Среди дикарей и пиратов - Кингстон Уильям Генри Джайлз (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
— Вопо, вопо — очень хорошо, господа дикари. — Рыба была действительно очень вкусная и, очевидно, безвредная. Дик сказал, что после еды он чувствует себя гораздо лучше и не так безнадежно смотрит на все случившееся.
Лодка между тем плавно скользила по воде. Признаюсь, я не хотел бы быть на ней в бурю. Приближаясь к острову, я увидел бухточку, к которой мы направлялись. Над бухтой подымались высокие утесы; в глубь страны шла долина; внизу, у берега, росли кокосовые и другие деревья. Вид был чрезвычайно живописный и привлекательный.
Я разглядел множество темнокожих дикарей, почти совсем голых. Некоторые занимались в воде рыбной ловлей; другие прохлаждались на берегу, наблюдая рыболовов. Сначала они не обратили внимания на лодку; но, когда заметили нас и привязанную за кормой четверку, не занятые ловлей бросились к пристани. Лодка между тем дошла до удобного места у камня, на который экипаж мог сойти.
Капитан, или начальник лодки, произнес собравшимся на берегу туземцам длинную речь, очевидно, описывая встречу с нами; я и Дик, которому стало гораздо лучше, — мы оба пожали оратору руку в надежде, что он говорил за нас. Это, по-видимому, понравилось ему и его землякам; нас повели на берег с большим уважением, чем мы рассчитывали вначале. Некоторые из дикарей принялись осматривать нашу лодку; другие окружили нас, рассматривая нашу одежду, с любопытством смотря на нашу светлую кожу.
Наконец нас повели в селение. Тут посмотреть на нас вышло несколько стариков и много женщин и детей, и нам снова пришлось подвергнуться пристальному осмотру.
Через несколько времени мы узнали, что капитан лодки, взявший нас в плен, был сын старого вождя селения, под покровительство, или, вернее, во владение которого нас отдали. Я спросил старика, как его зовут, назвав мое имя; я указал на Дика и назвал его имя. Старик понял меня и ответил:
— Пеоуанг.
Тогда я спросил у сына его имя. Он ответил:
— Ухего.
Дик и я снова пожали ему руку в благодарность за сообщение.
— Ну, мистер Пеоуанг, надеюсь, мы будем друзьями, — сказал Дик. — И мы были бы очень обязаны вам, если бы вы указали нам дом для житья; мы были бы рады укрыться от зноя и вздремнуть спокойно; а если бы к ужину вы велели вашим людям принести нам рыбы или чего найдете нужным, мы были бы еще более обязаны вам.
Пеоуанг не понял слов Дика, но жесты его были понятны, и дикарь указал нам на хижину вблизи его собственной. Хижина была простой постройки; она была сделана из стоявших вертикально жердей; циновки, натянутые на них, служили стенами; крыша состояла из листьев смоковницы. На полу были разбросаны грубые циновки. В хижине мы могли укрыться от толпы, что нам очень хотелось.
Вид большинства дикарей был не особенно привлекательный; но лица вождя и его сына имели добродушное выражение. Женщины носили юбки из рогожи, а мужчины — пояса, которые спускались до бедер; цвет кожи у них был скорее коричневый, чем черный; многие из них покрывали себе тело какой-то краской, смешанной с землей или углем, отчего казались темнее, чем были на самом деле. У пожилых были короткие лохматые бороды и целая шапка похожих на шерсть волос на голове. Кроме копий и луков, у них в руках были тяжелые резные дубины различной формы, очень грозные на вид. Были у них еще метательные снаряды с заостренными краями, которые они выбрасывали из особого рода пращи. Этими снарядами они убивали птиц и рыбу на расстоянии 80 ярдов. Инструменты, которые мы видели, были сделаны из камня и раковин.
Более всего возмущало Дика и меня, что бедные женщины должны были исполнять всю тяжелую работу и терпеть побои и брань от своих сердитых властелинов.
Нас оставили в покое до вечера, когда вождь прислал нам с одной из своих дочерей рыбы и нечто вроде теста из плодов хлебного дерева. Ночью нам дали выспаться. Но на следующее утро вождь дал нам понять, что нас не будут кормить даром и что мы должны или работать на поле, или ходить на охоту и рыбную ловлю. Дик сказал, что мы отправимся ловить рыбу в нашей лодке. Он шепнул мне, что, может быть, нам удастся спастись бегством. Я посоветовал ему не выказывать нетерпения, чтобы дикари не заподозрили нас.
Так как мы могли разговаривать только жестами, мы с трудом могли объяснить, в чем дело. Дику удалось это лучше, чем мне. Он показал, что мы не можем охотиться, так как у нас нет оружия; потом он сделал вид, что копает землю, покачивая отрицательно головой в знак того, что это занятие не нравится ему; потом он стал представлять, что закидывает удочку и вытаскивает рыбу. Вождь утвердительно кивнул головой, указал на море и позволил идти в гавань. Мы показали наши крючки, попросили мелкой рыбы для приманки и с радостью сели в лодку, воображая, что поедем одни и через несколько дней можем обмануть бдительность наших тюремщиков, как вдруг три чернокожих молодца с тяжелыми дубинами и острыми топорами вышли вслед за нами. По их ухмыляющимся лицам видно было, что они подозревали о наших намерениях.
Дик не подал виду, что огорчен, дал им в руки весла, сказал, чтобы они садились и гребли. Они не имели ни малейшего понятия о гребле, поэтому нам пришлось самим грести. Двое из них просили дать им попробовать, но проба не удалась. Один опрокинулся на спину и чуть было не потерял весло; другой полетел вверх ногами, ударившись головой о скамью. Дик и я невольно расхохотались при виде ужасных гримас дикаря. Он рассердился и, схватив дубину, занес ее над головой Дика. Дик погладил его по спине, советуя не горячиться; потом велел ему править рулем, а сам взял весло и показал, как следует управляться с ним.
Отплыв недалеко от берега, Дик предложил попробовать счастья. К восторгу дикарей, мы в три часа наловили столько рыбы, сколько попадало за день в их сети.
Вождь был очень доволен и дал Дику прозвище «Человек — Большая рыба».
Прошло несколько дней. Пеоуанг относился к нам чрезвычайно милостиво, и остальные обходились с нами очень ласково, но все же мы были невольники, к тому же нас тревожила судьба наших товарищей. Если дикари нападут на них и они будут защищаться, с ними не будут обходиться так, как с нами; а если их возьмут в плен, то убежать нам будет еще труднее.
Прошло недели две; туземцы стали обращаться с нами хуже, чем вначале. К этому времени многие из них научились грести. Иногда они заставляли Дика ловить с ними рыбу; иногда посылали меня, а Дика оставляли работать в поле. Когда я оставался, то работал также в поле вместе с женщинами и девушками. Все было бы ничего, если бы не палящий зной. Дик очень страдал от жары; у него был нездоровый вид, и я боялся нового припадка болезни.
Мои худшие предчувствия вскоре оправдались. Однажды вечером, когда я вернулся с рыбной ловли с моим черным экипажем, я нашел Дика лежащим в хижине. Он едва мог говорить. Целый день он провел в полях, ел очень мало, и с ним сделался солнечный удар. Он был в сильном жару. Я побежал к вождю и молил его дать мне кокосового молока, чтобы смягчить страдания моего друга.
Вождь ответил, что я могу достать орехов, но не предложил мне помощи. В отчаянии я взобрался на ближайшее дерево и сбросил висевшие на нем орехи; два из них разбились, и молоко пролилось, но три я принес домой. Однако, давая молоко моему бедному приятелю, я опасался, что было уже слишком поздно. Я просидел с ним всю ночь, давая ему прохладительное питье; но ему, видимо, становилось все хуже. Только раз он сказал мне:
— Уезжайте в лодке, мистер Рэйнер, это единственная возможность спасения. Надейтесь на Бога, Он поможет вам в нужде.
Он замолчал. Измученный и усталый, я уснул. Когда я проснулся, сквозь дверь хижины пробивался свет. Я взглянул на Дика; лицо его было спокойно, выражение его приятно. Я взял его руку, она упала. Я понял, что мой бедный друг умер, и разрыдался.
Придя в себя, я пошел к вождю и рассказал ему, что случилось; я попросил дать мне людей, чтобы выкопать могилу. Вождь исполнил мою просьбу; мы вырыли могилу на вершине холма, невдалеке от селения, в виду моря. Вечером мы снесли его туда, и я в последний раз взглянул на его честное лицо, прежде чем его засыпали землей. Я посадил молодые побеги вокруг его могилы, а на могилу — цветущие кусты. На следующий день я вырезал дощечку, на которой написал его имя и приблизительно число, в которое он умер.
