Сент-Ронанские воды - Скотт Вальтер (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗

— Значит, вы появитесь среди нас? — спросил Джекил.

— Я отнюдь не желаю произвести впечатление, будто скрываюсь от общества, — ответил Тиррел. — Такое поведение может мне повредить, а у меня есть враг, готовый воспользоваться любым преимуществом. Для меня существует лишь один путь, капитан Джекил, — путь правды и чести.

Капитан Джекил откланялся и удалился. Как только он вышел из комнаты, Тиррел запер дверь на ключ и, вынув из внутреннего нагрудного кармана какой-то портрет, вглядывался в него со скорбной нежностью, пока на глазах у него не выступили слезы.

Это был портрет Клары Моубрей, на котором она изображалась такой, какой была в дни их юной любви. Писал его он сам, ибо уже тогда у него начали развиваться способности к живописи. И теперь в тонких чертах лица уже не столь юного оригинала можно было легко узнать прелестный облик девушки в ее раннем расцвете. Но что сталось с румянцем, игравшим на ее щеках? С лукавым огоньком в глазах, свидетельствующим о сдержанной веселости? С выражением радостного спокойствия, придававшим всем ее чертам сходство с вечно юной Эвфрозиной? Увы! Все это давно исчезло. Скорбь наложила на нее свою тяжелую руку, румянец юности поблек, бесхитростное веселье во взоре сменилось подавленной озабоченностью, а если взгляд и оживлялся, то в нем сквозила лишь язвительная насмешка.

— Какой упадок! Какой упадок! — вскричал Тиррел. — И все это по вине одного негодяя! Могу ли я довершить это гнусное дело и стать ее убийцей? Не могу, не могу! Я должен быть тверд в своем решении, я пожертвую всем — положением, титулом, богатством, громким именем. Даже мщением! Мщение, единственное, что у меня осталось, я тоже принесу в жертву, чтобы она обрела весь тот душевный мир, который способна еще вкушать.

Исполненный решимости, он сел и написал письмо торговой фирме, где хранились документы о его рождении и другие бумаги, подтверждающие его права, с просьбой переслать ему по почте пакет, в котором они находились.

Тиррел вовсе не был лишен ни честолюбия, ни стремления пользоваться уважением в обществе — черт, свойственных обычно пылкому уму и глубокой, чувствительной натуре. Он запечатал и отправил письмо дрожащей рукой, с влажными глазами, но с твердой решимостью в сердце. Это был первый шаг к отказу в пользу его смертельного врага от титула и места в жизни, которые принадлежали ему по праву наследования, но так долго оставались сомнительными и как бы колебались между ними обоими.

Глава 30. НЕЖДАННАЯ ПОМЕХА

Стояла уже глубокая осень. В тех местах, где на траву попадали лучи солнца, она была омыта обильной росой, но там, где зеленый ковер лежал в тени, его покрывала ледяная корочка, хрустевшая под ногами Джекила, когда он возвращался сент-ронанским лесом. Листья ясеня отделялись от ветвей и падали на тропу, даже не сдутые ветром. Туман все еще лежал на холмах, и высокая старинная башня Сент-Ронана была окутана плотной дымкой. Лишь с одной стороны, где солнце, борясь с туманом, пробило в нем брешь, виднелась башенка, выступавшая на одном из углов старой крепости: на нее постоянно слетались вороны, за что она и получила в народе прозвание Вороньей башни. Ниже, однако, все было открыто и освещено, и красношейка пела вовсю, стараясь одна заменить весь уже отсутствующий птичий хор. Яркая осенняя листва пестрела на прогалинах и на склонах неглубоких оврагов пятнами ржавчины и золота, между которыми вспыхивали вдруг алые гроздья рябины. А тут и там поднималась высокая старая ель, древний житель этого края, осеняя своими ветвями другие деревья, и стойкость ее темной зелени, казалось, торжествовала победу над более ярким, но преходящим великолепием окружающей растительности.

Таков ландшафт, который столь часто описывают в стихах и прозе, но который тем не менее всегда оказывает воздействие на наш взгляд и слух и вызывает у нас, когда мы видим его, чувства и помыслы, созвучные концу года. Немногим чужды подобные настроения, и даже Джекил, хотя он был поглощен соображениями, не слишком располагавшими к созерцательности, замедлил шаг, любуясь необычайной красотой пейзажа.

К тому же он, может быть, не слишком торопился явиться к графу Этерингтону: после беседы с Тиррелом он был уже не так склонен оказывать ему услуги. Выяснилось, что сей дворянин нарушил свое обещание и не до конца доверился другу. Он не сообщил ему о существовании важных документов, от которых, по-видимому, зависел теперь весь исход предпринятых переговоров, и тем самым ввел его в заблуждение. Теперь, вынув из кармана и перечитав объяснительное послание лорда Этерингтона, Джекил гораздо яснее, чем раньше, понял, насколько нынешний обладатель титула был встревожен притязаниями брата. И он ощутил нечто вроде сострадания к другу — столь естественным показалось ему чувство робости, помешавшее Этерингтону сразу же сообщить даже самому верному человеку то, что было для него чревато наибольшей опасностью. Вспомнил он также, что лорд Этерингтон в свое время чрезвычайно облагодетельствовал его что он, со своей стороны, обещал молодому аристократу всеми силами помочь ему избавиться от неприятностей, которые, казалось, обрушивались на него со всех сторон что в качестве доверенного лица он узнал самые секретные обстоятельства его жизни и что лишь очень основательная причина могла бы послужить ему, Джекилу, оправданием, если бы он в такой момент бросил друга на произвол судьбы. И все же он не мог не пожалеть о том, что взял на себя такие серьезные обязательства, что дело его друга столь неблаговидно и сам этот друг так мало достоин помощи.

— Прекрасное утро, сэр, для такого чертовски сырого климата, — почти на ухо Джекилу произнес чей-то голос, внезапно выведя его из задумчивости. Он сделал полуоборот и узрел рядом с собою нашего доброго знакомца Тачвуда в широком индийском платке, обмотанном вокруг шеи, в просторных сапогах, сшитых специально для подагрических ног, в хорошо напудренном круглом парике и с неизменной тростью с золотым набалдашником, поднятой над плечом на манер сержантской алебарды. Окинув старика презрительным взглядом, Джекил, в соответствии со своими модными представлениями, сразу зачислил его в категорию обыкновенных чудаков, с которыми можно обращаться так, как, по мнению молодых гвардейцев, заслуживает человек любой породы, не принадлежащей к изысканному обществу. Джекил слегка наклонил голову, и с языка у него почти бессознательно сорвалось: «Вам лучше знать, сэр». Он произнес эту фразу очень холодным тоном, рассчитанным на то, чтобы пресечь развязность старого джентльмена и его поползновения втереться в круг людей, до которых ему далеко. Но мистер Тачвуд был не слишком чувствителен к попыткам поставить его на место. Он слишком много скитался по белу свету и был слишком уверен в своих личных достоинствах, чтобы легко отступить или же позволить своей скромности воспрепятствовать какой-либо его затее.

— Мне лучше знать, сэр? — ответил он. — Я слишком долго жил на свете, чтобы не знать все, что мне нужно, и не узнавать всего, что меня заинтересует. Вот и вас я узнаю, раз мы встретились и вместе отправились в Сент-Ронан.

— Но я только помешаю вашим размышлениям по какому-либо достойному поводу, — ответил Джекил. — К тому же я всего-навсего скромный молодой человек, робеющий от иного общества, кроме своего собственного. Да и хожу я медленно.., очень медленно. Желаю вам здравствовать, мистер э.., э.., боюсь, что запамятовал ваше имя, сэр.

— Мое имя! Ну, память у вас, значит, вроде гончей Пэта Мэртафа, которая упускает зайца, еще не поймав его. Вы моего имени никогда и не слыхали. Я зовусь Тачвуд. Что вы скажете об этом имени теперь, когда узнали его?

— Я не особенно хороший знаток фамилий, — ответил Джекил, — и для меня безразлично, зоветесь ли вы Тачвуд или Тачстон. Но мне сдается, что я задерживаю вас, сэр. В гостинице завтрак уже почти закончен, а прогулка, наверно, вызвала у вас аппетит.