Белая рабыня - Попов Михаил Михайлович (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Оставалось надеяться, сколь ни омерзительной казалась эта надежда лично дону Мануэлю, на то, что дон Диего, услышав звуки сражения, разберется в том, что происходит, и нанесет корсарам удар в спину.
С этими мыслями дон Мануэль кинулся вслед за своими обреченно наступающими солдатами, выкрикивая какие-то команды, которые вряд ли кто-нибудь слышал в этом аду. Он оказался в первых рядах, когда произошло столкновение с контратакующим противником. Мушкеты полетели на землю, засверкали в лунных лучах обнажающиеся клинки, затеялись многочисленные фехтовальные дуэли, затрещали пистолетные выстрелы.
Дона Мануэля не оставляло ощущение странности, ненормальности происходящего. Что-то во всей этой развернувшейся лунной картине казалось ему неестественным. Понял он наконец, в чем дело, когда из темноты прямо на него вывалился громадный детина с повязкой на глазу, огромной абордажной саблей и полным ртом испанской ругани. Дону Мануэлю пришлось скрестить с ним клинок, отразив несколько яростных выпадов, прежде чем алькальд сообразил, что дерется не с кем-нибудь, а с собственным дядей.
Ослепленный яростью, дон Диего, неутомимо ругаясь, наседал на него. Дон Мануэль лишь отмахивался по инерции, сотрясаемый неудержимым истеричным хохотом.
— Чему ты смеешься, каналья?! — наконец крикнул дон Диего, тоже начинающий что-то соображать.
— Куда вы девали моих пиратов, дядя? — продолжая хохотать и плакать от хохота, спросил дон Мануэль.
Одноглазый свирепо развернулся на месте, оглядывая поле битвы, осыпаемое испанской бранью и поливаемое испанской кровью.
— Проклятье! Они заставили нас драться друг с другом, но где они сами, эти английские твари?!
И в этот момент, словно в ответ на его вопрос, раздался протяжный свист и из темноты — а как показалось дону Мануэлю, из-под земли — хлынули корсары. Их внезапное и страшное появление на поле битвы, на котором ошалело топтались несколько сот совершенно сбитых с толку, израненных и перепуганных людей, было сродни гневу Господню.
Дон Диего, не задумываясь, рванулся им навстречу, одержимый желанием смыть, и немедленно, позор, который он навлек на себя неразумным командованием. И ему позволили этот позор смыть, но только собственной кровью. Выстрелом в упор из аркебузы ему снесло полчерепа, и он рухнул на землю, так и не узнав, в чем была соль корсарской хитрости.
Оказывается, возня сэра Фаренгейта со старыми испанскими картами неожиданно сослужила хорошую службу и ему самому, и его воинству. В том фолианте, что был изъят у Лавинии в бриджфордском доме, капитан нашел указание на то, что на перешейке имеется несколько старых индейских каменоломен. Более того, произведенные розыски показали, что вход в них расположен как раз под корсарским лагерем. Остальное известно. Остается только сказать, что ту роль, которую в штабе дона Мануэля сыграл сам капитан Фаренгейт, полковник Хантер сыграл в лагере дона Диего. Жажда мести и любовь ослепили даже такого хитрого и предусмотрительного человека, как дон Циклоп: он поддался на уловку англичан. И когда обе испанские армии достаточно обескровили друг друга, из замаскированных подземных провалов на них ринулись свежие и изголодавшиеся по хорошему делу корсары.
Дон Мануэль был человеком более прагматичным, чем его дядя. Вопросы воинской чести стояли у него не на самом первом месте, поэтому он вместо того, чтобы ввязаться в безнадежную драку с настоящим противником и пасть более-менее геройской смертью, ретировался. Рассчитывая еще кое-что успеть и свести кое с кем счеты. А впоследствии, может быть, и унести ноги.
Он бросился к городу, а точнее, ко дворцу Амонтильядо.
Но первой к нему успела Лавиния вместе со своими людьми. Троглио хорошо ей обрисовал его расположение и устройство. Стоя в тени собора, Лавиния осмотрелась. Вход во дворец охранялся, хотя стражники имели несколько рассеянный или взволнованный вид. Опираясь на свои алебарды, они прислушивались к тому, что происходит за городской стеной. Их было человек пять или шесть, но в доме могли быть еще несколько человек. Ввязываться с ними в сражение было неразумно.
Лавиния пробралась в заднюю часть дворца, к огораживающей апельсиновую рощу стене. Там, действуя как группа акробатов, матросы по своим спинам подняли госпожу на верхнюю площадку стены. Она уже была залита лунным светом. И если бы внимание охранников не было целиком обращено в сторону сражения, Лавиния была бы мгновенно обнаружена и, скорее всего, застрелена.
Несколько секунд гостья всматривалась в черноту сада, пытаясь рассмотреть там хоть какие-то ориентиры. Но воздух был темен, как вода в ночном озере. Пришлось прыгать наугад, и, конечно, она подвернула ногу. В отличие от Троглио ее некому было нести. Несколько секунд Лавиния сидела, растирая щиколотку, потом, переборов боль, встала и пошла, хромая, в сторону дверей, через которые обычно попадала в апельсиновую рощу Элен. Осторожно, бесшумно двигаясь, красавица пробралась на первый этаж. Здесь вообще в этот момент не было никакой охраны. Троглио все очень подробно описал, и в памяти Лавинии его указания отложились отчетливо. Она не стала пользоваться широкой парадной лестницей, а начала подниматься наверх по маленькой темной лестнице для прислуги. Боль в ноге была нестерпимой; с нервной усмешкой мисс Биверсток подумала, что ей передалась травма управляющего, — отчего-то все ее предприятие с проникновением в этот дворец принуждено хромать от начала и до конца.
Не издавая ни единого звука, худая бархатная тень неутомимо ковыляла вверх по ступенькам. Наконец вот он, третий этаж. Лавиния выглянула из-за поворота коридора. Слава Богу, никого из слуг, наверняка все на городских стенах или по крайней мере у окон, что выходят в сторону поля боя.
Грохот сражения был слышен и здесь. Дверь, по описанию Троглио, должна быть возле рыцарской ниши; вот поворот, вот железный истукан. У дверей в покои Элен Лавиния отдышалась, собралась с силами и решительно нажала на ручку.
Элен стояла у окна, как и все обитатели дворца, стараясь на слух определить, что происходит в городе. Она резко обернулась на стук дверных створок и вскрикнула, увидев мужскую фигуру. Неизвестно, чего было больше в ее возгласе— ужаса или радости. Это ведь мог быть и Энтони, и дон Мануэль. Мужская фигура сделала хромой шаг вперед, на нее упал свет свечи, и Элен вскрикнула снова:
