Моби Дик, или Белый Кит - Мелвилл Герман (читать книги бесплатно .txt) 📗

Утончённая гибкость органа, о котором я веду здесь речь, столь замечательна, что, ударяя по воде, для забавы ли, для дела, или же в приступе ярости, он всегда изгибается с неизменным, удивительным изяществом. Ручка маленькой феи не превзойдёт его грациозностью.

Ему присущи пять основных движений. Первое – когда он действует как плавник, для того чтобы двигаться вперёд; второе – когда он действует как булава во время боя; третье – при поворотах из стороны в сторону; четвёртое – при вскидывании; пятое – при отвесном вздымании бабочки лопастей.

Первое. Горизонтальный по своему положению хвост левиафана действует отлично от хвостов других морских тварей. Он никогда не виляет. Виляние – у человека ли, у рыбы ли – есть признак слабости. Для кита его хвост – единственное орудие продвижения вперёд. Он то скручивается под брюхом, то вдруг быстро распрямляется, и это придаёт киту своеобразное молниеносное движение рывками, с какими плывёт чудовище на полной скорости. А боковые плавники служат ему лишь рулями.

Второе. Интересно отметить, что кашалоты, пуская в ход при сражениях с себе подобными только лоб и челюсть, в своих столкновениях с человеком по большей части пользуются в знак величайшего презрения хвостом. Нападая на вельбот, кит внезапно загибает над ним хвост, который, распрямляясь, и наносит удар. И если в воздухе ему ничего не помешает, и если он обрушится на свою цель, то удар такой будет неотразим. Ни рёбра человека, ни шпангоуты вельбота не выдержат его. Единственное спасение – уклониться от удара; а если он настигнет вас сбоку, скользнув сначала по воде, тогда благодаря высокой плавучести китобойных вельботов и упругости материалов, из которых их изготовляют, в худшем случае удаётся чаще всего отделаться трещиной в шпангоуте, двумя-тремя вышибленными досками да небольшим колотьём в боку. Такие подводные боковые удары настолько часты на промысле, что это, можно сказать, просто детские игрушки. Только скинет кто-нибудь куртку, вот и заткнута пробоина.

Третье. Я не могу доказать этого, но, на мой взгляд, осязание у кита сосредоточено в хвосте, ибо ему свойственна такая высокая чувствительность, с какой может сравниться лишь чувствительность слоновьего хобота. Это свойство особенно наглядно проявляется при боковом движении хвоста, когда кит с чисто девическим изяществом медленно и осторожно поводит из стороны в сторону по поверхности моря колоссальной бабочкой хвостовых лопастей, и если ему попадётся при этом хотя бы ус матросский, то горе тому матросу, с его усами и со всеми потрохами. А сколько нежности в этом предварительном прикосновении! Будь у его хвоста хватательная способность, мне бы непременно припомнился слон Дармонода, который столь часто посещал цветочные базары и, с нижайшими поклонами поднося дамам бутоньерки, нежно ласкал хоботом их талии [261]. Да, по многим причинам жаль, что хвост кита лишён хватательной способности; я вот слышал ещё об одном слоне, который, будучи ранен в сражении, закинул назад хобот и вытащил стрелу.

Четвёртое. Подобравшись к киту незаметно по мнимой безмятежности пустынного морского лона, вы можете застать его, когда он, презрев всю тяжеловесность своего величия, резвится в океане, словно котёнок перед очагом. Но и в игре его видна сила. Широкие лопасти хвоста то взлетают высоко в воздух, то обрушиваются на воду, и на мили вокруг раздаётся оглушительный гул. Подумать можно, что это стреляют из большой пушки; а если вы заметите венчик пара над дыхалом на другом конце его туловища, вам покажется, что это дымит дуло выпалившего орудия.

Пятое. Поскольку у плывущего в обычном положении левиафана хвостовые лопасти погружены значительно глубже уровня его спины, их поэтому совершенно не видно с поверхности. Но готовясь нырнуть в глубину, он вздымает отвесно над водой хвостовой плавник вместе с тридцатью футами туловища, тот трепещет мгновение в воздухе, а затем стрелой уходит вниз. Не считая божественного «выпрыгивания» – о котором речь ещё впереди, – это, думается мне, одно из самых величественных зрелищ, какие можно встретить в живой природе. Гигантский хвост, воздвигнувшись из бездонных глубин, как бы рвётся судорожно ввысь, к небесам. Так во сне случалось мне видеть величавого Сатану, протягивающего из пламенной пучины преисподней свою огромную когтистую лапу. Но при созерцании подобных сцен всё в конечном счёте зависит от вашего настроения; если вы расположены на дантовский лад, вам будут мерещиться черти; если на исайевский, тогда архангелы. Стоя однажды утреннюю вахту на мачте нашего корабля, когда рассвет заливал алыми лучами небо и воды, я увидел на востоке большое стадо китов; они быстро уходили навстречу Солнцу и вдруг разом – словно сговорились – взметнули к небу бабочки хвостов. И мне подумалось, что никогда ещё не видел мир столь грандиозной картины поклонения богам, даже в Персии, этой родине огнепоклонников. И как Птолемей Филопатор [262] свидетельствовал в пользу африканского слона, так и я торжественно заявляю, что кит – самое набожное из земных существ. Ведь вот пишет про древних боевых слонов царь Юба [263], что они часто приветствовали наступление утра, в глубочайшем молчании поднявши хоботы к небесам.

Случайное сопоставление между китом и слоном в связи с некоторым своеобразием хвоста у одного и хобота у другого не должно восприниматься как попытка приравнять эти противоположные органы друг к другу и, ещё менее того, как попытка приравнять друг к другу животных, которым они принадлежат. Ибо как величайший из слонов – не более чем маленький терьер в сравнении с левиафаном, так и хобот его – всего лишь стебелёк лилии рядом с левиафановым хвостом. Самый свирепый удар слоновьего хобота покажется игривым прикосновением дамского веера в сравнении с оглушительным треском и громом сокрушительных хвостовых лопастей кашалота, которые не однажды подбрасывали в воздух один за другим целые вельботы вместе с вёслами и гребцами совершенно так же, как индусский факир бросает вверх мячи [264].

Чем больше думаю я о могучем китовом хвосте, тем горше я сетую на своё неумение живописать его. Подчас ему свойственны жесты, которых не постыдилась бы и человеческая рука, хотя значение их и остаётся неразгаданным. В большом стаде эти таинственные жесты бывают порой настолько очевидны, что китоловы, как я слышал, считают их сродни масонским знакам или символам; они полагают, что таким способом кит вполне сознательно беседует с внешним миром. Да и телу кита тоже свойственны самые необъяснимые движения, загадочные даже для наиболее опытных охотников. И как бы я ни расчленял его тушу, я всё равно остаюсь на поверхности; я не знаю его и не узнаю никогда. Но если я не знаю даже его хвоста, то куда уж мне уразуметь его голову! и, тем более, как мне понять его лицо, если у него вообще нет лица? Ты увидишь мою спину и мой хвост, словно говорит он, но лица моего тебе не увидеть. Но я и в спине-то его толком не могу разобраться; а что бы он там ни намекал насчёт лица, я ещё раз повторяю, что лица у него нет.

Глава LXXXVII. Великая армада

Длинный и узкий полуостров Малакка, выступая на юго-восток от территории Бирмы, достигает самой южной точки во всей Азии. А от этого полуострова непрерывной цепью тянутся длинные острова Суматра, Ява, Бали и Тимор, которые, вместе со многими другими, образуют огромную дамбу или вытянутый мол, соединяющий Азию с Австралией и отделяющий пустынный Индийский океан от тесно нанизанных восточных архипелагов. Мол этот для удобства китов и кораблей в нескольких местах перерезан воротами, из которых наиболее примечательными являются проливы Зондский и Малаккский. По Зондскому проливу, например, суда, направляющиеся с запада в Китай, проходят в воды китайских морей.