Ашборнский пастор - Дюма Александр (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗

Я сообщил ей о моем нездоровье, но не назвал его причину.

Посудите сами, дорогой мой Петрус: если встревоженность, вызванная этой глупой историей с дамой в сером, меня, человека, полного сил и мужества, довела до болезни, то как бы она могла повлиять на Дженни, которая, будучи всего лишь женщиной, не могла бы противопоставить этим событиям силу, равную моей силе, и мужество, равное моему мужеству.

А ведь долг мужчины и величие философа состоит в том, чтобы принимать во внимание телесную слабость и умственную ограниченность ближнего.

Так что я решил до возвращения жены нанести визит в проклятую комнату. Поскольку прошло почти две недели после отъезда Дженни и со дня надень она могла вернуться, я, как только смог встать с постели, попросил прийти каменщика.

Тот, вероятно, предположил, что у меня новый приступ горячки, и поэтому явился со связкой веревок в руках и подручным за спиной, чтобы иметь возможность без особых трудностей привязать меня к кровати, если это потребуется.

Когда он пришел, я сидел в кресле у зажженного камина, дрожа от холода. Желание вскрыть комнату дамы в сером превратилось у меня в столь навязчивую идею, что ради ее осуществления я даже не захотел дожидаться собственного выздоровления.

Каменщик приоткрыл дверь и вошел на цыпочках, приняв все необходимые меры предосторожности.

Догадавшись о том, что у него было на уме, я постарался развеять его страхи.

Затем я объяснил ему, почему прошу его разрушить сделанное им прежде, то есть размуровать дверь.

Но каменщик в знак отказа покачал головой и заявил:

– Господин Бемрод, если бы вы дали мне ваше полугодовое и даже годовое жалованье, я все равно бы этого не сделал.

Я настаивал на своем, но тщетно. Он сделал знак подручному следовать за ним и, удаляясь от меня, не переставал повторять:

– О конечно же нет, даже за сто фунтов… даже за двести фунтов стерлингов!.. Я слишком дорожу спасением моей души!.. Деньги – это хорошо, но они не стоят вечного проклятия… Прощайте, господин Бемрод!

Затем, дойдя до двери, каменщик прокричал в последний раз:

– Прощайте, господин Бемрод!

После этого он затворил дверь и удалился, то и дело оглядываясь, словно боялся, что дама в сером идет за ним по пятам.

Робость этого человека произвела на меня такое действие, какое, разумеется, и должна была произвести, – она пробудила во мне мужество. Я почувствовал себя весьма храбрым человеком, поскольку отваживался на такой поступок, о каком никто другой не смел бы и подумать.

Моя решимость только возросла.

И тут я подумал о рудокопе, видевшем даму в сером, преследовавшем ее, заклинавшем ее; в свое время мужеством рудокопа восхищалась вся деревня, и, должен сказать, в ночь, предшествовавшую дню, когда началась моя болезнь, я, вспоминая совершенное этим человеком, при этом боясь обернуться, не осмеливаясь высечь огонь, под полночный бой часов прячась под одеялами, – я, повторяю, вспоминая его мужество, тоже искренне им восхищался.

Поэтому мне показалось, что такой человек достоин стать моим соратником в столь авантюрной затее, и я передал ему просьбу прийти ко мне.

Его не оказалось дома: он работал в руднике.

Но, к счастью, поскольку следующий день был воскресным, он должен был в этот же вечер вернуться домой.

Все остальные шесть дней недели он ночевал в руднике.

К семи вечера рудокоп возвратился домой.

В восемь, успев лишь поужинать, он уже стучал в дверь пасторского дома. Я, дорогой мой Петрус, довольно неплохо изучил людей, чтобы понимать разницу между их состоянием при полном и при пустом желудке, причем даже у самых крепких натур. Так что я поздравил себя с тем, что имею дело с человеком, у которого желудок полный, поскольку надеялся, что под стать такому желудку найду сердце более отважное, чем то, каким оно бывает при пустом желудке.

И правда, он вошел в мою комнату с улыбкой, играющей на губах.

«Слава Богу, – подумалось мне, – я нашел нужного человека!»

Однако при первых же моих словах о задуманном мною деле он меня прервал.

– Господин Бемрод, – сказал он, покачав головой, – если бы вы дали мне все ваше жалованье за год и даже за два, я не сделал бы того, о чем вы меня просите… Нет, и за двести фунтов стерлингов нет… даже за четыреста!

– Но почему? – спросил я.

– Почему? Вы меня спрашиваете, почему? Да потому что дама в сером может быть в своей комнате!

– Ну, и что из этого?.. Ведь она ваша старая знакомая, не так ли?

– Бесспорно.

– Разве вы мне не говорили, что однажды видели ее ночью?

– Да, конечно, но именно потому, что я ее уже однажды видел, я не рвусь увидеть ее снова.

– Однако, мне кажется, с вами ничего дурного не случилось из-за того, что вы ее видели?

– Господин Бемрод, я ее не искал. Если она и явилась мне, так это потому, что сама решила явиться; значит, это ее устраивало, и моя храбрость не играла никакой роли в спектакле, на котором я присутствовал. Тем не менее вы сами замечаете: из-за того, что я ее один раз видел, из-за того, что я ее по неосторожности преследовал и дерзко ее звал, половина моих волос побелела!.. Господин Бемрод, пусть бежит за дамой в сером кто угодно, но только не я! Я этого делать не буду, клянусь вам! Не надо искушать Бога, господин Бемрод!

И повернувшись на каблуках, он удалился, повторяя:

– То есть даже за пятьсот фунтов стерлингов, даже за тысячу я не стану делать то, о чем вы меня просите… Прощайте, господин Бемрод!

«Ах, проклятие, – сказал я себе, – похоже, я имею дело с презренными трусами! Ладно, не буду их изобличать; я сделаю один то, что они не отваживаются сделать вместе со мною».

И я послал к каменщику за киркой.

Но он мне ее не дал, догадываясь, для какой цели я хочу ею воспользоваться.

Тогда я послал к рудокопу за кайлом, но он ответил:

– Нет уж, я знаю, для чего она понадобилась господину Бемроду!

Вы представляете, дорогой мой Петрус, как вследствие всех этих отказов я вырастал в собственных глазах.

Мой рост достиг сотни локтей, и я смотрел на всех этих людей с высоты моей гордыни!

Я стал сам искать нужные инструменты во всех закоулках пасторского дома и в конце концов нашел скарпель, [446] молоток и лом.

Это было все необходимое для осуществления моего замысла.

Однако теперь, располагая этими предметами, я решил подождать день-два с тем, чтобы силы мои окрепли.

Забыл Вам сказать, что, опасаясь новых ночных приступов горячки, я велел мужу служанки спать в моей комнате.

Но с наступлением дня я его отпускал.

Делал я это, быть может, потому – признаюсь Вам в этом, поскольку обязался ничего от Вас не скрывать, – быть может, потому, что я был бы несколько раздосадован появлением у меня этого соратника и этого союзника против дамы в сером как раз тогда, когда я готовил против нее столь страшный поход.

Вы ведь знаете, как глубоко презирал я даму в сером при свете дня!

Это презрение привело к тому, что в одно прекрасное утро я взял лом, молоток и скарпель и поднялся на третий этаж, преисполненный решимости пробить брешь в кирпичной кладке.

Этот проклятый третий этаж был чертовски темен и всякий раз, когда я туда поднимался, производил на меня какое-то странное впечатление.

Моя решимость, непоколебимая на лестничной площадке второго этажа, слабела с каждой новой ступенькой, на которую я поднимался, а на последней сошла на нет.

Я прибегнул к моему обычному способу подбодрить самого себя – открыл двери чердака и бельевой, благодаря чему осветил лестничную площадку.

Впрочем, я слышал, как Мэри расхаживала по дому, и крикнул ей, чтобы она не уходила, не предупредив об этом меня.

Затем, успокоенный ее обещанием, я принялся за работу.

Сначала, должен признаться, дорогой мой Петрус, я бил слабо и часто не попадал по скарпелю, но постепенно рука моя окрепла, удары мои становились все более сильными и уверенными, и первые отбитые куски кирпича так и разлетались в разные стороны. Работа разогрела меня, и под конец я ощутил тот лихорадочный жар, какой человек вкладывает во всякие действия, связанные с разрушением. Менее чем через четверть часа стена была пробита насквозь, и за нею я нащупал дверь.