Непотопляемый «Тиликум» - Гильде Вернер (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Впрочем, большинству матросов было совершенно безразлично, где они сейчас находятся. Однако всех на «Доре» очень волновало, сколько мы прошли за сутки, потому что все парусники на пути к западному побережью Америки вечно соревновались друг с другом, кто скорее одолеет это расстояние. Офицеры получали за это от компаний премии, а команды задавались своими кораблями перед другими матросами. «Дора» и Вульф были парой, обещавшей хорошую скорость. Отсюда и всеобщий интерес.
Судя по лицам обитателей шканцев, виды наши на будущее были вовсе не плохи. Вульф и Янсен спустились в кают-компанию. Вслед за ними шмыгнул туда и кок. На большом подносе курилась паром фарфоровая супница с гороховым или каким другим супом. Рядом с ней, прикрытое белой салфеткой стояло то, что положено только офицерам. Об этом экстра-рационе в кубрике часами строили самые разные догадки. Каждый матрос клал под белую салфетку свое излюбленное блюдо, главным образом кушанья домашнего приготовления, памятные по юным годам.
Однако на еду и нам обижаться не приходилось. Каждый день фунт говядины или три четверти фунта свинины да еще фунт хлеба и сколько хочешь гороха, бобов или перловки. Мой друг доктор Мартенс рассказал мне недавно, что в пище важно не только количество, но и разнообразие. Наверное, я это чувствовал еще и тогда, потому что, заделавшись капитаном, я попытался было изменить на своем корабле вековечное меню: горох, бобы, перловка (и клецки по четвергам). Через неделю ко мне пришел кок и сообщил, что команда грозится отдубасить его, если он не будет варить, что положено, то есть мясо с горохом в понедельник, мясо с бобами во вторник и так далее. А ведь готовил-то он не просто как-нибудь, а по книге «Здоровая пища», которую я купил специально для него в Сан-Франциско. И еда обходилась мне дороже, чем обычный корабельный кошт. Мы вышвырнули книгу за борт и вернулись к кулинарным изделиям, полюбившимся мореходам еще со времен Колумба.
И ко мне с тех пор кок являлся тоже с подносом, на котором стояла специальная тарелочка под белой салфеткой.
Я частенько раздумываю, как трудно бывает втолковать другим людям, что они могут жить лучше. «Нет уж, не для нас все это!» А ведь солнышко-то светит одно для всех, и ветер дует тоже для всех. Не всем только это одинаково на пользу. Я предлагал своим английским матросам «деликатесы», а они их отвергали. Но вот добыть эти самые «капитанские деликатесы» в виде, так сказать, дополнительного пайка, на это матросы были куда как горазды. Стоило коку выйти с камбуза, не заперев за собой дверь, как тут же возле мешка с сахаром или бочки с мармеладом оказывались охочие люди. Камбузная дверь располагалась так, что вахтенный офицер ее со своего места видеть не мог. Поэтому «разбой» у нас процветал. Обворовать кока — это не только не считалось зазорным, но даже превращалось во время рейсов в своеобразный спорт. И это на парусниках, где, к слову сказать, никто свои личные пожитки сроду не запирал. Покажись, к примеру, в кубрике новый матрос с запертым сундучком, аборигены первым делом задали бы ему хорошую трепку, а потом вышвырнули бы вон. В этом и состояла разница в воспитании людей на торговом флоте и на военном. На торговом приятели устраивали взбучку тому, кто запирает свое добро, а на военном — начальство карало тех, кто свое добро не запирает. Потому и воровали друг у дружки только на флоте его величества кайзера. Но слямзить у кока лакомый кусочек — разве это воровство? Никто, кроме самого кока, так и не думал. Ему-то, бедолаге, в расходе продуктов приходилось отчитываться перед штурманом. Вот и запирал он всегда свою дверь, и притом самым тщательным образом. Однако матроса перехитрить — дело безнадежное: наши умельцы тут же изготовили из проволоки отмычки.
Кок (звали его Симон), понятно, вскоре разобрался в этой игре. Как-то в полдень он вышел из камбуза с подносом, на котором аппетитно дымились две глубокие миски. Едва он спустился по трапу к кают-компании, двое парней скользнули в незапертую дверь и принялись черпать ложками мармелад. Тут-то и застукал их Симон, быстро воротившийся назад, да еще и с полным подносом. Оба «спортсмена» тут же пошли в лобовую атаку, пытаясь пробиться к дверям. Боевые потери? Пара-другая тумаков, да по шее разок, и всего-то. Так считали парни. Однако просчитались. Симон же все скалькулировал правильно. В рукопашной он явно оказался бы в проигрыше. Поэтому первому из атакующих он хладнокровно вывалил на голову содержимое одной из мисок. Ошпаренный гороховым супом матросик, понятно, тут же отпрянул, едва не сбив с ног напарника. С быстротой молнии кок вытряхнул другую большую миску на голову второго мазурика. Пока они пытались очистить глаза от липкой гороховой каши, Симон, пользуясь их беззащитностью, схватил горячую кочергу, отвесил ею каждому хорошего леща пониже поясницы и вытолкал обоих пинками на палубу.
На шум сражения и вопли побежденных мигом сбежалась вся команда.
— Воды, — скомандовал боцман. Мы тут же зачерпнули несколько ведер океанской водицы, лекарь Фьете принялся поливать незадачливых похитителей, покуда не промыл им глаза и уши, продезинфицировав заодно «огнестрельные» и «рубленые» раны. Фьете, как и все остальные, прекрасно знал, конечно, что произошло. Однако, кроме промывки, никаких других мер к виновникам инцидента не принял. С обоих и так ручьями бежала вода. А тут еще и кок мимо прошествовал. На подносе он нес фарфоровую миску, а рядом с ней, под белой салфеткой, офицерский экстра-харч. У обоих грешников саднили и ныли все рубцы и ожоги (морская вода на раны — не хуже йода), но против кока они выступать больше и не пытались. Они свое получили, и теперь с этим было покончено. А зло таить у моряков не принято.
Впредь, уходя с камбуза, кок всегда оставлял дверь открытой. Честность восторжествовала.
9
Пассат. «Бежит!» Дождь. Рыболовы. Маленький бунтик.
Чем дальше мы шли к зюйду, тем неустойчивее становился ветер. Целыми днями мы не знали покоя: ставили паруса, брали рифы, делали повороты, шли галсами — и все это одно за другим, и опять, и снова. Вульф цеплялся за каждую возможность проскочить вперед. В конце концов однажды утром ветер совсем скис.
Янсен и Вульф беспокойно бегали взад-вперед по шканцам.
— Должен же он прийти, — говорил капитан.
— Конечно, должен, — вторил ему штурман.
И он пришел.
Первыми едва заметный норд-остовый пассат ощутили косые паруса. Заплескалась волна под штевнем. Позади корабля возник пузырчатый след. «Дора» слегка накренилась. Все паруса приняли ветер. Несколько минут — и только что беспомощный, как деревяшка на ряби, корабль ожил, исполнился силы и гордо пошел, не пошел — полетел по бескрайнему морю. Вульф приказал форсировать парусами. Все, что «Дора» могла нести, стояло на трех ее мачтах. Теперь пассат задул уже в полную силу. Синее море украсилось белым плюмажем. Волна под штевнем «Доры» давно уже не плескалась и даже не клокотала — она пела ликующую песню.
— Бежит! — сказал Вульф.
— Бежит! — отозвался Янсен.
Фьете бросил лаг.
— Внимание — нуль!
Посыпался песок в старинных песочных часах. Четырнадцать секунд — и верхняя склянка пуста до последней песчинки.
— Внимание — стоп!
Фьете выбрал мокрый лаглинь и подсчитал навязанные на нем узлы.
— Девять узлов, — доложил он на шканцы.
Довольный Вульф возился с картой в штурманской рубке. Янсен спустился и наметил нам с Фьете работу на последующие недели. Впереди нам предстояло обогнуть мыс Горн, и зону пассатов надо было использовать для подготовки корабля к этому ответственному моменту.
Несколько дней мы прокувыркались на такелаже. Я прощупал свайкой все деревянные части. Под слоем краски отдельные места на реях подгнили. Фьете снова выделил в мое распоряжение нескольких опытных матросов, которые помогали мне снимать тяжелые рангоутные дерева и осторожно спускать их на палубу. Это была опасная, но очень интересная работа.
