Вилли с мельницы - Стивенсон Роберт Льюис (лучшие книги .TXT) 📗
В такое время ночью на этом крутом и опасном подъеме предположение о подъехавшем экипаже было положительно нелепо, и Вилли поспешил отогнать его и снова сел на свое прежнее место на скамье в беседке, но едва он сел, как сон одолел его, как одолевают тонущего смыкающиеся над ним волны. Затем он снова пробудился, разбуженный вторично голосом покойного старого мельника, но на этот раз голос звучал как-то тоньше и призрачнее, чем в первый раз, и опять раздался стук несущегося по дороге экипажа, разом остановившегося у ворот. И все это повторилось три или четыре раза; был ли то сон или галлюцинация наяву, трудно сказать, но под конец Вилли встал и, подсмеиваясь сам над собой, как подсмеиваются над ребенком, боящимся чего-то несуществующего, пошел к воротам, чтобы проверить свои сомнения, удостовериться, что все это ему только померещилось, и успокоиться на этом.
Расстояние от беседки до ворот было не особенно большое, но тем не менее Вилли потребовалось довольно много времени для того, чтобы пройти его; казалось, что умершие столпились вокруг него во дворе и мешали ему пройти, пересекая ему на каждом шагу дорогу. Во-первых, его поразил сильный, одуряющий аромат гелиотропов, невыразимо сладкий и чарующий, как будто весь сад его из конца в конец был засажен этими цветами и теплая, влажная ночь высасывала из них всю силу их аромата своим влажным дыханием. А гелиотропы были любимейшими цветами Марджери, и со времени ее смерти Вилли не сажал больше ни одного гелиотропа в своем саду.
— Я, должно быть, с ума схожу! — подумал он вслух. — Что это мне сегодня все такое чудится — бедная, милая Марджери и ее любимые гелиотропы! Мир ей и им!
И, говоря эти слова, он взглянул на то окно, которое некогда было окном занимаемой ею комнаты. И если до того он был смущен и удивлен, то теперь он был положительно поражен. Там, в комнате, был свет; окно казалось продолговатым оранжево-красным пятном на фоне окружающего мрака темной ночи, как тогда, много-много лет тому назад, и угол занавески приподнялся и снова опустился, как в ту ночь, когда он взывал к звездному небу. И этот обман воображения, эта поразительная иллюзия длилась всего один момент, а затем все исчезло, но она точно подкосила его силы и унесла бодрость его духа. Он стоял какой-то растерянный и, протирая глаза, впивался взглядом в темный силуэт знакомых очертаний дома, на фоне почти столь же темного ночного неба. И в то время, как он стоял и смотрел на свой дом, он вдруг опять услышал шум колес экипажа и стук конских копыт на каменистой дороге, и в тот момент, как он обернулся лицом к воротам, он увидел незнакомца, шедшего по двору прямо к нему навстречу. А там дальше, за спиной незнакомца, на большой дороге у раскрытых настежь ворот, виднелись смутные очертания большого парадного экипажа, позади которого стройные черные верхушки молодых сосен ближайшего перелеска казались тонкими черными султанами.
— Мастер Вилли? — коротко, по-военному, обратился к хозяину приезжий.
— Он самый, — отозвался Вилли, — чем могу вам служить, сударь?
— Я много, очень много слышал о вас, мастер Вилли, — сказал приезжий, — и все только одно хорошее… Да! И хотя у меня дел невпроворот, как говорится, рук не хватает на все, тем не менее я желаю распить с вами бутылочку вашего доброго вина там, в вашей беседке; перед отъездом я отрекомендуюсь вам по всем правилам, а пока я еще сохраню на время свое инкогнито.
Вилли повел незнакомца к беседке, зажег там лампу и откупорил бутылочку вина. Он, можно сказать, давно уже привык к подобного рода посещениям и подобным любезным вступлениям со стороны своих гостей и от этого нового гостя не предвидел ничего особенно приятного; он был достаточно умудрен опытом и встречал на своем веку немало краснобаев и видал немало разочарований. Почему-то мысли у Вилли в этот вечер как будто затуманивались, и это помешало ему вспомнить, что время сейчас было весьма неурочное для посещений и что во всем происходившем с ним в эту ночь было нечто странное, необычайное. Он двигался и делал все как во сне; ему показалось, что лампа зажглась точно сама собой, что бутылка раскупорилась без малейшего усилия с его стороны, и пока он это делал, его внутренне разбирало любопытство по отношению к внешности незнакомца. Тщетно он старался направить свет лампы на его лицо; не то он был на этот раз неловок в обращении с лампой, не то туман застилал ему глаза, но только он никак не мог различить ничего, кроме общих очертаний гостя, точно какую-то тень, сидящую у стола против него. Перетирая стаканы, Вилли продолжал упорно всматриваться в эту тень, и при этом он ощущал какой-то странный холодок около сердца, и царившая кругом тишина и безмолвие тоже тяготили и удручали его. Теперь он ничего решительно не слышал — ни шума реки, ни шелеста ветра, он слышал только, как кровь стучала и гудела у него в висках.
— Пью за вас! — довольно грубо и отрывисто произнес гость.
— Слуга ваш покорный, сударь! — ответил Вилли и с вежливым поклоном отхлебнул вина из своего стакана, но вино имело на этот раз какой-то странный, неприятный вкус.
— Насколько мне известно, вы очень непреклонный и упорный человек, — продолжал незнакомец.
Вилли вместо ответа едва заметно утвердительно кивнул головой и скромно, но с некоторым самодовольством улыбнулся.
— Я тоже непреклонен, — сказал незнакомец, — и мое главное наслаждение — это досаждать людям, наступать им на их любимые мозоли! Я не хочу допустить, чтобы кто-нибудь был так же непреклонен, как я! Я люблю щелкать людей по носу; в свое время я досаждал и перечил и самым надменным и могущественным государям, и величайшим полководцам, и гениальнейшим артистам, и что бы на это сказали вы, если бы я теперь заявил вам, мастер Вилли, что я явился сюда нарочно, чтобы поперечить вам!
У Вилли вертелся на языке резкий ответ наглецу, но привычная вежливость содержателя гостиницы взяла верх над его непосредственным чувством, и он, промолчав, ответил на вызывающие слова гостя вежливым, уклончивым жестом руки.
— Таково в действительности мое намерение, — продолжал незнакомец, — и, если бы я не питал к вам особого уважения, я бы не стал тратить с вами так много времени, а поступил бы круто, как я часто это делаю, без лишних церемоний и проволочек… Вы, кажется, гордитесь тем, что безотлучно прожили в этом углу всю свою жизнь, и что ничто на свете не может вас заставить покинуть вашу мельницу и вашу долину, потому что вы когда-то решили никогда не покидать их; ну, а я решил иначе, я решил, что вы сегодня уедете со мной отсюда в моей колымаге и что мы славно с вами прокатимся; мало того, говорю вам, что, прежде чем вы успеете допить эту бутылку, вы отправитесь со мной в дальний путь.
— Удивительно странно было бы это, сударь! — возразил, саркастически усмехаясь, Вилли. — Ведь я здесь вырос, можно сказать, врос в эту почву, как вон те старые дубы, и сам дьявол, думается мне, едва ли сумел бы выманить меня отсюда, до того крепко я пустил здесь корни. Но судя по тому, что я от вас слышу, вы, сударь, презабавный и презанятный господин, и я готов, пожалуй, поспорить на еще одну бутылочку моего доброго вина, что на этот раз вы даром тратите со мной время.
Между тем зрение Вилли как будто все больше и больше затуманивалось, но это не мешало ему все время чувствовать на себе упорный, леденящий и вместе с тем испытующий взгляд незнакомца, который одновременно и раздражал, и подавлял его.
— Не думайте, пожалуйста, — вдруг вырвалось у Вилли с какой-то лихорадочной запальчивостью, удивившей и встревожившей его самого, — не думайте, что я такой упорный домосед из боязни чего-то неизвестного! Нет, я ничего решительно не боюсь во всем Божьем мире, могу вас уверить! Видит Бог, я достаточно устал жить, и когда придет наконец мой час отправиться в более продолжительное путешествие, чем то, которое вы решили мне навязать, то к нему я буду готов, могу вам поручиться за это! Незнакомец допил свой стакан и отодвинул его от себя. С минуту он внимательно смотрел на Вилли, а затем, облокотясь обеими руками на стол, он трижды фамильярно ударил Вилли одним пальцем по руке, немного повыше кисти.
