Железные франки - Шенбрунн-Амор Мария (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
–?Не надо, не начинай, и так нелегко. Не трогай меня.
Констанция отшатнулась, убрала руку с холодного непроницаемого доспеха. Стояла, крошечная, нелюбимая, ненужная, постылая, униженная, и всматривалась до рези в глазах, до слез во все уменьшающееся, сверкающее на солнце железное воинство, удаляющееся к речной переправе.
А вдруг он не вернется? Вдруг она больше никогда не увидит его? Каждый раз она так думала и всегда гнала эту мысль, а сейчас впервые пожала плечами: а хоть бы и так. Было бы даже лучше. Пусть уж совсем его не будет. Нет больше сил жить с человеком, который полностью и безвозвратно разлюбил ее, а сама она никак не может перестать любить его.
Хотя что это за любовь, если она больше не желает ему добра?
Не желает настолько, что прибережет молитвы о его здравии, перестанет страстно уповать на его победу. «Не трогай меня», – сказал он ей. Noli me tangere. Ну что ж, пусть так и будет. Никогда больше она не станет охранять его своей заботой и тревогой. В отместку за то, что Пуатье разлюбил ее, Констанция сняла с него ладанку своей любви, как снимает душегуб нательный крест с жертвы.
Он уехал в пятницу, в день, когда Спаситель принял крестные муки. В пятницу она обрекла Раймонда, отобрав себя у него.
С ним был его союзник Али ибн Вафа, предводитель ассасинов, шиитов, смертельных врагов суннита Нуреддина. Услышав об их приближении, тюрки сняли осаду с Инаба и вышли навстречу франкам на равнину.
Почему Раймонд не добрался до укрепленного убежища, почему разбил на ночь лагерь на открытой местности? Никому не известно. Утверждали, что ибн Вафа советовал отступить, но Раймонд отказался.
Ночью в болоте жутко орала выпь и не давал спать страдавший лунной хворью оруженосец: не просыпаясь, он бродил по лагерю, рыдая и причитая в дурном сне.
В то утро рассвет был необычно поздним, а когда забрезжил наконец первый свет, франки обнаружили, что сельджуки взяли стоянку в кольцо. Несколько рыцарей смогли прорвать окружение, но Раймонд не собирался бросать остальных. Он воскликнул:
–?Друзья! Погибнем – обретем корону мучеников, победим – покроем себя вечной славой!
Решено было не сдаваться и вместе победить или погибнуть. Все спешно молились, исповедовались и принимали последнее причастие.
Поздно занявшийся день был странным: с юга дул ветер-суховей и нес с собой из пустыни пыль и песок. Песок нещадно колол глаза, и в нескольких шагах все тонуло в серо-желтой пелене, как в тумане. На пасмурном, низком небе высвечивался крохотный солнечный диск, меньше и бледнее лунного. Божий мир стал неузнаваемым, все предстало враждебным, зловещим и тоскливым. Казалось, настал конец света.
Вскоре раздался леденящий кровь бой сельджукских барабанов, звон их колоколов, треск трещоток, пронзительные свирели и вой сатанинских горнов, тянущий душу в преисподнюю. Под этот дикий, жуткий, невыносимый шум армия Нуреддина со всех сторон подступала к франкам и ассасинам с пиками, дротиками и сверкающими саблями в руках.
Одним из первых погиб Гарентон, сеньор Зерданы. А может, то был неотличимый от него Гильом. Всю жизнь братьев путали, вот и сейчас оказалось неважно, кто именно из двойников лег первым, а кто остался сражаться над трупом брата и пал сверху чуть позже. Без стона истек кровью раненый сенешаль Роже де Мон. Рухнул подкошенный тюркской саблей верный сподвижник Пуатье, неверный муж дамы Филомены – Рейнальд Мазуар, лорд Маргата.
До вечера длился кровопролитный, неравный и обреченный бой. Погиб Реджинальд, лорд Мараша и Кайсуна, муж юной Агнес, дочери Жослена де Куртене. Робер Фулькой, когда-то выбравшийся из окружения по горным тропам в лохмотьях сирийского крестьянина, дрался с четырьмя тюрками, не призывая подмоги, и трое из них остались лежать бок о бок с ним. Маршал госпитальеров Гастон де Винфор, который босым, оставляя на земле кровавые следы, возглавлял все крестные ходы в Антиохии, теперь оставил за собой потоки вражеской крови. Был перерублен пополам госпитальер Агерран Гербарре, когда-то приведший в Левант Раймонда де Пуатье и ныне прикрывавший его спину, покуда мог. В честном бою погиб непревзойденный мастер тайного убийства ассасин Али ибн Вафа.
Силы Нуреддина оттеснили воинов Раймонда к болоту. Здесь полегло так много франков, что продолжавшие сопротивляться уже спотыкались о трупы товарищей. Враги наступали с трех сторон, а бежать было некуда – жуткая топь поглощала рыцарей вместе с отчаянно ржущими конями, но Вельянтифу повезло – верный конь пал еще на равнине, пораженный сарацинскими стрелами. Где-то в смрадной трясине лежали затоптанные лошадьми останки плосколицего Мэтью, захлебнулся собственной кровью круглолицый, синеглазый Годефруа де Габель, и рухнул пронзенный стрелой в грудь его неразлучный друг – влюбчивый Томас Грамон. Оставшихся одиноких рыцарей тюрки окружали, как свора собак вепря.
Столько раз их палило и слепило нестерпимое, убийственное солнце, кто мог представить, что умирать придется в непроглядно-серый день? Раймонд знал, что враг его не помилует, и дрался как лев, даже когда отчаялся в спасении. О ком он думал в свои последние минуты?
Белый рыцарь, которого посулила Алиенор, так и не появился. Он обманул тебя, милый друг, так же, как обманула тебя сама Алиенор. Она оказалась колдовским приворотом, за который пришла пора расплачиваться. Она пела о себе, что «под силу ей и жизнь отнять, и снова к жизни воскресить», но умела лишь губить. У тебя было несчитано врагов, ты был могуч, и ты долго противостоял всем – и тюркам, и грекам, и армянам. Но постепенно у тебя не осталось союзников. Ты оттолкнул от себя всех – от невезучего Жослена до бешеного Триполи, от армян до греков, от короля Франции до собственной жены. А в одиночку со всем миром не смог бы бесконечно бороться даже Самсон. И все же никто не сможет сказать, что Раймонд де Пуатье оказался недостоин добровольно выбранного удела. В долине смертной тени рыцарь не убоялся.
Когда пыльная буря миновала, равнина Инаба была усеяна мертвыми антиохийскими воинами. Раймонд де Пуатье лежал, распростертый, среди тел друзей.
Военачальник Нуреддина Асад Ширкух, отвратительный, низенький, жирный курд, кривой на один глаз, уродливый язычник, чья душа, если она у него имелась, будет гореть в аду все нескончаемые вечности, спрыгнул с лошади, засучил рукава, наступил сапогом на грудь поверженного противника, приподнял голову князя Антиохийского за длинные золотые волосы, выхватил из-за пояса кривую саблю и одним движением обезглавил тело самого доблестного из рыцарей земли.
Охваченный счастьем победы, Нур ад-Дин всем сердцем возблагодарил милосердного Аллаха:
–?Перед нами открылись небеса, виночерпии уже стоят у небесных источников, вечные сады манят своими плодами, ключ жизни бьет у наших ног, нам явлены верные знаки, что Аллах среди нас!
Он взглянул на скованные смертной судорогой черты франкского принца. Тринадцать лет отец его Занги, а затем и он, Нур ад-Дин, боролись с проклятым франкским демоном, а теперь не нашлось бы и двух коз, готовых бодаться из-за того, что осталось от нечестивого многобожника!
–?Сеявший зло, зло и должен пожать, – процитировал атабек Халеба поэта. – Оправить череп в серебро! – И добавил, дернув повод коня: – Голова глупца, золота недостойная.
Все территории восточнее и севернее Оронтеса, до последней крепости, моста и переправы, франки потеряли безвозвратно. Уничтожив славных, отважных рыцарей, Нуреддин направился к морю, и некому было встать на его пути. В знак своей безнаказанности и всемогущества окаянный враг креста искупался в Средиземном море, но все воды мира не могли бы смыть скверну его греха.
Исполнилось проклятие Алисы. Сарацинский меч, как травинку, перерубил человека, который с первого взгляда, брошенного на него из окна девятилетней княгиней Антиохии, стал для нее альфой и омегой. Но сам Раймонд лишился всего лишь бренной жизни, а приобрел бесконечно много, потому что героическая гибель ценнее ста бесчестных побед. Сотник Жоффруа Грийе, один из немногих спасшихся, поведал, что врагов было несравнимо больше, чем франков, – около шести тысяч всадников. Понадобились шестеро из них, чтобы после долгой, неравной схватки зарубить антиохийского Самсона.
