Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Боль и обида переполняли душу бывшего стременного. Выросший в холопстве, он с детства привык к и унижениям и побоям, но на сей раз его чаша терпения переполнилась.
Акакий решил отомстить Князю и в ту же ночь поджег господский амбар. Огонь быстро потушили, а рассерженный магнат объявил на бунтаря охоту. Больше месяца укрывался он в лесу от ловцов, преследовавших его, словно дикого зверя.
Но худшее было впереди. Не сумев изловить своего бывшего челядника, Князь отвел душу на его родне. Хижина родителей Акакия была сожжена дотла, а обеих его сестер хозяин отдал на поругание жолнежам.
Не снеся горя, мать Акакия скоропостижно умерла, а отец проклял сына, навлекшего на семью столько бед.
После всего случившегося у будущего казака оставался лишь один выход — бежать на восток, куда стекались все недовольные властью Князей и Воевод. Ему удалось прибиться к казачьему отряду, идущему на соединение с Подковой. Славный атаман как раз собирал силы для войны с Унией и охотно принял оборванную ватагу в свое войско.
Там Акакий получил прозвище Чуприна и начальные навыки боевых искусств. Но достичь вершин ратного дела ему не удалось. Тридцатилетнему мужчине было трудно с азов осваивать то, чему в казачьих семьях учат с малолетства. Он так и не научился толком ни фехтовать, ни стрелять из лука, а его ловкость в обращении с веревкой, годилась разве что, для связывания пленных.
Но еще больше в казачьем быту Чуприну раздражало иное. Казаки ценили в людях лишь бесстрашие да готовность делиться последним добром, посему личных денег у них не было. Все свои сбережения и добытые в бою ценности они отдавали на общее дело, и горе было тем, кто пытался утаить от товарищей хотя бы, монету. Подобных хитрецов «Вольные Люди» с позором выгоняли из войска, перед изгнанием сбривая им признак казачьего достоинства — чупер.
Чуприна понял, что нажить богатство здесь ему не удастся, однако, страх за собственную жизнь заставлял его терпеть законы казачьей вольницы. Без ее пик и сабель Акакий был беззащитен перед Князем Черногузским и другими панами…
…После разгрома Подковы бывший стременной примкнул к Туру и Газде, рассчитывая с их помощью добраться до мест, где заканчивалась власть польской шляхты. Но в положении Чуприны едва ли что-нибудь изменилось. Побратимы не собирались отказываться от опостылевшего ему общего котла, и надежды Акакия разбогатеть при них рассеялись, как дым.
Нельзя сказать, что он не питал к Туру и Газде добрых чувств, но их помыслы были до противоположности несхожи с мечтами Чуприны. Они жаждали битв и походов, освоения новых земель, Чуприна же хотел осесть в городе, обзавестись семьей, зажить почтенным мещанином.
Пока он следовал за Туром и Газдой, этим мечтам не суждено было сбыться, и Акакий не раз подумывал о том, что будь у него сбережения, он бы давно сбежал от них и занялся устройством собственной жизни.
Однако, сбережений у него не было, и уйти от побратимов ему бы пришлось тем бедняком, коим он незадолго до того влился в пеструю рать Подковы.
Немудрено, что слова Командора заставили Чуприну задуматься. Даже один кошель серебра мог обеспечить ему сытую жизнь на долгие годы, два же таких кошелька представлялись казаку немыслимым богатством!
Он знал, что, выпустив татя на свободу, пойдет против воли побратимов. Но предложение Командора было чересчур заманчиво. Серебра, обещанного немцем, Акакию хватит, чтобы безбедно дожить до старости, скитания же с Туром и Газдой не сулили ему ничего, кроме бед и тревог!
Несколько мгновений совесть Чуприны боролась с нахлынувшей жадностью, но последняя оказалась сильнее.
В отчаянии казак оглянулся на избу, приютившую его побратимов. Если бы кто-нибудь из них вышел и окликнул Акакия, ему хватило бы сил устоять перед соблазном тевтонского беса! Но никто его не позвал. Братья спали мертвым сном.
Душа казака воспылала яростью. Почему он должен вечно идти на поводу у других, забывая о собственной выгоде?
Разве кто-нибудь думал о нем, когда его спину терзала плеть?
Сочувствовал ему, когда он, скрываясь в лесу от княжих слуг, глодал кору на деревьях?
Миру не было дел до страданий Акакия, так почему страдания мира должны заботить его? По земле бродит немало злодеев страшнее Волкича, и мир едва ли станет намного хуже, если он обретет свободу. А вот два кошеля серебра, несомненно, изменят жизнь Чуприны к лучшему!
Угрызений совести перед побратимами Акакий больше не испытывал. Разве они не провинились перед ним, отказавшись отдать ему принадлежащую по праву треть добычи? Не смеялись над его жадностью, ленью?!
Что до Бутурлина, то Чуприна вовсе не думал с ним считаться. Разве он чем-то задолжал московиту? Нет, это московит был в долгу перед Чуприной за все его неоплаченные труды!
Оставался страх перед Богом, но и здесь можно было найти лазейку: покаяться, замолить прегрешение, истратить часть полученных денег на благие дела. Многие свершают куда более тяжкие грехи, но Господь почему-то не спешит поражать их своими молниями…
Чуприна вдруг осознал, что страшится не божьей кары. Акакия пугала мысль, что жолнежи схватят его при попытке освободить Волкича и что тевтонец его обманет, не заплатив за труды.
— Так сколько денег тебе нужно, чтобы утихомирить совесть? — прервал вопросом его раздумья Командор. — Ста унций серебра, надеюсь, хватит?
— Для начала хотелось бы получить задаток… — промолвил, переминаясь с ноги на ногу, Чуприна. — Должен же я знать, что ты меня не обманешь…
Из дверного проема вылетел увесистый кошель. Чуприна поймал его на лету, дрожащими от нетерпения пальцами развязал кожаный шнурок, стягивавший горловину. Кошель был полон серебряных монет. Поднеся первую попавшуюся к глазам, Акакий понял, что это московская гривна.
— Откуда у тебя московские деньги? — ошарашенно произнес он.
— Какая тебе разница? — сухо прозвучал голос из тьмы. — Других у меня нет, а эти будут тебе как нельзя кстати. Ты ведь в Московию собрался?
— Уже нет… — пробормотал Чуприна, поражаясь осведомленности тевтонца.
— Пусть так, — не стал возражать голос, — но серебро везде в ходу. Ты легко обменяешь эти гривны на польские или датские деньги.
— А если меня схватят? — произнес Чуприна слова, подсказанные ему страхом.
— Не схватят, — уверенный тон собеседника свидетельствовал о том, что он знает, о чем говорит. — Слышишь, какая тишина повсюду? Даже собаки не лают. Если ты сам не поднимешь шум, ни одна душа до утра не пробудится.
— Так это колдовство, ты зачаровал всех! — охнул Чуприна, внутренне холодея от того, что пошел на поводу у чернокнижника. — Скажи, а то, что у меня брюхо свело, тоже твоя работа?..
— Хватит болтать, берись за дело! — резко оборвал его невидимый во тьме рыцарь. — И возьми то, без чего тебе не освободить татя. К двери не подходи, стой, где стоишь, я сам брошу…
У ног Чуприны упал продолговатый предмет, завернутый в тряпицу. Развернув ее, Акакий увидел небольшой, но острый, как бритва, нож.
На миг казаку подумалось, что судьба дает ему шанс перехитрить фон Велля. Ведь это так просто — взять у него задаток и уклониться от поручения! Немец останется в дураках, а Чуприна разбогатеет и не прогневит побратимов…
— Что встал? — вывел его из задумчивости насмешливый голос Командора. — Мыслишь, как обмануть меня и не исполнить дела?
— Не советую! Во-первых, тогда ты не получишь вторую половину вознаграждения, во вторых — наживешь в моем лице врага, от которого тебя не спасут ни дружки, ни боярин, ни сам Воевода! Если у меня хватило сил усыпить весь постоялый двор, подумай, что я смогу сделать с тобой?
Чуприна судорожно сглотнул незримый ком. Страх, отступивший на короткое время перед жадностью, вновь вернулся к нему, сжав сердце когтистой лапой. Похоже, колдун умел читать мысли.
— Иди и не вздумай меня предать! — продолжал, между тем, фон Велль. — И мой тебе совет: уходи этой ночью с татем. Если Воевода узнает, что ты помог ему с побегом, он велит привязать тебя за ноги к боевым жеребцам и разорвать надвое!
