Морские тайны - Голубев Глеб Николаевич (читаемые книги читать .txt) 📗
В тропиках, вблизи экватора, вечер наступает рано. Зимой уже в шестом часу темно, хотя как-то дико звучит слово «зима» по отношению к началу июля. Не первый раз плаваю уже в южном полушарии, а всё никак не привыкну, что времена года тут «наоборот» по сравнению с нашими, а жарища всегда, какая редко бывает у нас летом.
Закат угасает так быстро, словно некто на небесах поворачивает выключатель и сразу тушит свет. И вот уже над нами сияет небо, украшенное непривычным узором созвездий. Прославленный и воспетый поэтами Южный Крест едва заметен на самом краю небес, узнать его можно, лишь попривыкнув. Гораздо величественнее сиял Орион, в самом зените, на месте привычных нам с детства Большой Медведицы и Полярной звезды.
Всё было уже готово к заседанию «Клуба рассказчиков». На маленьком столике стояли микрофон, термос, видимо, заботливо наполненный охлажденным соком или лимонадом, стакан и бюст барона Мюнхгаузена со знакомым каждому с детства заносчиво задранным носом и гордо торчащей из-под треуголки забавной косичкой. Выглядел он весьма импозантно, сверкал в лучах специально наведенного на него небольшого прожектора, словно в самом деле золотой. Где его раздобыл Волошин и когда успел «позолотить»?! Поразительный всё-таки человек!
Вот, наконец, появился и он сам — торжественный, строгий, погруженный в мысли и чуточку загадочный, точно иллюзионист, собирающийся поразить нас невиданным фокусом.
Честно говоря, порой Сергей Сергеевич даже немного переигрывает, «пережимает», как говорят про актеров, но что поделаешь — не может удержаться.
Одеться он любит и умеет со вкусом, но сегодня прифрантился, даже, пожалуй, слишком: отлично сшитые, наутюженные кремовые брюки, светлая рубашка в полоску с короткими рукавами, из кармашка выглядывает уголок темно-вишневого платочка, на ногах — плетеные туфли, не иначе как из крокодиловой кожи.
Лицо у Волошина тонкое, узкое, всегда приподнятая левая бровь придает ему насмешливо-скептическое, мефистофельское выражение. Постояв некоторое время у стола, будто обдумывая что-то, Волошин повернулся к радисту Васе Дюжикову, замершему у магнитофона, установленного в стороне на другом столике, и строго спросил:
— Вы готовы?
— Так точно, Сергей Сергеевич! — вытянувшись от волнения и чувства ответственности по стойке «смирно», ответил радист.
— Ну что ж, тогда начнем, — кивнул Волошин. — Поскольку каждый из нас по опыту многочисленных собраний, отнявших, по крайней мере, четверть сознательной жизни, прекрасно знает, как трудно выманить на трибуну первого выступающего, если только он не назначен и не подготовлен заблаговременно, мы решили так и поступить. Смельчак, к счастью, нашелся, и, я думаю, независимо от качества истории, какую он нам сейчас поведает, а в том, что оно будет высоким, я ни капельки не сомневаюсь, при подведении итогов, по-моему, надо учесть и его мужество. Итак, я рад предоставить первое слово нашему дорогому и всеми уважаемому «небесному кудеснику» профессору Андрияну Петровичу Лунину.
Я угадал!
Раскланиваясь направо и налево в ответ на дружные аплодисменты, профессор Лунин прошел к столу и сел рядом с Волошиным, положив перед собой довольно пухлую пачку бумаг и каких-то карточек, неторопливо надел очки и, помедлив, начал читать:
— «Капитан Луис Френэ проснулся глубокой ночью от треска за стеной каюты. Раскалывалось небо или только его голова? Вечером крепко выпили по случаю удачной покупки большой партии копры и расставания с пассажирами. Среди них оказались лихие парни, не дураки выпить и большие мастера блефовать. Перед этим весь день играли в покер, и ему с трудом удалось остаться при своих, а он-то надеялся поживиться за счет пассажиров. Придется отыгрываться на своих матросах, хотя среди них тоже есть ловкачи, зазеваешься — разденут.
Капитан с трудом оторвал голову от грязной, свалявшейся подушки, смутно увидел, как каюту озаряет призрачная вспышка молнии, сверкнувшая за окошком.
Но ни грома, ни шума дождя не было слышно. И качка почти не увеличилась. Видимо, гроза проходила стороной, шторма не будет. Беспокоиться было не о чем, и капитан снова уткнулся в подушку.
Вторично он проснулся от смутного ощущения непонятной тревоги.
Вроде бы ему послышался выстрел?
И свет в каюте стал какой-то необычный, странный. И чем-то пахло — вроде паленым или горящей серой.
Капитан повернул тяжелую голову — и всклокоченные волосы его встали дыбом.
Дешевое распятие из олова, которое он всегда держал для удачи под рукой, на столе, исчезло. Оно превратилось в лужицу расплавленного металла. Малиновое сияние, исходившее от лужицы, причудливо мешалось с голубоватыми фосфорическими вспышками молний за окном, так что освещение в каюте всё время менялось, словно в жутком цветном кошмаре...»
Признаться, я так увлекся, что с трудом заставил себя обернуться и посмотреть, как слушают Лунина. Все сидели, не сводя с рассказчика глаз, в которых мерцающими огоньками отражался свет так ловко расставленных Волошиным ламп. Такое освещение придавало рассказу Андрияна Петровича особую таинственность.
Жаль, я не могу привести его рассказ целиком, как, впрочем, и другие, — со всем богатством интонаций, мимики, жестов. Моё повествование слишком бы затянулось. Мне приходится лишь пересказывать услышанные занимательные истории по магнитофонной записи, сопровождая их некоторыми собственными впечатлениями по пометкам в блокноте, хотя, должен покаяться, я порой, увлекшись, забывал их делать.
— «Капитан сунул руку под подушку, схватил кольт, с которым не расставался даже ночью, и, не одеваясь, бросился к двери каюты, — продолжал Лунин. — Только когда он уже готовился распахнуть её, до него вдруг дошло, что посреди двери зияет большая, аккуратно вырезанная круглая дыра, и сквозь нее в каюту тоже врывается слепящее сверкание молний.
Откуда взялась дыра? Кто залезал в каюту? Кто расплавил распятие, его заветный талисман?
Его пытались ограбить во сне?!
Капитан метнулся к привинченному в углу к палубе железному ящику, заменявшему ему сейф.
Ящик оказался цел, замок не сорван. А помяли крышку у ящика давно, ещё когда он подрался с этим ворюгой Крамером.
Значит, деньги целы. Ящик не пытались взломать. Или просто не успели, он проснулся и вспугнул их.
При очередной вспышке молнии капитану показалось, будто в окошке появилось маленькое отверстие. Раньше его не было!
Капитан дождался новой вспышки молнии. Нет, ему не показалось. Отверстие было.
Он ощупал пальцами его оплавленные края. Мерзавцы! Значит, выстрел ему вовсе не почудился. Они стреляли в него через окно, хотели убить спящего. Но не попали. А потом для чего-то вырезали дурацкую дыру в дверях. Хотя понятно! Чтобы просунуть в нее руку и открыть дверь, запертую изнутри.
Но за каким чертом им понадобилось расплавлять распятие и как они это сделали?
Ладно, он проучит эту банду и отобьет у них раз и навсегда желание соваться в капитанскую каюту.
Прихватив на всякий случай, кроме револьвера, ещё острый малайский крис, висевший на стене, капитан бросился вон из каюты.
Попугай неистово закричал ему вслед, словно пытаясь предостеречь, остановить, задержать...
Луис толкнул дверь, но она оказалась запертой. Каким же образом они ухитрились тогда проникнуть в каюту? Через эту дыру? Но она слишком мала.
Дальше додумать капитан ничего не успел, потому что, выскочив на палубу, окончательно перестал что-либо соображать.
Вся палуба и океан вокруг были залиты призрачным, неземным светом. Он не вспыхивал и не затухал периодически, как блеск молнии, а сиял постоянно и так ярко, что всё вокруг было отчетливо видно, как днем. Холодным, мертвенным светом сияли, словно рождественская елка, сверху донизу мачты, реи и парус шхуны. Казалось, они пылают холодным огнем, который потрескивал, словно подожженная сухая трава.
Луис Френэ давно плавал в тропиках и знал, что это величественное сияние называется огнями святого Эльма. Моряки не боялись его и даже видели в нём доброе предзнаменование. По старой морской легенде огни эти были некогда впервые зажжены святым Эльмом ради спасения одного моряка, сброшенного сильным порывом ветра с марсовой площадки фок-мачты. Падая в море, несчастный успел обратиться к святому Эльму с мольбой о помощи. И тот выхватил его из бушующих волн и перенес обратно на палубу корабля, успевшего отплыть довольно далеко. А в ознаменование совершенного чуда святой заставил засиять праздничным светом весь такелаж парусника, дабы товарищи спасенного восславили господа.
