Моби Дик, или Белый Кит - Мелвилл Герман (читать книги бесплатно .txt) 📗
– Всех вас, как и меня, связывает клятва настичь Белого Кита; а старый Ахав связан по рукам и по ногам, связан всем сердцем, всей душой, всем телом, всей жизнью. А чтобы вы знали, как дерзновенно бьётся это сердце, вот глядите: так задуваю я последний страх! – И одним мощным выдохом он погасил огонь на острие гарпуна.
Подобно тому как во время грозы на равнине люди спешат убежать подальше от огромного одинокого вяза, чьё соседство из-за самой его высоты и мощи только ещё увеличивает опасность, потому что он притягивает молнию, так и моряки при этих словах отпрянули от Ахава в ужасе и смятении.
Глава CXX. Палуба к исходу первой ночной вахты
(Ахав стоит у руля; подходит Старбек.)
– Нужно спустить грот-марса-рей, сэр. Марсафал совсем разболтало и подветренный топенант того и гляди лопнет. Разрешите спустить?
– Ничего не спускать! подвяжите парус. Будь у меня брам-стаксели, я бы и их сейчас поднял.
– Сэр, бога ради, сэр!
– Ну что ещё?
– Якоря вот-вот сорвутся. Прикажите вытянуть их на палубу?
– Ничего не спускать и ничего не убирать; но всё закрепить. Ветер свежеет, однако он ещё не добрался до стрелки в моих таблицах. Живей, чтобы всё было исполнено! Клянусь мачтами и килем! он думает, что я горбатый шкипер какой-нибудь каботажной шаланды. Спустить мой грот-марса-рей? О ничтожества! Высокий рангоут предназначен для сильных ветров, а рангоут моего мозга уходит под облака, что несутся в вышине, изорванные в клочья. Что же мне, спустить его? Только трусы убирают в бурю снасти своих мозгов. Ого, как громко рычит и бурчит всё там наверху! Я счёл бы это возвышенным, когда б не знал, что колики – шумная болезнь. Тут нужно лекарство, лекарство нужно!
Глава CXXI. Полночь на баке у борта
(Стабб и Фласк, сидя верхом на фальшборте, закрепляют висящие за бортом якоря добавочными найтовами.)
– Нет, Стабб, ты можешь колотить по этому узлу сколько душе твоей угодно, но никогда ты не вколотишь в меня того, что ты только что сказал. И давно ли ты говорил обратное? Не ты ли говорил раньше, что всякое судно, на котором идёт Ахав, должно внести дополнительный взнос на страховой полис, всё равно как если бы оно ушло гружённое с кормы бочонками пороху, а с носа коробками серных спичек? Постой минутку, скажи только: говорил ты так или нет?
– Ну, допустим, говорил. Что же с того? С тех пор отчасти изменилось даже моё тело, почему бы мне не изменить также своё мнение? К тому же, даже если бы мы и впрямь были загружены с кормы пороховыми бочонками, а с носа серными спичками, как, чёрт возьми, могут эти спички загореться здесь, где всё насквозь промокло? Да и тебе самому, коротышка, уж на что у тебя волосы огненные, а и тебе сейчас не загореться. Встряхнись-ка, ведь ты у нас теперь Водолей, Фласк, ты мог бы наполнять целые жбаны водой у себя из-за пазухи. Понимаешь ты теперь, что против этого дополнительного риска мореходные страховые компании имеют дополнительные гарантии? Мы ведь настоящие водопроводные колонки. Но ты слушай дальше, и я отвечу тебе на второй вопрос. Только сперва убери ногу с этого якоря, чтобы я мог пропустить конец; вот так. А теперь слушай. В чём, интересно бы знать, разница между человеком, который держится в грозу за мачтовый громоотвод, и тем, кто стоит в грозу подле мачты, не имеющей никакого громоотвода? Неужели ты сам не понимаешь, растяпа, что с тем, кто держится за громоотвод, ничего не может приключиться, если только молния не ударит сначала в мачту? Так о чём же тогда говорить? Может, один только корабль из сотни имеет громоотводы, и Ахаву, а равно и всем нам, дружище, опасность угрожала, по моему скромному мнению, не больше, чем всем прочим морякам на десяти тысячах кораблей, что бороздят сейчас океан. А ты, Водорез, ты бы, я думаю, хотел, чтобы все люди на свете ходили с громоотводиками на шляпе, наподобие пера у офицера ополчения, и чтобы сзади они развевались, точно офицерские шарфы? И что ты такой неразумный, Фласк? Ведь это так просто быть разумным, почему же ты неразумный? Каждый, кто видит вещи хоть вполглаза, может быть разумным.
– Не знаю, Стабб. Я бы так не сказал. Иной раз это довольно трудно.
– Да, когда промокнешь до мозга костей, трудновато быть разумным, это верно. А я, кажется, весь пропитан этой пеной. Ну, да ничего. Подсунь-ка там найтов и тяни его сюда. Кажется, крепим мы здесь эти якоря так прочно, будто никогда уже они нам не могут понадобиться. Принайтовить эти якоря, Фласк, это всё равно что связать человеку руки за спиной. И ведь какие руки! Большие, щедрые. Видишь эти железные кулаки, а? Крепкая у них хватка. Интересно, Фласк, на якоре ли наш мир? Если и на якоре, то цепь у него необыкновенной длины. Ну, вот, ударь по этому узлу разок, и готово. Так. Если не говорить о твёрдой земле, то самое приятное – это пройтись по палубе. Послушай, выжми-ка ты мне полы бушлата, друг. Спасибо тебе. У нас вот смеются над фраками, Фласк, а мне так думается, что в шторм на судне все должны носить длинные фалды. Они ведь сходят внизу на нет, и по ним бы отлично стекала вода. Или же треуголка, она образует отменные водосточные жёлоба, Фласк. Так что хватит с меня бушлатов и зюйдвесток; напялю-ка я фрак и нацеплю касторовую шляпу, так-то, брат. Хо-хо! Фьюить! Лети за борт, моя зюйдвестка! Господи, господи! и как же это ветры небесные могут быть так грубы и невоспитанны? Да, препаршивая ночка, брат.
Глава CXXII. Полночь на мачте. – Гром и молнии
(Грот-марса-рей. – Тэштиго пропускает под него новый трос.)
– Гм, гм, гм. Хватит греметь. Чересчур много грому там наверху. Какой прок от грома? Гм, гм, гм. Нам нужен не гром, нам нужен ром. Стакан рому. Гм, гм, гм.
Глава CXXIII. Мушкет
За то время, пока бушевал тайфун, матроса, стоявшего на «Пекоде» у румпеля из кашалотовой челюсти, несколько раз швыряло на палубу неожиданным рывком рукоятки, которая по временам всё же неизбежно начинала биться, хоть и была закреплена дополнительными румпель-талями, однако не намертво, потому что какая-то возможность маневрировать рулём всё же была необходима.
В такие свирепые штормы, когда порывами ветра судно, точно волан, швыряет по морю, нередко приходится замечать, что стрелки компасов вдруг начинают описывать круг за кругом. Так было и на «Пекоде»; чуть ли не при каждом ударе волн рулевой мог наблюдать, как они с вихревой скоростью вращались по картушке, а это такое зрелище, которое у всякого непременно вызовет сильные и непривычные чувства.
Но спустя несколько часов после полуночи тайфун стих настолько, что благодаря отчаянным усилиям Старбека и Стабба – одного на носу, другого на корме – удалось срезать долой трепещущие остатки кливера и фор– и грот-марселей, которые полетели, подхваченные ветром, кружась, точно белые перья, выпадающие иной раз в шторм из крыла альбатроса.
На их место были подняты три новых зарифленных паруса, вытянули также ещё и штормовой трисель, так что судно снова бежало теперь по пенным валам, придерживаясь определённого курса, который – востоко-юго-восток – ещё раз был продиктован рулевому. До этого, покуда свирепствовал шторм, рулевой держал штурвал как приходилось. Но теперь, когда он приводил судно к прежнему курсу, то и дело поглядывая на компас, вдруг – добрый знак! – ветер начал отходить к корме; и вот уже противный ветер стал попутным!
Тут же были обрасоплены реи под бойкую песню «Эй! Ветер попутный! О-хей-хо, веселей!», которую затянула повеселевшая команда в радостной надежде, что это многообещающее событие скоро опровергнет все прежние дурные предзнаменования.
Выполняя приказ капитана – доложить безотлагательно и в любое время дня и ночи обо всякой существенной перемене наверху, – Старбек, не успели ещё реи занять нужное положение, послушно, хоть и неохотно и понуро, направился вниз, чтобы поставить в известность капитана Ахава о том, что произошло.
