Вилли с мельницы - Стивенсон Роберт Льюис (лучшие книги .TXT) 📗
Вилли, который с трудом сдерживал себя с самого первого момента ее речи, после этих последних слов шумно выкрикнул что-то невнятное и поднял руку, как бы энергично протестуя этим жестом против всего сказанного. При этом весь вид его выражал какое-то растерянное возмущение и досаду; по-видимому, он был готов вмешаться и протестовать, но она сразу осадила его, устремив на него строгий взгляд и вспыхнув на мгновение гневным румянцем.
— Может быть, вы будете столь любезны, что позволите мне объяснить все это дело отцу, — сказала, она таким тоном, что Вилли совершенно растерялся.
Он был окончательно выбит из колеи ее манерой держать себя и тоном ее голоса. Он не посмел раскрыть рта, решив, что в этой девушке есть нечто такое, что свыше его понимания, и в этом он действительно был прав.
Бедный пастор был совершенно озадачен; он всячески старался доказать, что это не более чем маленькая ссора влюбленных, которая пройдет бесследно, еще раньше, чем на дворе успеет стемнеть; но когда ему была доказана несостоятельность этого аргумента, тогда он стал доказывать, что если не было ссоры, то нет и основания расставаться. Добряк пастор успел привыкнуть и полюбить и своего хозяина, и его приятное общество, и все условия жизни в этой гостинице. Интересно было видеть, как молодая девушка ловко справлялась с обоими мужчинами. Она говорила мало и совершенно спокойно, и тем не менее, что называется, умела обвести их вокруг своего пальчика, и незаметно для них вела их туда, куда хотела, одним своим мягким женским тактом и умением. Все шло так, как будто не она вовсе все это устроила, а обстоятельства сами собой сложились так, что Марджери и ее отец уехали в тот же день после обеда. Сев в деревенскую бричку, они направились дальше вниз по долине, где и поселились в ближайшей деревушке в ожидании того времени, когда постройка пасторского дома будет закончена и им можно будет опять перебраться к себе на свое старое место. Вилли внимательно наблюдал за молодой девушкой все время, пока они еще оставались у него в доме. От него не укрылись ее проворство и решительность во время сборов к отъезду. Когда он остался один, у него в голове было множество странных вопросов, которые ему следовало обдумать и обсудить. Прежде всего он чувствовал себя ужасно одиноким и печальным. Как будто весь интерес к жизни разом пропал у него, и теперь он мог смотреть по целым часам, по целым ночам на звезды и почему-то не находил в них, как прежде, ни успокоения, ни утешения. Теперь он как будто совершенно утратил свое обычное душевное равновесие из-за этой Марджери. Он был и удивлен, и озадачен, и раздражен в то же время ее поведением, и все же он не мог не восхищаться ею, не удивляться ей. Ему казалось, что он узнает в тихой и всегда ровной девушке, в этой, по-видимому, спокойной женской душе, черты хитрого, развратного демона, которых он до сего времени никогда не подозревал в ней; и хотя он видел, что ее влияние шло вразрез его личным вкусам и привычкам и тому искусственно созданному им для себя спокойствию, он тем не менее не мог противостоять искушению страстно желать подчинения этому влиянию. Подобно человеку, постоянно жившему в тени и сумерках и вдруг очутившемуся на ярком солнце, он был одновременно и огорчен и восхищен; ему было и жутко, и тяжело, и в то же время страшно приятно.
По мере того как проходил день за днем, Вилли переходил от одной крайности к другой; то он кичился своей силой воли и твердостью своих решений, то презирал свое глупое малодушие и осторожность. Первый род образа мыслей, в сущности, более соответствовал его истинным взглядам на вещи и являлся, так сказать, результатом его обычных здравых рассуждений; но время от времени его с неудержимой силой внезапного порыва охватывало негодование на самого себя и возмущение против своего, как он тогда выражался, «нелепого поведения», и тогда он гнал прочь всякое благоразумие и точно человек, мучимый угрызениями совести, бродил по целым дням в саду, по дому или по лесу, не находя себе нигде покоя. Такое состояние духа было совершенно невыносимо для человека обычно столь спокойного, уравновешенного и степенного, как Вилли, и он решил во что бы то ни стало положить этому конец. Итак, в одно прекрасное, теплое утро он надел свое лучшее платье, взял в руки тросточку из прута терновника и пошел вниз по долине вдоль берега реки. Как только он принял свое решение, к нему разом вернулось его обычное спокойствие, сердечное и душевное равновесие; он радовался ясному, хорошему дню, любовался разнообразием живописной местности, и все это без малейшей примеси тревоги или какого-нибудь неприятного чувства. В сущности, ему было почти безразлично, чем окончится его вторичное сватовство; какой бы оборот ни приняло в данном случае дело, он будет одинаково доволен, — так думал он. Если она на этот раз примет его предложение, то уж ему, конечно, придется жениться на ней, что, пожалуй, будет к лучшему. Если же она откажет, то у него по крайней мере будет сознание, что он сделал все, что от него зависело, и теперь может спокойно идти дальше своим путем, с совершенно спокойной совестью. В глубине души он все-таки надеялся, что она ему откажет, но затем, когда он увидел в просвете между ветвистых ив на повороте реки коричневую кровлю, под которой она жила, он был уже наполовину склонен желать обратного и был положительно пристыжен сознанием шаткости и неустойчивости своих желаний.
Марджери, по-видимому, была рада, очень рада его видеть; она протянула ему руку ни минуты не задумываясь и без малейшей аффектации.
— Я много думал об этом браке… — начал он.
— И я тоже, — подхватила она, — и я все более и более уважаю вас, как человека умного и проницательного; вы сумели тогда лучше понять меня, чем я сама себя понимала, и теперь я совершенно уверена, что вы были правы и что нам лучше оставаться с вами в дружеских отношениях.
— А все-таки я… — попытался было возразить Вилли, но она поспешила перебить его.
— Вы, должно быть, устали, — заговорила она, — садитесь, пожалуйста, и позвольте мне принести вам стаканчик вина. День сегодня такой жаркий. А я хотела бы, чтобы вы остались довольны сегодняшним вашим визитом к нам, потому что я желаю, чтобы вы часто-часто навещали нас, раз в неделю, если у вас будет время; я всегда так рада видеть своих друзей, и отец тоже.
«Ну и прекрасно, — мысленно решил Вилли, — как видно, я действительно был прав в конце концов». И он провел очень приятно время в гостях у дочери пастора в ее милом обществе и вернулся домой в прекраснейшем расположении духа, после чего не стал более думать о своем сватовстве и предал все это дело полному забвению.
Почти целых три года Вилли и Марджери продолжали поддерживать между собой подобные отношения, видясь раз или два в неделю и не обмениваясь никогда не единым словом о любви. И в продолжение всего этого времени Вилли был, по-видимому, так счастлив, как только может быть счастлив человек на земле. Он часто даже сам себе урезал радость частых свиданий с Марджери; нередко, дойдя до половины пути к церковному дому, он возвращался назад, как будто для того, чтобы разжечь свой аппетит. На одном из поворотов пути было такое место, откуда можно было видеть церковный шпиль и колокольню, как будто втиснутые между двумя поросшими сосновым лесом склонами гор, на фоне треугольного клочка долины. Это место Вилли особенно облюбовал для своих размышлений; здесь он садился и обдумывал и обсуждал все свои впечатления, прежде чем вернуться домой. Окрестные крестьяне до того привыкли постоянно видеть его на этом месте в сумерки, что прозвали этот изгиб дороги «Уголок Вилли с мельницы».
По прошествии же трех лет Марджери сыграла с ним жестокую шутку, выйдя замуж за кого-то другого. Вилли с достоинством выдержал свой характер и при случае высказывался, что, насколько он знал женщин, он поступил тогда весьма разумно и осторожно, что три года тому назад не женился на ней сам. Несомненно, что она сама мало знала себя и, несмотря на ее обманчиво рассудительный и сознательный вид и спокойную уверенность в себе, была так же непостоянна и изменчива, как и все остальные женщины. «Мне остается только поздравить себя, что я благополучно избежал соблазна», — говорил он, и при этом становился еще более высокого мнения о своем уме и рассудительности. Но в душе он был крайне недоволен случившимся. В продолжение месяца или двух постоянно дулся и был не в духе, и сильно похудел к немалому удивлению его двух работников или слуг.
