Империя (Под развалинами Помпеи) - Курти Пьер (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗

– Да, но он сделан римским гражданином.

– Так не хочешь ли ты, чтобы за принятое им участие в славном реджийском предприятии Август возвел его в сенаторы?

И Ливия засмеялась, что для Тикэ служило знаком ее милости к несчастному Эпикаду.

– Нет, о божественная Ливия, я прошу только о даровании ему жизни.

– А разве это возможно после произнесенного судом решения?

– Август имеет власть над судьями, а ты над Августом.

– Ступай Тикэ. Этот чужеземец нашел себе на Палатине защитника посильнее тех, которые защищали его, Сальвидиена Руфа и прочих преступников на римской площади.

Слух о присуждении Сальвидиена Руфа и его товарищей к смертной казни взволновал весь Рим. Недовольные тогдашним порядком вещей или самим Августом, – а их в ту эпоху римской жизни было много в столице великой империи, – одни с сожалением вспоминали о славных днях республики; другие, хотя более или менее преданные Августу, рады были бы услышать об освобождении его несчастной дочери, которая, несмотря на все свои недостатки, отправляясь в ссылку оставила в Риме много друзей, искренно сочувствовавших ей; третьи, наконец, досадовали на Августа за преследования, каким подвергались от него их родственники и приятели. Все эти недовольные люди, расхаживая среди народной толпы, наполнявшей собой Форум и улицы, прилегавшие к Капитолийской горе, у подножья которой находилась туллианская тюрьма, возбуждали народ зажигательными речами.

– Если бы нынешние римляне, – говорил громким голосом, чтобы его слышали окружавшие, какой-то красивый молодой человек одному всаднику, – если бы нынешние римляне не были развращены и обессилены высшими властями, то они бросились бы теперь к тюрьме и потребовали бы освобождения осужденных.

– Неужели, – отвечал патриций, – нам придется видеть, как в Риме надевается палачом петля на шею человека, бывшего консулом, без всякого протеста со стороны кого бы то ни было?

– Ге! Ге! – продолжал молодой человек со злой иронией. – Разве ты не понимаешь того, что похищение Юлии поставило бы всю республику в столь же опасное положение, в каком она находилась при Каталине, и что Рим погиб бы?

– Не слышал ли ты, как публичный обвинитель, купленный Августом, высказывал в своей речи общие места, заученные им еще на школьной скамье, и повторял слово в слово фразы из речей Цицерона против великого творца нового порядка вещей?

– О, слушая его, можно было умереть от смеха.

Окружавшие их, прислушиваясь к разговору, повторяли то же самое на разные лады.

Толпа увеличивалась, а вместе с ней усиливался и ропот. Какие-то странные физиономии ходили среди народа, примыкая то к этой, то к другой группе и произнося фразы, разжигавшие страсти; и тут же можно было заметить гладиаторов и невольников, вооруженных и, очевидно, подкупленных для возбуждения волнений; они, казалось, по данному знаку готовы были броситься в бой для освобождения из тюрьмы осужденных уже преступников; и этого все ждали к вечеру, когда было назначено исполнение самого приговора.

Какая-то девушка, окутанная в риллу, легкую мантилью, покрывавшую ее голову и часть лица, с большим усилием пробиралась сквозь густую толпу народа, не раз бледнея от доносившихся до нее слов, подстрекавших народ к восстанию, и отчаиваясь достигнуть того места, куда стремилась с настойчивостью и нетерпением.

Амплиат, тот самый гладиатор, которого еще в начале этого рассказа мы видели в кабаке Назидиена в тот вечер, когда невольник Агриппы Постума подвергся нападению близ виллы Овидия, заметив эту девушку, подошел к ней, сделал ей гнусное предложение и готов был уже схватить ее за руку, когда кто-то из толпы поспешил взять ее под свою защиту. Глядя на девушку, как на принадлежавшую ему добычу, гладиатор заспорил с ее защитником и собирался его избить, когда красивый молодой человек, который только что перед тем своим разговором с каким-то патрицием явился подстрекателем толпы к волнению, и, очевидно, не желая, чтобы шум и драка затевались в такую минуту из-за пустяков, подошел к ссорившимся с намерением восстановить между ними мир.

Но едва лишь он открыл рот, чтобы сказать: «Не ссорьтесь между собой, граждане», как девушка, вскрикнув, быстро приблизилась к нему и произнесла:

– Мунаций!

– Тикэ! – воскликнул он в свою очередь, пораженный этой встречей в таком месте и среди возбужденной толпы.

Этот молодой человек, действительно, был Мунаций Фауст, а девушка – Неволея Тикэ, которую он тотчас взял под руку, чтобы защитить от дальнейших оскорблений.

Узнав по костюму в новоприбывшем патриция, гладиатор прекратил спор и, взглянув в последний раз на девушку, уходившую с Мунацием Фаустом, воскликнул лишь:

– Клянусь Венерой! Они стоят друг друга.

– Зачем ты здесь, о Мунаций, посреди этой волнующейся толпы? – спросила Неволея, увлекая молодого человека в ту сторону, куда ей нужно было идти.

– Что же мне делать после того, как Август, посмеявшись над договором, заключенным со мной его внучкой, похитил тебя у меня?

– Но ты рискуешь погибнуть.

– А для чего мне жить без тебя, Неволея?

– Не беспокойся, я буду твоей прежде, чем ты думаешь; Август скоро даст мне свободу; он обещал мне это.

– А ты сама также не думаешь об осторожности, гуляя в такой толпе, да еще одна и в такую пору. Куда идешь ты?

– Я иду уплатить долг благодарности. Боги послали тебя мне навстречу, и если ты любишь меня по-прежнему…

– По-прежнему? О моя Тикэ, я еще больше люблю тебя.

– Этот долг – наш общий.

– Не понимаю тебя, скажи просто, куда ты спешишь и зачем.

– Нам нужно поскорее придти в туллианскую тюрьму, чтобы спасти Азиния Эпикада.

– Ты, бедная девушка, надеешься на это? (

– Иди со мной, Мунаций, и молчи, чтобы никто нас не слышал.

И обрученные пошли поспешно вперед, раздвигая толпу, и, наконец, достигли ворот туллианской тюрьмы. Эта тюрьма была выстроена еще во время Анка Марция у подножья Капитолия, со стороны Форума, и была расширена Туллом Гостилием, от которого и получила название Туллианской. В верхней ее части еще и поныне сохраняется древняя надпись; впоследствии она была обращена в церковь, называемую ныне la chiesa di San Petro in carcere (церковь св. Петра в темнице), так как, по преданию, апостол был заключен в эту тюрьму; вышеупомянутая надпись гласит, что по распоряжению сената М. Окций реставрировал эту тюрьму. Саллюстий, описывая ее во время войны Катилины, говорит, что она была углублена на десять футов в землю, извне окружена толстыми стенами, а внутри была мрачная, вонючая, сырая и ужасная во всех отношениях. [255]

Туллианская тюрьма имела три этажа, помещенных один над другим и каждому из них было придано особое назначение. Нижний этаж или, как его называли, нижняя тюрьма (career inferior) состояла из темного подземелья, куда можно было спускаться через небольшое отверстие, сделанное в полу находившейся над этим подземельем камеры; сюда бросались осужденные на смертную казнь. Камера над этим подземельем, называвшаяся внутренней или средней (career interior) и находившаяся на поверхности земли, служила местом заключения преступников и сообщалась с верхним этажом также посредством узкого отверстия в потолке; тут преступники искупляли свою вину, будучи скованы цепями (custodia arcla), или ожидали минуты смертной казни. Верхний этаж тюрьмы назначен был для содержания менее важных преступников или осужденных на обыкновенное временное тюремное заключение (custodia communis); в этой камере заключение не было столь строго, на преступнике не было цепей, и он мог пользоваться воздухом и движением.

Вход в туллианскую тюрьму защищался значительным отрядом солдат, так как случалось, что содержавшиеся в ней лица имели вне ее стен много друзей, хотя и не предполагалось, чтобы народ им сильно сочувствовал.

Встреча с Мунацием Фаустом была очень кстати для Неволеи Тикэ, так как без него она, вероятно, не совершила бы своего доброго дела.