Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Вестейн ярл! — почесывая в бороде, недовольно повторил Бьерн. — Мало нам хлопот с Вестейном ярлом! .
Гуннар потрогал перевязанную шею и промолчал. А Сигурд дружески заулыбался Смирене. Вспомнил, верно, свою черноглазую Унн, недавно пообещавшую ему нового сына.
Тут со стороны города приблизился всадник, по виду — слуга. Второго коня он вел в поводу. Подъехав к четверке урман, он остановился, помедлил, явно не зная, с кем заговорить, и наконец сказал сразу всем четверым — сами разберутся:
— Вышата Добрынич на раба нерадивого просит не сердиться. В гости зовет, на беседу и угощение…
Видга шагнул к коню. Ездил он хорошо, привык еще дома. И указал Смиренке место впереди себя:
— Полезай!
У нее снова дрогнули просохшие было ресницы, а за ресницами и губы:
— Куда же я, княжич… воды-то принести…
Видга сдвинул брови, но ничего не сказал. Не его Смэрна, не выкупил он ее еще у гардского ярла. Не ему и распоряжаться, что ей делать и куда идти.
Так, хмурым, и проехал он полгорода, а потом, не видя кланяющихся трэлей, минул ворота боярского двора.
И вот тут-то едва не раскрыл рта. То, что гардцы умели строить, он знал — на то она и Гардарики, Страна городов. Видал и высокий конунгов дом. Это когда их, по здешнему обычаю, водили на роту — клясться в непреступлении законов стейннборгского тинга… Тогда и еще после, у конунга на свадебном пиру. И не только Видгу, всех поразила высота бревенчатых стен, гордые светлые окна покоя для советов, красивая и непривычная резьба. Никак не думал Видга увидеть дом лучше, чем тот. Увидел. С улицы-то эти палаты смотрелись совсем не так, как со двора. Двор у боярина был все же поуже княжеского — тесен, не разворачивались к улице деревянные плечи хором. Но зато вблизи хоть у кого валилась с головы шапка. У тех, кто в простых избах жил, — от зависти, у мужей нарочитых — от ревности…
Вспомнился и Видге родительский дом. Показался беднее и проще убранством. Но не устыдил… Кому выпряли норны судьбу почетнее, чем сэконунгу, хозяину моря? Никому. А его дом — палуба длинного корабля. Морской конунг редко сходит на берег. На что ему такой дом?
Навстречу боярину Видга пошел с поднятой головой.
Вышата Добрынич урманского княжича встретил ласковее не придумаешь.
Заметив его любопытство, сам повел по дому, показывая зимние и летние спальни-ложницы, просторные сени на затейливых резных столбах… Честь невиданная! Показал даже островерхий терем, в котором изредка принимал званых гостей.
Видга дивился про себя, но не слишком. Где тот драккар, на котором ярл добыл все эти сокровища? Нету у него драккара, и, значит, ничего нет.
Потом боярин кликнул детей — познакомиться.
На красавицу Нежелану Видга посмотрел равнодушно. Отметил бусы у нее на шее — радуга да и только, — и еще дорогое, нарядное платье. Снять бы с нее все это да надеть на Смэрну. Небось стала бы не хуже.
А Любим — да что Любим! Ни парень, ни девка, плюнуть не на что. Очень не любил Видга Вестейна ярла, но сына не поставил бы не то что рядом с ним — даже поблизости…
Вслух он, понятно, ничего этого не сказал. Знакомясь, переврал гардские имена и сам посмеялся. А о себе услышал ставшее уже привычным: Витенег.
Ярл велел нести на стол угощение. Странный обычай был в этой земле — еду и питье здесь подавали к приходу гостей, а потом убирали, вместо того чтобы просто вынести столы.
— У меня дома лежит кошель, — сказал Видга боярину, с трудом подбирая слова и жалея, что рядом не было Скегги, у которого все это получалось много, много легче. — Мы сражались в пути и брали богатство. В моем кошеле лежат полторы марки серебра. Это много. Я был на разных торгах и знаю, сколько стоит рабыня. У тебя, наверное, есть весы. Должно остаться полмарки, но я не буду торговаться, потому что побил твоего раба, и ты можешь потребовать виру за обиду…
Про себя Вышата потешался, но ничем этого не выдал. Только все угощал Видгу, не скупясь ни на зеленое, ни на синее заморское вино. Видга, непривычный к вину, еле пересиливал отвращение. Однако, что поделаешь, пил. Откажешься — засмеют.
Поздно вечером он, пошатываясь, выбрался из города и долго кричал через реку, чтобы его перевезли. Не докричался и пустился вплавь. Вылез на берег мокрый и задумчивый. Рабыню ему Вышата так и не продал. И обидеться повода не дал. Зато дал уразуметь, что ему, Видге, Смэрны… как это здесь говорили, что-то насчет своих собственных ушей…
Кременецкие князья с ближними и дружиной были званы к Халльгриму хевдингу на свадебное торжество.
В Урманском конце еще пахло свежей древесиной, под ногами и копытами хрустели белые завитки. Хозяин сам выходил встречать гостей, вел их в дом, усаживал на богато застланные лавки. Словенские бояре озирались, потихоньку рассматривали стены, увешанные ярко раскрашенными щитами и оружием. Заглядывали в суровые лица Богов, охранявших хозяйское место. Новый дом Халльгрима Виглафссона был выстроен в точности как прежний: словенский глаз не находил ни всходов наверх, ни полатей, ни каменной печки. Только широкие скамьи вдоль стен да огонь посреди пола, в глиняном очаге… Кровлю поддерживали высокие столбы, раздвоенные на концах. Жирная сажа еще не успела осесть на них, и оттого все вокруг казалось особенно новеньким и чистым.
Ждали князей. Чурила с княгиней появились позже многих, но не запоздали.
— Приедет ли Мстислейв конунг? — спросил Виглафссон, ведя их в распахнутые ворота. — Я его приглашал…
— Не смог он, — сказала Звениславка. — Уж ты, Виглавич, не серчай.
Чурила добавил:
— Не думай на старого… недужен он. Кости болят. Халльгрим кивнул и ни о чем больше не спрашивал. Чурилу, самого знатного на пиру, провели к почетному месту — вышитой подушке посередине скамьи. Халльгрим сел поблизости, Звениславку устроил между князем и собой. Почти как раньше, в Торсфиорде…
Братья сели рядом.
Велик и просторен был новый дом сына Ворона. Хватило места и своим, и гостям, никто в обиде не остался. Все расселись, кто выше, кто ниже, по старшинству. Разглядывали жениха и невесту.
Вигдис сидела рядом с Халльгримом, по левую руку. Долго он думал, как поведет ее за этот стол, как при всех наречет Рунольвову дочку своей… Думал и о том, не придется ли в день торжества смирять ее непокорство. Не пришлось.
