Кенилворт - Скотт Вальтер (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗

— А кто может удостоверить подпись врача? — спросила королева. — По-моему, его имя Аласко.

Мастере, врач ее величества, вспомнив прием, оказанный ему в замке Сэйс, и желая своими показаниями угодить Лестеру, а заодно нанести удар графу Сассексу с его приверженцами, признал, что не раз советовался с доктором Аласко, и отозвался о нем как о человеке, чрезвычайно сведущем и искусном, хотя и не имеющем патента на медицинскую практику.

Граф Хантингдон, шурин Лестера, и старая графиня Рэтленд тоже расхвалили доктора Аласко, и оба припомнили бисерный почерк, которым он писал свои рецепты, а свидетельство было написано именно этим почерком.

— Ну, мистер Тресилиан, — сказала королева, — теперь, я полагаю, с этим делом покончено. Сегодня же вечером мы примем меры, чтобы примирить старого сэра Хью Робсарта с этим браком. Вы исполнили свой долг более чем смело, но мы не были бы женщиной, если бы не сочувствовали страданиям, которые причиняет истинная любовь! Поэтому мы прощаем вашу дерзость, а заодно и нечищенные сапоги, запах которых заглушил духи милорда Лестера.

Так говорила Елизавета, отличавшаяся удивительной чувствительностью к запахам. Впоследствии, много лет спустя, она выгнала из аудиенц-залы Эссекса, ибо запах его сапог вызвал ее гнев, подобно тому как сейчас ее разгневали сапоги Тресилиана.

Но Тресилиан уже успел прийти в себя, хотя вначале его поразила дерзкая ложь, столь убедительно отстаиваемая вопреки тому, что он видел собственными глазами.

Бросившись вперед, он упал на колени и, схватив королеву за платье, воскликнул:

— Вы христианка, государыня, вы венчанная королева, равно справедливая к вашим подданным! Если вы уповаете на милость божью на том последнем суде, перед которым все мы должны будем держать ответ, даруйте мне единственную милость! Не решайте этого дела так поспешно! Дайте мне только сутки сроку, и я представлю вам неопровержимое доказательство, что свидетельства, которые утверждают, будто несчастная леди больна и находится в Оксфордшире, лживы, как сам ад!

— Отпустите мой шлейф, сэр! — возмутилась Елизавета, пораженная его порывом, хотя в ее львином сердце не было места страху. — Как видно, он рехнулся! Мой остроумный крестник Хэррингтон, должно быть, изобразил его в своей поэме о неистовом Роланде! И все же, право, в настойчивости его есть что-то необычное. Скажи, Тресилиан, что ты намерен сделать, если по истечении этих двадцати четырех часов не сможешь представить доказательств, опровергающих убедительные заявления о болезни этой леди?

— Я готов тогда сложить голову на плахе! — ответил Тресилиан.

— Вздор! — возразила королева. — Боже мой, да ты говоришь как помешанный! В Англии ничья голова не может упасть без приговора законного суда. Я спрашиваю — если ты только способен понять меня! — можешь ли ты в случае неудачи своей безрассудной попытки представить мне веские и исчерпывающие причины, побудившие тебя предпринять ее?

Тресилиан безмолвствовал; колебания снова охватили его. Что, если за эти сутки Эми помирится со своим мужем? Тогда он окажет ей плохую услугу, раскрыв перед королевой все обстоятельства дела. Умная и подозрительная Елизавета будет вне себя от гнева, узнав, что ее обманули ложными свидетельствами.

Мысль эта вновь привела Тресилиана в крайнее замешательство. Он стоял потупившись, и когда королева, сверкая глазами, строго повторила свой вопрос, он, запинаясь, ответил:

— Может быть… по всей вероятности… то есть при известных условиях… я объясню причины и основания моих поступков.

— Ну, клянусь душой короля Генриха, — заключила королева, — ты либо безумец, либо отъявленный мошенник! Видишь, Роли, твой друг не может оставаться в нашем присутствии — он чересчур уж поэтичен! Уведи его! Избавь нас от него, иначе ему же будет хуже! Его порывы уместны лишь на Парнасе или в больнице святого Луки. Сам же возвращайся поскорей, как только поместишь его под надежную охрану… Очень бы хотелось увидеть красавицу, которая могла до такой степени помрачить рассудок мудрого человека.

Тресилиан попытался было снова обратиться к королеве, но Роли, повинуясь полученному приказу, вмешался и с помощью Бланта чуть не силой увел своего друга из залы. Да и сам Тресилиан начал думать, что обращение к королеве скорее повредило, чем помогло ему.

Когда они вышли в соседнюю комнату, Роли попросил Бланта присмотреть за тем, чтобы Тресилиана благополучно водворили в апартаменты, предназначенные для спутников графа Сассекса, и посоветовал, в случае необходимости, приставить к нему стража.

— Сумасбродная страсть, — сказал он, — да, видно, еще известие о болезни этой леди окончательно помрачили его разум. Но все пройдет, надо только дать ему покой. Ни под каким видом не выпускай его: он и так уже разгневал ее величество, и, если дать ей новый повод для неудовольствия, она найдет для него местечко похуже и охрану построже.

— Я тоже понял, что он сошел с ума, как только увидел на нем эти чертовы сапоги, — запах их так и ударил ей в нос, — отозвался Николас Блант, бросая взгляды на свои алые чулки и желтые розы. — Пойду пристрою его ненадежнее и сразу же вернусь к вам. А что, Уолтер, королева спрашивала у тебя, кто я такой? По-моему, она поглядывала в мою сторону.

— Она с тебя глаз не спускала! Я ей все рассказал… и какой ты храбрый воин, и какой… но, бога ради, уведи Тресилиана!

— Уведу, уведу, — согласился Блант. — А знаешь, что там ни говори, придворная служба не такая уж скверная штука… Так ты сказал, что я храбрый воин? Ну, а еще что, милый мой Уолтер?

— Что лучше тебя никого нет на свете… Да ступай же ты, бога ради! Тресилиан без сопротивления и возражений последовал за Блантом — или, вернее, позволил увести себя — в комнату Роли. Там Блант водворил его на узенькую кровать, стоявшую в гардеробной и предназначенную для слуги. Тресилиан сознавал, что никакие протесты ему не помогут и не встретят сочувствия у его друзей, пока он обречен на молчание и не может объяснить им все. Если же за это время Эми найдет путь к примирению с мужем, у него пропадут и повод и желание вмешиваться в ее дальнейшую судьбу.

С величайшим трудом удалось ему упросить Бланта избавить его от позора и унижения и не помещать в комнате двоих здоровенных стражей из свиты Сассекса.

Когда Николас убедился, что Тресилиан кое-как устроился на своей узкой кровати, он энергично выругался и не менее энергично пнул раза два злосчастные сапоги, ибо, ступив на путь щегольства, считал их если не основной причиной, то, во всяком случае, признаком ненормальности своего друга. Затем он вышел, удовольствовавшись тем, что запер на ключ дверь комнаты, где находился злополучный Тресилиан. Так все благородные и бескорыстные попытки Тресилиана спасти женщину, оказавшуюся по отношению к нему столь неблагодарной, пока лишь навлекли на него немилость королевы и осуждение друзей, считавших его чуть ли не помешанным.

Глава XXXII

— Грустно видеть, — сказала королева, когда Тресилиана увели, — как мудрый и ученый человек становится жертвой безумия. Однако он столь явно обнаружил свое умственное расстройство, что окончательно убедил нас в несостоятельности своих жалоб и обвинений. Милорд Лестер, мы помним вашу просьбу, касающуюся вашего верного слуги Варни, таланты и преданность которого заслуживают награды, ибо мы хорошо знаем, милорд, что сами вы и все ваши приближенные безраздельно преданы нам. Мы с особой охотой воздадим должное мистеру Варни, ибо мы ваша гостья, милорд, и, надо сознаться, гостья, причиняющая много хлопот и беспокойства. К тому же нам хотелось бы дать удовлетворение старому рыцарю из Девона, сэру Хью Робсарту, на дочери которого женат Варни. Мы полагаем, что особый знак нашей милости, который мы даруем последнему, побудит сэра Хью Робсарта примириться с его зятем. Вашу шпагу, милорд Лестер.