Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - Брайан Фрэнсис (книга регистрации .TXT) 📗

Из ее объятий выкарабкался Кристмас. Как все коты на свете, он объявил корабль своим владением, после чего отправился искать местечко посолнечнее, где мог бы прихорашиваться в свое удовольствие.

Я уже много лет не видел мать и дядюшку вместе и успел забыть, как сильно они привязаны друг к другу. И нескольких минут не прошло, а они уже смеялись каким-то общим воспоминаниям, и хотя их встреча была мимолетной, она согрела своим теплом все наше сообщество.

На «Испаньоле» очень многое было отремонтировано и исправлено. Теперь у нее была новая бизань; [7] многие места опалубки сияли свежими досками, и она гордо несла новые паруса. После нашей охоты за сокровищами сквайр Трелони продал ее все тому же мистеру Блендли (и как это всегда ему свойственно, много денег потерял на этой сделке).

Ко мне подошел морской офицер.

– Мне сказали, вы – мистер Хокинс?

– Вам правильно сказали.

– Я – помощник капитана, сэр, Натан Колл. – Лицо у этого шотландца было цвета тикового дерева, а рука еще крепче того. – Мне дали понять, сэр, что мы получим полные сведения, когда будем в пути.

Мне об этом не было ничего известно, о чем я ему и сообщил.

– Я полагаю, сэр, мистер Хэтт так сказал капитану.

– В таком случае я уверен, что так оно и будет, – ответил я.

Натан Колл отправился по своим делам. Я предпринял все необходимое, чтобы доставить мою матушку на берег и благополучно завершить погрузку провианта. На берегу матушка не проявила никаких чувств и пошла к дому, держась от меня чуть поодаль.

Обратив ко мне лицо, она произнесла:

– Я буду с нетерпением ждать твоего благополучного возвращения, Джим.

Она очень редко обращалась ко мне по имени, так что я понял, что для нее это – выражение глубокого чувства.

– Мы возвратимся к весне, матушка, – заверил я ее.

Тут она одарила меня своей особой теплой улыбкой, какую за всю мою жизнь я видел у нее лишь два или три раза. Даже сегодня меня согревает эта улыбка. Когда я о ней вспоминаю, я на миг перестаю писать свою летопись и смотрю в окно – на море.

Доставив на борт меня, порох, снаряды и дробь, шлюпка завершила свое последнее путешествие. Теперь я позволил себе более полно ощутить под ногами палубу «Испаньолы». А сегодня могу с уверенностью сказать, что – какими бы ужасными ни были некоторые из дней, проведенных мною на ее борту, – я люблю это судно и люблю вспоминать о нем…

10. Черный бриг

Вскоре мы были готовы к отплытию. Луи с восторгом наблюдал, как поднимают якорь. Новые матросы не разговаривали и не пели во время работы. Под взглядом худощавого высокого офицера они старательно и молча вращали кабестан. [8] Якорь поднялся из глубины моря, с него стекала вода. Тут Луи подошел ко мне и крепко, словно в испуге, схватил меня за руку пониже локтя. Я ощутил знакомый приступ замешательства – предвестие страха, страха перед той великой ответственностью, которую я взял на себя.

Позади нас уходила из вида земля. Я еще мог различить высоко на мысу белые стены «Адмирала Бенбоу» и был поражен тем, как сильно щемит у меня сердце. Немного погодя мне подумалось, что я понял, откуда этот нежданный приступ страха: он был вызван кое-чем иным, а не моими новыми обязанностями.

Бухта Логово Китта заключена меж двумя мысами разной длины, восточный выдается в море гораздо дальше, чем западный. Когда мы обогнули последний скальный выступ, я увидел бриг, стоящий на якоре в соседней небольшой бухте. Он был весь черный и меньшего размера, чем «Испаньола».

Казалось, что паруса на бриге спущены и он давно стоит без движения. Я посмотрел вокруг. У дядюшки Амброуза была подзорная труба, и он вместе со мной наблюдал за бригом. Я взял у него трубу и тихо сказал:

– Дядя, не нужно, чтобы она это увидела.

Дядюшка, не колеблясь, оставил меня, и вскоре я увидел, как он прогуливается с Грейс Ричардсон по палубе у правого борта.

Я внимательно рассматривал черный корабль. Теперь кто-то у него на юте [9] следил за нами в подзорную трубу.

Вскоре на бриге закипела работа – поднимали черные, как смоль, паруса. Снявшись с якоря, бриг пустился вслед за нами: словно черный водяной жук стремительно скользил он по зеленым волнам.

Неужели они намереваются преследовать нас? Я задавал себе этот вопрос, наблюдая неожиданную быстроту, с какой на бриге были подняты паруса. Означало ли это также, что он следовал за «Испаньолой» из Бристоля? В тот момент я снова почувствовал величайшее замешательство: такое бывает, когда понимаешь, что твои худшие страхи оправдываются.

За нами побежала попутная струя. Вскоре черный бриг – если он и правда намеревался преследовать нас – возьмет наш пенный след словно гончий пес. Мне не хватало ни опыта, ни знаний о море или о кораблях, чтобы сказать, может ли такое судно захватить нас. Я посчитал, что не может, но продолжал наблюдать за бригом, хотя всячески старался скрыть свое беспокойство.

Мистер Колл заметил мою подзорную трубу, подошел и встал рядом.

– Я тоже обратил на него внимание, сэр, – произнес он. – Ведь немногие суда оснащаются черными парусами.

– С какой скоростью он идет, мистер Колл? Он достал свою подзорную трубу и посмотрел на корабль.

– С хорошей скоростью, сэр. И очень аккуратно идет. – И, словно догадавшись о моих опасениях, добавил: – Но ему за нами не угнаться, сэр, даже в виду держать такое судно, как наше, у него не выйдет.

– Почему нет? – обращение к более знающему человеку часто помогает получить жизненно важные сведения.

– Потому… Посмотрите на размах его парусов, сэр. У него прекрасные пропорции, сэр, он хорошо держится на воде, это правда. И он очень легкий. Но еще и потому, что у нас парусов, я скажу вам, сэр, раза в полтора больше. Может, и более того, сэр.

– Однако он, как кажется, идет очень быстро.

– Вы сами увидите, сэр. Потому как через несколько минут мы пойдем под всеми парусами. (У мистера Колла было явное пристрастие к слову «потому».)

Неумолчный шум корабельной жизни заполнял «Испаньолу»: отрывистые приказания, топот бегущих ног, громкое хлопанье парусов. Когда был поднят грот, [10] а затем топсели [11] и два паруса на бизани, наше судно рванулось вперед словно карета.

А я не переставал следить за бригом. И хотя теперь он тоже шел под всеми парусами, он начал все более отставать от нас. Вскоре мы уйдем настолько далеко вперед, что ему уже невозможно будет разгадать, куда мы держим курс.

Тут я увидел, что впереди, на носу, доктор Джеффериз тоже прогуливается с Грейс Ричардсон. Сам я не мог тотчас же уделить внимание этой новой заботе, так как мне нужно было о многом расспросить дядюшку Амброуза, особенно о событиях в Бристоле и о том, как прошел визит Молтби. Дядюшка Амброуз увидел, как я кивнул ему, оставил своих компаньонов и подошел ко мне.

На мой вопрос он ответил:

– С ними было необычайно трудно, Джим. Мой друг лорд Гиббон был в один из вечеров так уязвлен их манерой поведения, что сказал мне потом, что их следовало бы заковать в железо, а не предоставлять им всевозможные удобства в моем доме.

Сердце мое ушло в пятки, когда я решился спросить, обсуждали ли они смерть их друга.

Я заметил, что все то время, что мы беседовали, дядюшка следил взглядом за Грейс Ричардсон, прогуливавшейся с Джефферизом. И я почувствовал, что ему тоже не по душе этот доктор.

– Нет, Джим. Очень странно. Не произнесли об этом ни слова. На мой взгляд, они почувствовали – мы что-то затеваем, но не могли определить, что именно. Дважды они меня спросили, знаю ли я эту местность… – Дядюшка махнул рукой в сторону берега. – А Молтби… Он спросил, не приводили ли меня мои занятия правом «в то красивейшее место, что лежит за Майнхедом?». Джим, мне этот человек сильно не по душе пришелся.