Коррида - Зевако Мишель (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Однако он, к несчастью, по-прежнему относился к себе с крайней предубежденностью и считал себя уродом и парией: одинокая жизнь в подземном убежище приучила его преувеличивать свой физический недостаток.
Что бы ни говорил по этому поводу Пардальян, ему не удалось до конца переубедить Чико. Тот по-прежнему был твердо уверен, что никогда ни одна женщина, – даже такая миниатюрная, как Хуана, – не захочет, чтобы он стал ее мужем.
Эта мысль слишком прочно засела в голове карлика, и потому он ни за что бы не посмел признаться в своей любви – разве только на смертном одре или же в том случае, если бы Хуана, поменявшись с ним ролями, первой заговорила бы о своем чувстве. Но ведь это немыслимо, правда? Он отлично знал, что Хуана просто привыкла к нему, вот и все. Она могла говорить что угодно, но любит она все-таки Пардальяна.
Итак, он знал, что Хуана никогда не будет принадлежать ему, и подозревал, что она догадывается о безнадежности своей любви к Пардальяну. Конечно же, Чико не смог найти в себе мужество сказать ей то, что собирался, но не осмеливался, сказать ей прежде, именно теперь, когда, как он полагал, девушка испытывает страшное горе. Этим и объясняется его чрезмерная сдержанность, воспринятая Хуаной как холодность и безразличие.
С другой стороны, Чико думал, что лучший способ доказать свою любовь – это сделать вид, что он интересуется только Пардальяном, ведь Хуанита, наверное, лишь о шевалье и помышляет. А поскольку сюда примешивалось еще и чувство горячей дружбы, которое карлик питал к Пардальяну, то ему было не слишком-то трудно придерживаться роли, что он себе уготовил. Вот почему он говорил только о Пардальяне, и говорил с настойчивостью, которая вскоре стала раздражать девушку, несмотря на все ее чувства к шевалье. Вот откуда взялась та уверенность Чико в себе, которая показалась Хуане смелостью.
Что касается Хуаны, то здесь все выглядело еще запутаннее, ведь она была женщиной, то есть существом более сложным, и ее обуревали противоречивые чувства, которые она не могла примирить в своей душе, раздираемой тысячью сомнений; ей никак не удавалось принять окончательное решение, потому что она и сама не очень-то разбиралась в своих ощущениях и не знала точно, чего же она хочет.
В одной из предыдущих глав мы объяснили, что сердце Хуаны разрывалось между Пардальяном и Чико. Однако ее беседа с Пардальяном заставила стрелку весов качнуться в сторону ее маленького товарища детства.
Осознав расстояние, отделявшее ее от Пардальяна, после того, как ее вернули к чувству реальности ласковыми, но твердыми словами и убедили логикой неопровержимого рассуждения, девушка поняла, что ей следует отказаться от химерических мечтаний. Ее любовь к Пардальяну укоренилась еще не так прочно, чтобы ее нельзя было вырвать, пусть и причинив девушке сильную боль. Хуана смирилась. Смирилась – и обратила свой взор к Чико, тем более что Пардальян (а им она, разумеется, восхищалась) сумел, поговорив с ней одновременно сдержанно и откровенно, а также с тем тактом, что шел у него от сердечной доброты, внушить ей к Чико чувство уважения, дотоле ей неведомое.
Итак, Пардальян, которого она боготворила и которому верила, говорил о Чико самые замечательные вещи. Она знала, что такой человек не станет расточать ни единого слова похвалы, если она не заслужена в полной мере. Отсюда следует, что как только Пардальян побеседовал с Хуаной, любовные дела карлика – благодаря вмешательству шевалье – значительно продвинулись.
На самом-то деле она любила карлика куда больше, чем представлялось ей самой. Но ее любовь не была еще настолько страстной, чтобы заставить Хуану пренебречь девичьей гордостью и первой сделать признание. Нет, этого она не могла… во всяком случае, пока.
Однако она знала и другое: Чико был настолько робок, что ей, скорее всего, придется-таки самой сказать ему о своей любви. Если бы он сделал хотя бы несколько шагов ей навстречу, если бы обратился к ней с нежными словами и не побоялся прибегнуть к ласкам – пусть целомудренным, но все же волнующим, быть может, он заставил бы ее забыться до такой степени, что она отказалась бы от своей обычной сдержанности.
К сожалению, Чико, весьма некстати, вздумал вовсе не замечать ее настроения и демонстрировать холодность, принятую ею за равнодушие. В тот самый момент, когда ей так хотелось говорить только о них двоих, он вдруг принялся говорить исключительно о Пардальяне. Было от чего прийти в отчаяние; она поколотила бы карлика, если бы не сдержалась и не взяла себя в руки.
Заметьте: если бы маленький человечек прикинулся, будто он забыл Пардальяна и думает только о себе, он, возможно, добился бы точно такого же результата и привел Хуану в точно такое же мрачное расположение духа. И что же из этого следует? – спросите вы. Да вот что: когда на карту поставлена любовь, нельзя ни хитрить, ни рассуждать, ни задумываться. Надо лишь повиноваться голосу своей души. Если любовь по-настоящему сильна и искренна, она всегда найдет способ одержать верх.
В конце концов Чико, возможно, бессознательно, без всяких хитростей, по наитию, и сумел бы покорить сердце той, которая, – сама, впрочем, того не подозревая, – любила его сильно и беззаветно.
Но разве можно знать что-нибудь заранее, имея дело с женщинами, особенно если им, как малышке Хуане, приходит в голову попытаться перехитрить любовь?! Рано или поздно они обязательно сами страдают от своих напрасных уловок, причем страдают глубоко и искренне.
Увидев, что все ее маленькие хитрости одна за другой терпят неудачу, Хуана покорилась и решила не менять тему разговора (коли уж Чико непременно желал ее придерживаться), надеясь, что она еще свое наверстает и таки заставит карлика объясниться в любви.
Справедливости ради следует добавить: терпению девушки в значительной мере способствовали уверенность, что речь будет идти исключительно о Пардальяне, а также твердое желание спасти господина шевалье. Она на многое была готова ради Пардальяна, и все же принесенная ею жертва заслуживала уважения.
– Господи Боже мой! – произнесла она с ноткой горечи в голосе. – Как же ты о нем говоришь! Что он для тебя сделал, что ты так ему предан?
