалось, я вложил в процветание человечества, не получив ни шиллинга взамен. Более того… что, возможно, вам уже известно… меня посадили за это в тюрьму и пригвоздили к позорному столбу. Я вынужден ходить с опаской, ибо я — осуждённый злодей мысли. От Дефо осталась лишь тень, пустой звук на устах у всех, кроме меня… предположение, шепоток в обществе, воспоминание в лоне собственной семьи, где я не осмеливаюсь появляться из-за кредиторов. Вот как обстоят дела, хотя сам не пойму, почему я вам жалуюсь, ведь я не собирался. Мне просто хочется объяснить вам: я и сам чувствую удавку на шее, не потому, что меня могут вздёрнуть, а всего-навсего потому, что петля может затянуться и начисто лишить мой мозг доступа воздуха. Так что не думайте, будто у меня были в отношении вас злые помыслы. Однако же прошу вас… пусть и не на коленях, которые я ободрал в кровь, пытаясь наскрести на хлеб насущный… прощу вас запомнить: найдётся множество людей, которые спят и видят, как бы сделать из меня друга пиратов, а следовательно, их сообщника, чтобы бросить меня в тюрьму и заставить умолкнуть навеки. Представляете какое злорадство вызвало бы, например, крохотное объявление в газете: «Даниель Дефо желает встретиться с пиратом для обмена фактами и мнениями, ко взаимному удовлетворению»?
Дефо криво улыбнулся и провёл рукой по шее, демонстрируя, чем бы это кончилось.
— В общем, я связан по рукам и ногам и слишком стар, чтобы взойти на корабль и отправиться искать пиратов там, где они традиционно обретаются и прилагают свои труды. Не буду утверждать, что я совсем на мели. Я сижу здесь, в «Кабачке ангела», не столько потому, что ни один из моих кредиторов не отважится сунуть сюда нос, сколько чтобы присутствовать при казнях и слушать матросский говор. Это одна из причин. Я также присутствовал на всех судах над пиратами, которые проходили в Лондоне, читал протоколы заседаний из других уголков нашей империи, изучил множество вахтенных журналов. Вроде неплохо, а? Но отнюдь не достаточно. Пираты не любят рассказывать или писать о себе, за немногими исключениями в виде господ Дэмпьера, Эксквемелина и Уэйфера. Однако можно ли полагаться на их свидетельства? Джон Локк и другие члены следственной комиссии при компании Южных морей поверили им, и что они получили взамен? Провалившиеся экспедиции и расстроенную торговлю. Нет, мистер Сильвер… простите, Лонг… такое не должно повториться, истина требует совершенно иных источников. Никогда нельзя полагаться на сочинения, которые претендуют на достоверность, а на самом деле желают поворотить ход жизни либо в ту, либо в другую сторону; поверьте, уж я в этом разбираюсь. Я бы с удовольствием вознаградил вас по-княжески, если б вы предоставили себя в моё распоряжение в качестве надёжного источника, но я…
Дефо бросил многозначительный взгляд на стойку.
— …В общем, как вы уже сообразили, хотя тактично умолчали об этом, мои средства крайне ограничены…
Сделав энергичное движение руками, он внезапно отхлебнул ещё ромфастиана, причём на сей раз, к моему изумлению, даже не поморщившись.
— …Если не сказать, равняются нулю.
Я выложил на стол двадцать фунтов золотом и подвинул монеты Дефо.
— Забирайте! — сказал я. — И не думайте, что вы у меня в долгу. Более того, я был бы даже рад приплатить вам, только бы и дальше слушать ваши рассуждения о том о сём. Я нахожусь в Лондоне специально для того, чтобы смотреть и учиться. Меня называют образованным, потому что я из тех немногих моряков, которые читали кое-что помимо контрактов и судовых законов. Однако я уже сообразил, что на моих знаниях далеко не уедешь. Мы, искатели удачи, имеем очень слабое представление об устройстве мира. Мы живём слухами, а потому тычемся вокруг, как слепые котята; да и мозгов у нас, скажу я вам, немногим больше. И тем не менее мы считаем себя достойными оставаться в живых! Я же, кажется, понял, что невозможно обеспечить себе тылы без знания того, как всё устроено и происходит в этом мире. В общем, я расскажу вам о пиратских обычаях, если вы взамен просветите меня насчёт Англии. Вы достаточно занимались подсчётами и шпионили и вполне можете снабдить меня необходимыми сведениями. Вот мы и будем квиты. Впрочем, у меня есть ещё одно пожелание.
— Какое? — спросил Дефо, спокойно прибирая к рукам мои двадцать фунтов и отправляя их во внутренний карман. — Считайте, что оно уже исполнено.
— Вы пишете книгу о пиратских злодействах и, чем чёрт не шутит, о благодеяниях, в которых они также повинны и которые, очевидно, были совершены ими по ошибке. Вероятно, вы рассчитываете опубликовать своё сочинение?
— Разумеется. Иначе бессмысленно было бы писать.
— Моё пожелание таково: чтобы в книге ни разу не упоминался я, Джон Сильвер.
— Вы не перестаёте удивлять меня, мистер Лонг, — проговорил Дефо.
Я вытащил свои кожаные перчатки.
— Такие перчатки, — объяснил я, — я ношу в море примерно с пятнадцати лет, с тех пор, как впервые вышел в море. Они предохраняли мне руки от ран и шрамов, которыми клеймятся матросы. Вы же не хотите, чтоб мои старания пропали даром, чтоб вы поставили на мне другое клеймо, которое приведёт меня прямиком к виселице?
— Однако просьба ваша нешуточная. Получается, что я должен искажать факты, искажать саму историю.
— Зачем бросаться высокими словами? Вам следует всего-навсего притвориться, будто меня никогда не существовало. Вы же изображали как живых, скажем, Сингльтона или Крузо, хотя они были плодом вашего воображения. Теперь поступите наоборот. Чем одно хуже другого?
— Не знаю, — отвечал Дефо, несколько подавленно, словно я наступил ему на любимую мозоль. — Возможно, вы правы, и в мире сочинительства действительно так: усопшему мир, а лекарю пир. Почему бы и нет? Украдёшь, например, жизнь у какого-нибудь навеки забытого Селкирка и отдашь её другому, Крузо, чтобы тот пожил за чужой счёт. Но правильно ли это? Знаете, ко мне тут заявилась одна женщина, которая утверждала, что она тоже потерпела кораблекрушение около острова, где жил Крузо: дескать, они вместе спаслись оттуда на голландском корабле и она даже жила с Пятницей в Лондоне а я, мол, похитил её записи и сочинил на их основе собственную повесть. Кроме того, я, можно сказать, убил её, заткнул ей рот на вечные времена, потому как не назвал её имени в своём сочинении. Так что правильно, а что неправильно? Можете ответить?
— Нет, — сказал я, — это ваша забота. Я прошу только об одном: не впутывайте меня в свою книгу о пиратах.
