Булатный перстень - Плещеева Дарья (читаем книги онлайн txt) 📗
Александра в это время уже стояла возле коленопреклоненного Нерецкого, тоже на коленях, и что-то пылко шептала ему. Она взглянула на Ржевского и поняла, что лучше ему сейчас не перечить. Поднявшись, она подошла к сенатору, всем видом показывая смирение, за ней — Гришка. Пашка, с трудом поднявшись с пола, тоже поплелся к хозяйке, держась за бок и кряхтя.
Убедившись, что она уже на лестнице, Ржевский повернулся к Михайлову.
— Подойдите сюда, — сказал он. — И вы, Новиков. И вы, Ерофеев. А где Усов?
— Тут я, ваша милость. Тут! — Ефимка подошел и показал ободранные кулаки.
— Это еще почище, чем у нас на Упе зимой, на льду, заводские стеношники сходятся, — сказал он. — В рукавицах-то костяшки не раскровянишь.
— Нерецкий! Все кончилось, можете подниматься, — велел Ржевский. — Или не хотите живым отсюда уйти? Непременно надо от кинжала пострадать? Наверх сию же минуту!
Новиков подхватил несостоявшуюся жертву под мышки и поставил на ноги.
— Я ничего не понимаю, — сказал Нерецкий. — Кто эта дама? Что теперь будет?
— Будет то, что я забираю вас с собой. Будем расхлебывать заваренную кашу. А вы, господа, — Ржевский повернулся к масонам, — возвращайтесь в госпиталь или туда, где изволите проживать. И никуда не уезжайте. Ежели вы еще не до конца поняли, во что вляпались, то скоро поймете. Ну, Михайлов, как вам понравилось мое средство? Поверьте — надежнее не бывает!
Глава двадцать вторая
ПОВЕЛИТЕЛЬ ЧИСЕЛ И ИМЕН
Ночь была теплой, и Михайлов, выбравшись из подземелья, обрадовался — после отвратительной сырости вновь ощутил прелесть жизни. Он дохромал до каменной скамьи, сел и понял, каково райское блаженство. Правда, ненадолго. К нему подбежал Родька.
— Алексей Иванович, они из башни в окошко вылезли! И тот, кого я ночью выслеживал, с ними! Он, сдается, главный! Я знаю, куда они побежали, я покажу!
— Показывай! Сколько их?
— Пятеро. Он — сам пятый. Они вон туда сбежали, к пруду! Может, у них там где-то лодка спрятана?
— Черт их разберет.
Михайлов то ли вздохнул, то ли засопел, глядя на господ в белых плащах и белых же лайковых перчатках. Они уже вышли из подземелья, но явно не знали, куда деваться дальше. Иные, не веря, что десятилетний путь ложи «Нептун» уже, в сущности, завершен, пошли следом за княгиней Шехонской, уводящей непутевого и покорного супруга от греха подальше; на что надеялись — бог весть. Иные, отойдя от павильона туда, где открывался вид на реку, тихо беседовали, глядя на освещенную факелами пристань и на две лодки, что привезли Ржевского, княгиню и ее дворню. Кое-кто поспешил к елагинскому дворцу — рассказать хозяину, какой бедой окончилось собрание в павильоне. Эти были самые разумные — оказав собрату-масону, князю Шехонскому, гостеприимство, сам Елагин оказался в сомнительном положении, и как бы не пришлось ему доказывать свою непричастность к заговору «Нептуна»; во всяком случае, чем скорее он узнает о неприятностях, тем лучше для него…
Как странно, думал Михайлов, как причудлива судьба! Считается, что масонское братство сильнее даже моряцкого, а вот выдернули из ложи человека, который силой своей риторики и мрачной фантазии держал вокруг себя людей крепче, чем старший брат, адмирал Грейг, и вот рассыпалось братство в один миг! Вместо него — толпа весьма напуганных людей, ведь никто из них не знал, как поступит Ржевский со сведениями, добытыми этой ночью.
Тут к Михайлову подошел молодой масон. Он уже избавился от белого плаща, под мышкой держа довольно большую шкатулку, в другой руке — матросский сундучок с кольцом в крышке.
— Я вас знаю, вы с «Мстиславца», — сказал он. — Я — Голенищев-Кутузов с «Ростислава».
— Адъютант адмирала?
— Да. Мне нужен господин Ржевский. Не знаете ли, где он?
— Вон там, провожает княгиню.
— Благодарю. Послушайте…
— Что? — Михайлов был не расположен беседовать с масоном и готов на всякую грубость.
— Думайте обо мне, что хотите, но у Гогланда я дрался честно. На верхнем деке пушкарями командовал. Я тогда сделал свой выбор…
— А сюда для чего пришли?
— Слово дал адмиралу: он послал меня с победной реляцией в столицу и велел передать бумаги «Нептуна» и печать на сохранение. И вот я не знаю, как с ними теперь быть.
— Ерофеев! Усов! — Кричать Михайлов умел — в бурю и не так еще доводилось голос повышать.
Но первым подошел Новиков.
— Ну, кажись, обошлось, — сказал он. — Скоро ли мы отсюда уберемся?
— А что такое?
— Домой пора. Сам знаешь, у меня там прибавление семейства. Девица эта, Поликсена, после родов никак не опомнится, бабы кормилицу привели, она за дитя трепещет. А я за нее беспокоюсь — сама ж еще совсем дитя. Надо ж, как Господь ее в мой дом привел…
— Послушай, Володька, не до детей мне сейчас. Там где-то у пруда прячется тот мерзавец, что перстень у меня стащил, — загадочно, чтобы не понял адъютант Грейга, сказал Михайлов. — С ним еще четверо дуралеев. Поди с господином мичманом, присмотрите там за ним, пока Ероха с Ефимкой не подбегут.
— Ладно. Ты не знаешь, что означает имя «Поликсена»?
— У попа спроси.
— Экий ты сердитый. Идем, господин мичман, — позвал Родьку Новиков. — Коли что — свисти щеглом. Хотя щеглы ночью, сдается, спят…
Они, огибая павильон, пошли к пруду, а за спиной Михайлова что-то очень быстро прошуршало. Он вскочил, развернулся, но увидел лишь стриженые кусты, и ничего более.
— Сердитый… — пробормотал Михайлов. — Станешь тут сердитым…
Собственно, все, ради чего прибыли на Елагин остров, было выполнено. Однако скопилось недовольство, главной причиной которого, возможно, был Нерецкий. Если бы Александра предпочла, скажем, капитана первого ранга, и не с фрегата, а с линейного корабля, и не с простой фамилией Михайлов, а какого-нибудь Нарышкина-Трубецкого-Волконского-Юсупова, можно было бы понять: выбран лучший. Что хорошего в Нерецком — Михайлов, хоть убей, не понимал.
Он мог бы задать себе вопрос: а за что вообще дамы любят кавалеров? И вовеки не нашел бы ответа. Но любовь к Нерецкому была, по его мнению, странной: то, как Александра стояла рядом с любовником на коленях, как шептала ему в ухо, тоже не соответствовало понятию Михайлова об отношениях мужчины и женщины. Даже то, что Александра, рискуя жизнью, пробралась на тайное масонское собрание и устроила там сперва торговлю из-за писем, потом стрельбу, восхищения у Михайлова не вызывало. Не женщина мужчину должна от смерти спасать, а наоборот!
— Крестненький! — окликнул Ефимка. — Вот ты где!
— А твой дружок Ерофеев куда запропал?
— Да вот же он. Я его перевязал. Рана пустяковая, кожу разрезали.
— Идем, — сказал Михайлов Ефимке с Ерохой. — Надобно изловить тех, что ушли через башню.
Ефимка задрал голову.
— Как же они оттуда спустились? — удивился он.
— Во-первых, всякий моряк с такой высоты запросто спустится, — гордо сказал Ероха.
— А во-вторых, глянь — вон веревка болтается, — добавил Михайлов. — С веревкой и ты бы слез. Что это у тебя, Ерофеев?
— Фальшфейеры. Эти господа их привезли штук десять для часовых. Я внизу нашел.
— Хм… Ну, коли факелов нет, хоть это адское пламя…
Перед павильоном, на открытой площадке, было довольно светло — кто-то из лакеев княгини Шехонской нашел на стене у двери кольцо и пристроил туда факел. Но в двадцати шагах от площадки, за углом павильона, под кронами деревьев, уже царствовал натуральный мрак.
— Осторожнее, крестненький, — сказал Ефимка. — Не грохнись ненароком.
— У меня глаза, как у кота, — отвечал Михайлов. — Ночью вижу не хуже, чем днем.
Выйдя из-за деревьев, он увидел пруд. Посередке, как было условлено с лодочником, болталась лодка. Михайлов вспомнил, что в ней все еще лежит связанный часовой, и усмехнулся — часового неплохо бы сдать Ржевскому, он много может наговорить.
Раздался свист, мало похожий на трель щегла. Михайлов отвечал, как умел, и минуту спустя появился Родька.
