Крайняя мера - Стивен Мартин (читать хорошую книгу TXT) 📗
Грэшем въехал во двор, вымощенный булыжником, передал лошадь угрюмому слуге и с удовольствием потянулся, разминая затекшие мышцы. Он не сомневался, что на сей раз речь пойдет о католиках, и это пугало. Генри меньше всего хотелось браться за дело, где замешаны католики, и на это имелись веские причины. Его самого, незаконного сына сэра Томаса Грэшема, вскормила грудью и воспитала католичка, и Генри с младенчества помнил тихое постукивание четок у уха. Поручения, связанные с делом Марло, мятежом Эссекса и казнью бедняжки Марии Стюарт, не говоря уже о делах, касающихся Непобедимой армады, не оставили на душе горького осадка. Что до католиков, то здесь дело обстояло иначе, и воспоминания были самыми печальными. В начале своей карьеры Грэшем познакомился с католическим священником, который оказался лучшим из всех людей, встреченных на его пути. Настоящий святой, сошедший на грешную землю. И вот, несколько месяцев спустя, Генри стал свидетелем его казни. Беднягу подвесили за шею и терпеливо ждали, пока он наполовину задохнется, потом у него вырвали из груди сердце и разрубили тело на четыре части. С тех пор для Грэшема, усомнившегося в связи с этим случаем в существовании Всевышнего, предсмертные вопли истерзанного существа стали единственным языком, одинаковым и для католиков, и для протестантов. В обеих религиях нанесение увечий человеческому телу приравнивается к жертвоприношению, что осуждается христианством в целом.
Сесил был, как всегда, сама любезность. Богатая одежда лишь частично скрывала деформированный позвоночник и уродливое тело седовласого повелителя шпионов. На столе, за которым он сидел, скопилось множество бумаг, а картины на стенах кабинета свидетельствовали о любви их владельца к высокому искусству, а также о его возможностях покупать все самое лучшее на свете.
— Доброе утро, сэр, — нараспев сказал Сесил и указал Грэшему на табурет.
Его голос звучал на редкость невыразительно, а крысиные глазки-бусинки, казалось, просверливали человека насквозь. Широкий плащ скрывал тощую чахлую фигуру и безобразно коротенькие ножки, над которыми смеялись на всех городских рынках. Худое болезненное лицо Сесила также не блистало красотой. Некоторые полагают, что безобразное тело свидетельствует об уродливой душе. Грэшему доводилось встречать многих людей, страдающих обоими недостатками, но до Роберта Сесила им было далеко по всем статьям. Он двигался осторожно, стараясь не привлекать внимания к искалеченной шее, которую прятал за жестким плоеным воротником необъятных размеров и весьма экстравагантного фасона. Казалось, Сесил постоянно мерз, но при этом он всегда принимал явившихся с отчетом шпионов в самой большой и холодной комнате во дворце. Вот и сейчас в огромном камине из резного камня едва теплился огонь, отчаянно сражающийся с дешевым битумным углем, от которого гораздо больше дыма, чем тепла.
— Как идут дела в Кембридже? — заботливо осведомился Сесил.
— Хорошо, милорд, — ответил Грэшем, с трудом соблюдая внешнее спокойствие и сгорая от нетерпения узнать причину столь срочного вызова в Лондон. — Колледж растет и ширится не по дням, а по часам.
Сесил, помимо всего прочего, являлся канцлером университета.
— Отрадно слышать! — фальшиво пропел он и, наполнив кубок вином, пододвинул его Грэшему.
В мрачной темной комнате золотой кубок сиял, словно солнечный луч после дождя, а находившееся в нем вино напоминало кошачью мочу. Сесил тратил деньги лишь на то, что служит долгие годы, и не скупился, покупая картины и изысканную посуду. Что касается вина, то здесь он проявлял чудеса бережливости, справедливо полагая, что несколько часов спустя оно все равно превратится в мочу.
Грэшем с улыбкой поднял бокал в приветственном тосте, принюхался и, продолжая улыбаться, поставил его на стол, не пригубив содержимого. Пить эту дрянь, от которой засохли бы даже язвы на теле сифилитика, он не собирался.
Лицо Сесила сохраняло бесстрастное выражение, хотя отвергнутый кубок, разумеется, не ускользнул от его взора. Откинувшись на спинку роскошного кресла, он задумчиво созерцал реку через узкое оконце, пока его гость ерзал на трехногом табурете с ножками разной высоты. Другие предметы мебели, на которые можно присесть, отсутствовали, не считая похожего на трон кресла, где восседал сам хозяин кабинета.
— Мы живем в безнравственное время, сэр Генри, — сказал со вздохом Сесил. Себе он вина не налил. Во время их встреч Сесил никогда не прикасался ни к еде, ни к напиткам. — Среди нас есть люди, отрицающие заповеди Господа, занимая при этом высокое положение в обществе и обладая большой властью. Порочные люди, сэр Генри, погрязшие в грехе. Ведь вы со мной согласны?
«Черт побери! Ты сам немало способствовал этому! Похоже, речь пойдет о католиках. Нет, только не это!» — с отчаянием подумал Грэшем.
— Полагаю, вам известен сэр Фрэнсис Бэкон? — осведомился Сесил, не дождавшись от Грэшема ответа, и резко подался вперед. Этого делать не следовало, так как стала видна его изуродованная шея. — Ведь вы, кажется, вместе обедали?
Бэкон? Грэшем пришел в смятение, стараясь скрыть его за любезной улыбкой. Бэкона обвиняли в чем угодно, но только не в принадлежности к папистам. Выдающийся ум этого человека мог соперничать лишь с его честолюбием. Долгие годы он пытался пробраться в постель к королеве, а теперь обхаживает короля, и Грэшем искренне надеялся, что королевское белье окажется чище верхнего платья. Бэкон относится к людям, которые своим умом и талантами пытаются компенсировать низкое происхождение, и им движут амбиции, присущие всем, кому удалось пробиться ко двору. Какое же отношение имеет Бэкон к падению нравственности среди нации?
— Он приезжал в колледж, милорд, — с беспечным видом ответил Грэшем. — Бэкон — прекрасный оратор, — добавил он. Пусть Сесил сам скажет, что ему нужно.
— Предметом моего беспокойства является не его ораторское искусство, а склонность к содомскому греху. — Сесил снова откинулся на спинку кресла, словно готовясь нанести удар.
На лице Генри не дрогнул ни один мускул, несмотря на едва сдерживаемое желание расхохотаться.
— Есть доказательства, милорд? — серьезно спросил он.
— Нет, — холодно ответил Сесил и взглянул на Грэшема. — Пока нет. Но если это правда, то доказательства должны быть. Думаю, именно вы их и найдете.
Гомосексуализм считался тяжким преступлением, караемым смертью. Растущая толпа пуритан кричала о грехе прелюбодеяния на всех уличных углах, к вящему удовольствию публики, которую призывы праведников веселили и забавляли. Когда же они принялись разоблачать двойной содомский грех, смех прекратился, и толпа поддержала их вопли. Однако все больше представителей высшего общества жаждали острых ощущений, будь то новый сорт табака, необычная смесь вина и трав или эксперименты в области секса. Гомосексуализм противоречил здравому смыслу, так как едва ли способствовал продлению рода человеческого.
— Смею надеяться, милорд, у меня имеется достаточный опыт в поиске доказательств, способствующих установлению истины, — осторожно заметил Генри. — Но не лучше ли воспользоваться услугами человека с соответствующими наклонностями? Пусть воры ловят друг друга. Должен ли я считать это делом первостепенной важности?
— Следуйте моему примеру, сэр Генри. Я очень мало раздумываю, а только наблюдаю и использую то, что имею. — Сесил уставился глазками-буравчиками на Грэшема, не утратившего хладнокровия и продолжавшего улыбаться, что выводило собеседника из себя.
«Удар попал в цель. Не сказать хуже, ситуация становится безнадежной», — подумал про себя Грэшем.
И все-таки между противниками сохранилось традиционное равновесие. Оба мужчины ненавидели друг друга и не могли друг без друга обойтись. Каждый из них знал, что может уничтожить другого, но ни минуты не сомневался, что получит ответный удар и погибнет сам. В комнате Сесила Генри ощущал присутствие грубой примитивной силы и не мог устоять перед ее соблазном.
