Нострадамус - Зевако Мишель (полные книги .txt) 📗

«Как хорошо! Она не увидит, как мой труп болтается на веревке! Она не увидит моего позора!»

— Итак, вас обвиняют в оскорблении Величества, — продолжал представитель королевского суда, — вас обвиняют в том, что вы обманным путем заманили Его Величество короля Франции на улицу Каландр, в том, что удерживали Его Величество там в качестве пленника, и в том, что угрожали ему… Король обязан своим спасением только собственному мужеству, храбрости и присутствию духа. Что скажете по поводу всех этих обвинений?

В ответ на все вопросы узник только кивал головой. Он признавал все, что от него требовали. Представитель королевского суда удалился очень довольный, в полном восторге от арестанта, которого упорно величал «своим дорогим другом».

Руаяль де Боревер, оглядевшись, понял, что остался один в камере.

Растерянный, абсолютно сломленный усталостью, в полном изнеможении он подумал:

«Она сказала мне, что, если мне придется умереть, она умрет вместе со мной! Что она сейчас делает? О чем думает? Верит ли еще, что всю жизнь я совершал чудовищные поступки? А может быть, она меня забыла? О, матушка, матушка! Почему вас нет здесь, я мог бы поплакать о ней у вас на груди!»

Одно казалось ему, да и было на самом деле, очень странным: ужасная мысль об отцеубийстве, которая прежде сводила его с ума, мало-помалу отступала, пока совершенно не испарилась из его сознания. Ему становилось все труднее и труднее вызвать в памяти образ короля. И даже тогда, когда ему это удавалось, что бы там ни утверждал Нострадамус, ему не приходило в голову напомнить себе: «А ведь этот человек — мой отец!»

Он жил мыслями только о двух человеческих существах, только два образа постоянно склонялись к его изголовью, подобно двум ангелам, назначение которых — сопровождать его к эшафоту. Флориза и Мари де Круамар… Его невеста! И его мать!

На девятые сутки ночью за узником явились охранники. Они повели его вверх по лестнице и оставили в просторном зале на первом этаже Шатле. Зал был полон лучников. Узнику еще в камере скрутили руки, связали их за спиной веревкой. Но когда он появился на пороге зала, когда медленно двинулся вперед, к центру, все эти люди, дрожа, отступили, судорожно хватаясь за рукоятки кинжалов и выдавая охвативший их ужас прокатившимся по огромному помещению шепотом:

— Руаяль де Боревер! Руаяль де Боревер!

В глубине зала на возвышении располагались семь или восемь торжественно выглядевших в своих черных одеждах мужчин. Один из них принялся допрашивать узника, на все вопросы он по-прежнему твердо отвечал «да». Другой произнес речь, которая длилась не меньше десяти минут. Потом они все долго совещались, стараясь говорить как можно тише. И, наконец, дошло дело до приговора, который в переводе с тарабарщины на нормальный язык заключался примерно в следующем:

«Руаяль де Боревер признан виновным в оскорблении Величества. Он приговаривается к отсечению головы палачом на эшафоте, который будет воздвигнут на Гревской площади. Казнь назначается на шестое июля, на девять часов утра».

Руаялю де Бореверу оставалось прожить ровно тридцать шесть часов.

II. Дворяне королевы

Мирта, гречанка по матери, Мирта, выросшая в королевстве его величества Жаргона, по темпераменту была гражданкой мира. Но зато происхождением и нравом — парижанкой. Это значит, что в качестве весьма достойной уроженки большого города она считала своим долгом принимать участие во всех столичных радостях и горестях, во всех развлечениях и всех мятежах. А это, в свою очередь, значит, что, едва услышав о предстоящем турнире, она одной из первых направилась к ристалищу на улице Сент-Антуан. В самой глубине ее души таилась надежда встретить там Руаяля де Боревера. Куда он мог подеваться с тех пор, как привел Флоризу на улицу Тиссерандери?

Итак, Мирта устроилась неподалеку от парадного входа на арену, разукрашенного флажками и вымпелами. Именно через эти ворота проникала на ристалище провинциальная знать, чтобы занять свои места на трибунах. Здесь, в районе живой изгороди, состоящей из двух шеренг великолепных алебардистов, как раз между двумя этими шеренгами и текла в этот день удивительная процессия, какие при всяком удобном случае организовывались в героические времена французских королей.

Мирта смотрела во все глаза. Вдруг толпа умолкла, затихла. Что случилось? Король, королевы, принцы и принцессы, все самые знатные особы уже прошли на свои места, теперь настала очередь мелких дворянчиков. Что такое?

Толпа снова зашумела, обнаруживая простодушное удивление покоренных увиденной роскошью людей, которые, будучи не в силах скрыть своего восхищения, выражает его весьма громко и внятно. Однако тонкий слух знатока обнаружил бы в этих неумеренно восторженных восклицаниях и изрядную долю самой жестокой критики.

— Хо! Это еще кто? — Ха! Вот тебе и Аймоновы сыновья note 49 — все четыре, как один! — Ну, прямо! Разве не видите, это ж старьевщики — только все тряпки на них королевские! — Святая Дева, какие красавчики! — Дайте же мне посмотреть, пропустите! — Ура! Ура!

Слушая всю эту разноголосицу, «четыре сына Аймонова» приосанились и стали выглядеть такими горделивыми, такими величественными, что могло показаться, как и сказал кто-то из толпы, будто надетое на них барахло из королевских сундуков возвышает их чуть ли не до ангельского сана. Они раздулись от спеси и готовы были взлететь в небеса.

Но они не взлетели. Четыре никому не известных дворянина, разодетые в пух и прах, продолжали свое движение вперед, следя за каждым своим жестом и за каждым шагом, — их же столько времени учили правильно ходить, бедняжек! И подкручивать ус левой рукой! И держать правый кулак на бедре! Они покрылись испариной, но пообещай им целую империю, они и то бы не согласились нарушить правила этикета…

— Внимание! — сказал Тринкмаль. — Мы при дворе! Внимание!

— Что-то я не вижу ковров! — вздохнул Буракан, которому не нравилось идти по неровной дороге.

— Держись, дурак! — буркнул ему Корподьябль. — Не видишь, что ли, как народ нами восхищается?

— Черт побери, обскакать самих короля и королеву! — воскликнул Страпафар. — Вот это успех так успех!

И вдруг замер на месте, явно не веря своим глазам: — Вот те на! Это же Мирта! Ну, и как ты поживаешь, пичужка?

Они потеряли голову от радости. Они обогнули шеренгу алебардистов, пробрались к деревянному барьеру поближе к Мирте и облокотились на него. Всей четверкой овладела одна и та же мысль: вот сейчас они наконец-то узнают хоть что-нибудь новенькое о Руаяле де Боревере! А Мирта, узнав их, тоже вытаращила глаза от удивления. Народ тем временем зааплодировал этим господам, оказавшимся такими простыми, такими своими парнями. Люди окружили их. Они смотрели и слушали.

— Это вы! — выговорила в конце концов Мирта. — Вы — в таких костюмах! Вы — в свите короля!

— Не короля — королевы, — уточнил Тринкмаль. — Дорогая моя, со времен «Белой свиньи» все очень переменилось. Мы пошли другим путем. Теперь мы — дворяне. Больше того, мы — дворяне королевы.

— Королевы… — повторила Мирта, все еще не в силах поверить своим глазам.

— Ну да. И мы живем в Лувре! — похвастался Корподьябль.

— В Лувре! Прямо в Лувре!

Они в нескольких словах объяснили, что с ними случилось. Мирта, вся дрожа, слушала о волшебном превращении четырех бандитов в телохранителей королевы и думала:

«Зачем, зачем такой сброд мог понадобиться самой королеве? Что за дело им уготовано?»

А они, и не подозревая о подобном коварстве, все рассказывали и рассказывали: какими роскошными блюдами их кормят, в каких роскошных комнатах они живут… Но вот наступил момент главного вопроса:

— А как он ?

Он! Увы, Мирта ничего не знала. И четверка тоже. Короче, пришлось расставаться, не получив никаких новых сведений. Разумеется, не обошлось без поцелуев, разумеется, они договорились встретиться с девушкой снова, несмотря на их нынешнее огромное превосходство над нею.