Схватка за Амур - Федотов Станислав Петрович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Вернулся он 3 мая, когда залив уже полностью очистился. Путешествие было изнурительным: жестокая распутица лишила мичмана собачьей упряжки и забрала у него все силы. Если бы ему не встретился приказчик Березин, шедший на двух упряжках навстречу, неизвестно, чем бы закончилась эта эпопея. Чихачев забрал у него одну упряжку с провизией, а самого Березина отправил в Петровское с докладом для Невельского.
А в лагере его ждал сюрприз в виде молодого человека в матросской форме. Темно-русые кудри его были пересыпаны сединой: видимо, успел многое пережить. Он подошел к мичману, как только тот отдохнул и напился чаю.
– Андрей Любавин, – с заметным французским акцентом представился человек. – Я – русский художник, но долго жил во Франции, потом на острове Таити, в Папеэте. Отсюда и акцент.
– Садитесь, – пригласил Николай Матвеевич. Любавин опустился на чурбачок возле костра. – Я – мичман Чихачев. А как вы очутились здесь, можно сказать, на краю земли?
– Ностальгия заела. На родине никого из близких не осталось, во Франции есть лишь друг в Париже, тоже художник, – грустно улыбнулся Андрей. – А полгода назад умерла любимая жена, от яда какой-то древесной лягушки… – При этих словах лицо Любавина явственно потемнело, черты его обострились, выражая одновременно горе и скрытую злобу. Но это длилось всего какое-то мгновение, в следующую секунду острота изгладилась, лицо приняло прежнее добродушное выражение. – В общем, я не выдержал одиночества. Вот решил любым способом добраться до России. Узнал, что бриг «Справедливость» идет к Камчатке и записался палубным матросом. А после вашего визита на корабль выбрал удобный момент, спустил ялик и сбежал. Можно сказать, не выдержал.
– Странный, прямо скажем, способ вы избрали для возвращения, – вмешался в разговор незаметно подошедший Попов. – Хоть эта земля и объявлена владением России, но она еще не Россия и нескоро ею будет. Отсюда до России, дорогой товарищ, дальше, чем от Таити до Европы. Не по расстоянию, разумеется, а по времени в пути.
– Прошу извинить за любопытство, а что тогда вы тут делаете?
– Мы – люди военные, члены исследовательской экспедиции, – ответил мичман. – База наша на севере, по меридиану выше устья Амура верст на шестьдесят, а по морю и того больше – за сотню. Есть там залив Счастья, а на берегу его зимовье Петровское, вот там и базируемся. Ведем съемку и опись новой территории, собираем сведения по этнографии, геологии, климате, гидрологии – ну, в общем, все, что полагается в экспедиции.
– И карты рисуете?
– Разумеется.
– Так я же могу вам пригодиться как художник, – обрадовался Любавин. – Торопиться мне некуда, главное – быть среди своих, а то эти тропики надоели хуже горькой редьки. Экспедиция когда-нибудь закончится, и тогда я вместе с вами вернусь в Россию.
– Люди нам, конечно, нужны, тем более умеющие рисовать, – раздумчиво сказал Чихачев, – правда, провиант мы получаем только на зачисленных в штат, и того не хватает…
– У меня есть деньги! – воскликнул художник, однако тут же сник: – Но – только франки. Они вам тут вряд ли годятся.
– Деньги сами по себе тут любые не годятся: торговля с аборигенами идет меновая. Но продуктами и товарами нас снабжает Российско-Американская компания – для нее, возможно, ваши деньги что-то будут значить. Впрочем, в конце концов, решать, что с вами делать, будет начальник экспедиции Невельской Геннадий Иванович. Он, разумеется, на базе, а до базы нам еще добираться и добираться. И на веслах, и бечевой. Верст триста, не меньше. Не побоитесь?
– А у меня выбора нет, – весело сказал Любавин. – Бриг-то ушел.
Глава 9
Продукты кончились совершенно неожиданно, когда плот, на котором северная группа Забайкальской экспедиции подполковника Ахте в составе астронома Шварца, топографа Карлинова, чертежника Аргунова и проводника Скобельцына сплавлялась по весенней Нюкже, разбило острым краем вынырнувшей из глубины огромной льдины, и два мешка – как потом оказалось, с провизией, – булькнув, исчезли в серых волнах. Люди вскарабкались на ту же льдину, успев спасти пару ружей и два других мешка – с астрономическими и геодезическими инструментами и с меховыми шкурами. На повороте вынужденное плавательное средство прибило к берегу, и все благополучно перебрались на твердую землю. Твердую в буквальном смысле слова, ибо она лишь местами освободилась от снега, в целом оставаясь промерзшей до состояния гранита. Пронизывающий ветер, сопровождаемый снежными вихрями, и мокрая одежда явно не способствовали сохранению здоровья, а потому пережившие плотокрушение срочно переоблачились в шкуры, скрепив их между собой нарезанными ножом полосками мешка. Что еще они смогли сделать, так это развести костер для просушки одежды. Благо спички, как и заряды к ружьям, хранились в непромокаемом брезентовом кошеле на поясе Скобельцына.
Начальник группы Леонард Эдуардович Шварц подвел неутешительные итоги:
– Господа, у нас решительно ничего не осталось из провизии и нет топора, чтобы сделать хотя бы шалаш. Мы можем очень быстро погибнуть от холода и голода, если нам не помогут местные жители, но их еще надо найти. А найти и договориться с ними сможет лишь Григорий Дмитриевич Скобельцын, который знает, где искать, и понимает местные языки.
Скобельцын, молодой казак из пограничного караула Усть-Стрелки, что расположен на слиянии Шилки и Аргуни, у начала Амура, был приписан к экспедиции по личному указанию генерал-губернатора Муравьева, который знал об удачливом охотнике и знатоке жизни аборигенов от сотника Кирика Богданова, того самого, кто помог перехватить «супругов» Остин, вознамерившихся без разрешения сплавиться по Амуру. Генерал посчитал, что Григорий будет полезен экспедиции как проводник и толмач, и не ошибся. Николай Христофорович Ахте включил Скобельцына в состав северной группы и не только не пожалел об его участии в съемке маршрута, но вскоре не знал, как отблагодарить казака за спасение своих людей на разбушевавшейся Олекме. Он один переправился на крохотной оморочке через ледоходную Лену, дошел пешком до Олекминска и привел спасателей, когда его самого уже считали погибшим, а группа пришла в полное отчаяние от безысходности положения.
Вот и теперь Григорий без лишних слов взял одно из двух ружей с зарядами к нему и скрылся в тайге. Леонард Эдуардович взял второе ружье и пошел по берегу, внимательно приглядываясь, не появится ли что-нибудь из дичи, подходящее на обед.
Скобельцыну повезло. Не успел он пройти и двух верст, как наткнулся на свежие следы оленей, запряженных в нарты, а рядом – следы человека. Видно было, что нарты нагружены тяжело и двигаются медленно. Григорий припустил бегом по следу и скоро увидел впереди мелькавшую за стволами лиственниц упряжку. Тут как раз она выбралась на чистое место, и казак понял, почему ее движение было столь небыстрым: на нартах громоздилась туша кабана; груз получился солидный, и поэтому хозяин упряжки не сидел, как обычно, на передке с хореем, а шел возле саней с ружьем в руках и луком за плечами; на левом боку висел колчан со стрелами.
Похоже, орочон, решил Григорий и только собрался его окликнуть, как человек развернулся, вскинул ружье, и, если бы не стремительная реакция на опасность, заставившая Скобельцына уйти перекатом с линии выстрела, лежать бы казаку с пробитой грудью или головой: пуля щелкнула в ствол лиственницы, возле которой он остановился мгновением раньше. Через секунду туда же, зазвенев, вонзилась стрела.
– Ё-хой, брат, – закричал Григорий по-орочонски, – не стреляй! Я русский казак, лоча.
– Встань и покажи пустые руки, – послышался голос орочона. – Ружье, однако, оставь на земле.
Пришлось выполнить приказание, хотя Скобельцын сильно опасался, как бы это не было хитростью. Оставив ружье, он встал, подняв руки над головой.
– Ты зверь? – недоверчиво спросил стрелок.
– Я не зверь, я – человек. Я не хочу тебе зла. Мне нужна твоя помощь.
