Линейный корабль - Форестер Сесил Скотт (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Десять дней тяжелого труда, постоянной муштры, неусыпного надзора, суровости, смягченной добродушием – все это пошло матросам на пользу. Три дня назад Хорнблауэр вынужден был пятерых выпороть. Он с каменным лицом выстоял экзекуцию, хотя от свиста девятихвостой кошки у него сжималось внутри.
Одному из наказанных – старому матросу, который подзабыл, чему его учили, и нуждался в напоминании – это, возможно, будет в некотором роде наукой, четырех остальных исполосованные спины не научат ничему. Хорошими моряками им не стать, обычные скоты, которых скотское обращение по крайней мере не сделает хуже. Пусть на их примере самые своенравные поймут, чем чревато непослушание – люди необразованные усваивают лишь то, что видели своими глазами. Лекарство это сильнодействующие, тут важно не пересолить, однако и слишком малая доза может не подействовать. Беглый взгляд со шканцев убеждал Хорнблауэра, что отмерено было в аккурат.
Он еще раз огляделся, любуясь красотой образцового судна, белых парусов, голубого неба, багряно-белыми мундирами морской пехоты, сине-золотыми офицеров; законченный артистизм картине придавал последний штрих, легкое напоминание, что даже в день смотра не прекращается напряженное биение корабельной жизни. Более четырехсот человек стоят навытяжку, ловя малейшее капитанское слово, однако рулевой у штурвала не сводит глаз с нактоуза и нижней шкаторины грота, впередсмотрящий на мачте и вахтенный офицер с подзорной трубой своим видом напоминают, что корабль движется выбранным курсом и готов исполнять свой долг перед королем и Отечеством.
Хорнблауэр начал обход. Он прошелся вдоль выстроенных в шеренги пехотинцев, но глаза его скользили по солдатам, не замечая их. Капитан Моррис и сержанты без него проследят, чтобы пуговицы были начищены, а портупеи натерты белой глиной. Пехотинцев, в отличие от матросов, муштровали до полного автоматизма – Хорнблауэр мог не забивать себе ими голову. Даже сейчас, спустя десять дней после выхода в море, он не знал в лицо и по имени почти ни одного из девяноста стоящих на палубе солдат.
Он прошел мимо выстроенных в шеренгу матросов, мимо застывших перед строем дивизионных офицеров. Это было любопытнее. Матросы стояли подтянутые, ладные в белой одежде – интересно, многие ли догадываются, что плату за штаны и рубахи удержали из нищенского жалованья, которое выдали им при вербовке? Некоторые новички страшно обгорели, неосторожно подставившись вчера под палящее солнце, у светловолосого верзилы сошла почти вся кожа с плеч, загривка и лба. Хорнблауэр узнал Уэйтса, осужденного за кражу овец на выездной сессии в Экстере – неудивительно, что он так обгорел, ведь за долгие месяцы в тюрьме кожа его совершенно побелела. Волдыри наверняка причиняют чудовищную боль.
– Проследите, чтоб Уэйтс зашел сегодня к врачу, – сказал Хорнблауэр дивизионному офицеру. – Пусть ему дадут гусиного жира или что там пропишет врач.
– Есть, сэр, – отвечал унтер-офицер.
Хорнблауэр прошел вдоль шеренги, внимательно разглядывая каждого. Лица, которые прочно засели в памяти, лица людей, чьи фамилии он и сейчас с трудом припоминал. Лица, которые он изучал два года назад в далеком Тихом океане на борту «Лидии», лица, которые он впервые увидел несколько дней назад, когда Джерард привез из Сент-Ива полную шлюпку ничего не соображающих пленников. Смуглые лица и бледные, мальчишеские и пожилые, глаза голубые, карие, серые. Множество мимолетных впечатлений застревали у Хорнблауэра в мозгу – он будет переваривать их позже, одиноко прогуливаясь на кормовой галерее и намечая, как еще он улучшит команду.
«Этого Симса надо произвести в бизань-марсовые старшины. Он справится. А это кто? Даусон? Нет, Даукинс. Стоит с кислой миной. Из шайки Годдара и, похоже, до сих пор недоволен, что Годдара высекли. Надо запомнить».
Солнце палило, корабль мягко качался на спокойном море. С команды Хорнблауэр перенес внимание на корабль – крепление пушек, укладку тросов, чистоту палуб, камбуза, полубака. Делал он это для проформы: небеса обрушились бы прежде, чем Буш недоглядел за своими обязанностями. Но Хорнблауэр продолжал с самым важным видом осматривать корабль. Странным образом это производит впечатление на матросов – бедные глупцы будут больше стараться для Буша, полагая, что Хорнблауэр за ним приглядывает, и больше стараться для Хорнблауэра, полагая, что от его взгляда ничего не укроется. К каким только обманам он не прибегает, чтоб завоевать уважение команды! Незаметно для других, Хорнблауэр невесело усмехнулся.
– Я доволен смотром, мистер Буш, – сказал он, вернувшись на шканцы. – Не надеялся застать корабль в таком порядке. Буду ожидать дальнейших улучшений. Теперь можете оснастить церковь.
Воскресные службы ввело богобоязненное Адмиралтейство, иначе Хорнблауэр, как истинный последователь Гиббона, постарался бы без них обойтись. По крайней мере ему удавалось не брать на борт капеллана – священников он не выносил на дух. Он смотрел, как матросы тащат скамейки для себя и стулья для офицеров. Работали они весело и споро, хотя и не с той заученной слаженностью, которая отличает вышколенную команду. Браун – старшина капитанской шлюпки – накрыл скатертью шканцевый нактоуз, сверху положил Хорнблауэровы библию и молитвенник. Хорнблауэр не любил эти службы: всегда оставалась вероятность, что какой-нибудь начетчик из числа подневольных прихожан – католик или сектант – не пожелает присутствовать. Религия – единственная сила, способная разорвать дисциплинарные путы; Хорнблауэр не забыл одного не в меру ревностного штурманского помощника, утверждавшего, что капитан якобы не вправе читать благословение – как будто он, королевский представитель, Божий представитель, в конце концов – не может благословлять, если ему вздумается!
Он сумрачно оглядел рассевшихся матросов и принялся читать. Раз уж приходится это делать, можно с тем же успехом делать хорошо. Читая, он, как всегда, восхитился красотой Кранмеровской прозы и блеском интерпретации. Кранмера сожгли на костре двести пятьдесят лет назад – лучше ли ему оттого, что сейчас читают его молитвенник?
Буш оттарабанил отрывок из священного писания громко и без выражения, словно окликал впередсмотрящего на фор-салинге. Потом Хорнблауэр прочел начальные строки псалма, скрипач Салливан заиграл первые ноты, Буш подал сигнал петь (сам Хорнблауэр никогда бы на такое не решился, оправдываясь тем, что он не фигляр и не итальянский оперный дирижер), команда разинула глотки и взревела.
Но и псалмы бывают не вполне бесполезны. По тому, как поет команда, капитан может многое узнать о ее настроении. В это утро то ли псалом попался особенно любимый, то ли матросы радовались солнечному свету, но горланили они от души, а Салливан запиливал на скрипке экстатическое облигато. Корнуольцы, видимо хорошо знавшие псалом, пели на голоса, привнося гармонию в немелодичный ор остальных. Хорнблауэр этого не замечал – его немузыкальное ухо не различало мелодий, и прекраснейшая музыка вдохновляла его не больше, чем грохот телеги по булыжной мостовой. Слушая непонятный гул, глядя на сотни разинутых ртов, он по обыкновению гадал: неужели легенда о музыке имеет под собой какое-то основание? Неужели другие люди слышат что-то кроме шума, или он единственный на борту не подвергся добровольному самообольщению?
Тут он увидел юнгу в первом ряду. Вот для кого псалом, безусловно, не просто шум. Юнга плакал навзрыд, стараясь в то же время держать спину прямой, а большие слезы бежали по его щекам и нос шмыгал. Что-то растрогало бедного мальчугана, задело какую-то струну в его памяти. Может быть, он последний раз слышал этот псалом дома, в знакомой церквушке, рядом с матерью и братьями. Сейчас он охвачен нестерпимой тоской по дому. Когда пение смолкло, Хорнблауэр порадовался и за себя, и за юнгу – следующий ритуал приведет мальчика в чувство.
Он взял «Свод Законов Военного Времени» и стал читать, как предписывало ему Адмиралтейство. «Свод Законов Военного Времени» звучал каждое воскресенье на каждом из кораблей Его Британского Величества. Хорнблауэр читал его пятисотый, наверно, раз, он помнил наизусть каждую строчку, каждый период, каждый поворот фразы, и читал он хорошо. Это лучше, чем долгое богослужение или тридцать девять догматов англиканского вероисповедания. Вот сухой, без полутонов, кодекс, суровый призыв к долгу простому и ясному. Какой-то адмиралтейский клерк или крючкотвор-стряпчий был не меньше Кранмера одарен умением облекать мысли в слова. Здесь не было ни трубного зова, ни трескучего призыва к чувствам, лишь холодная логика, поддерживающая в море британский флот и вот уже семнадцать лет спасающая Англию в отчаянной борьбе за существование. По гробовому молчанию слушателей Хорнблауэр знал, что внимание их приковано к чтению. Сложив бумагу и подняв глаза, он увидел суровые, решительные лица. Юнга в первом ряду позабыл про слезы, похоже, он только что твердо решил в дальнейшем неукоснительно исполнять свои обязанности. А может, он размечтался о будущих подвигах, когда и он станет капитаном в мундире с золотым позументом, и тоже будет командовать семидесятичетырехпушечным кораблем.
