Графиня де Монсоро. Том 1 - Дюма Александр (книги бесплатно без .TXT) 📗
– Он умирает! – кричал хозяин гостиницы, исполненный христианского милосердия. – Он кончается! Наконец-то он сдохнет!
– И поэтому вы так радуетесь? – спросил Шико.
– Конечно, ведь вы сыграли с ним превосходную шутку.
– Какую шутку?
– А разве нет? Признайтесь, что вы его разыграли.
– Я разыграл больного?
– Да!
– О чем речь? Что с ним случилось?
– Что с ним случилось? Вы знаете, что он все время кричал, требуя какого-то человека из Авиньона!
– Ну и что, неужто этот человек наконец-то прибыл?
– Он прибыл.
– Вы его видели?.
– Черт побери, разве сюда может кто-нибудь войти, не попавшись мне на глаза?
– И каков он из себя?
– Человек из Авиньона? Маленький, тощий, розовощекий.
– Это он! – вырвалось у Шико.
– Вот, вот, не спорьте, это вы его подослали, иначе вы не признали бы его.
– Посланец прибыл! – воскликнул Шико, поднимаясь и закручивая свой ус. – Клянусь святым чревом! Расскажите мне все подробно, кум Бернуйе.
– Нет ничего проще, тем более если не вы над ним подшутили, то вы мне скажете, кто это мог сделать. Час назад подвешивал я тушку кролика к ставню и вдруг вижу: перед дверью стоит большая лошадь, а на ней сидит маленький человечек. «Здесь остановился мэтр Николя?» – спросил человечек. Вы же знаете, наш подлый королевский прихвостень под этим именем записался в книге.
– Да, сударь, – ответил я.
– Тогда скажите ему, что особа, которую он ждет из Авиньона, прибыла.
– Охотно, сударь, но я должен вас кое о чем предупредить.
– О чем именно?
– Мэтр Николя, как вы его зовете, при смерти.
– Тем более вы должны немедля выполнить мое поручение.
– Но вы, наверное, не знаете, что он умирает от злокачественной лихорадки.
– Вправду?.. – воскликнул человечек. – Тогда летите со всех ног.
– Значит, вы настаиваете?
– Настаиваю.
– Несмотря на опасность?
– Несмотря ни на что. Я вам сказал: мне необходимо его видеть.
Маленький человечек рассердился и говорил со мной повелительным тоном, не допускавшим возражений. Поэтому я его провел в комнату умирающего.
– Значит, сейчас он там? – спросил Шико, показывая рукой на стенку.
– Там, не правда ли, как это смешно?
– Необычайно смешно, – сказал Шико.
– Какое несчастье, что мы не можем слышать!
– Да, действительно, несчастье.
– Сцена должна быть веселенькой.
– В высшей степени. Но кто мешает вам войти туда?
– Он меня отослал.
– Под каким предлогом?
– Под предлогом, что будет исповедоваться.
– А кто вам мешает подслушивать у дверей?
– Да, вы правы! – сказал хозяин, выбегая из комнаты.
Шико, со своей стороны, устремился к дырке в стене.
Пьер де Гонди сидел у изголовья постели больного, и они разговаривали, но так тихо, что Шико не смог разобрать ни слова.
К тому же беседа явно подходила к концу, и вряд ли бы он узнал из нее что-нибудь важное, так как уже через пять минут господин де Гонди поднялся, распрощался с умирающим и вышел из комнаты.
Шико бросился к окну.
Лакей, сидящий на приземистой лошадке, держал за узду огромного коня, о котором говорил хозяин; минуту спустя посланец Гизов появился из дверей, взобрался па коня и исчез за углом улицы, выходящей на большую парижскую дорогу.
– Смерть Христова! – сказал Шико. – Только бы он не увез с собой генеалогическое древо, ну а если так, я все равно его догоню, хотя бы пришлось загнать десяток лошадей. Но нет, – добавил он, – адвокаты хитрые бестии, а наш в особенности, и я подозреваю… Да, кстати, – продолжал Шико, нетерпеливо постукивая ногой и, по-видимому, связывая свои мысли в один узел, – кстати, куда девался этот бездельник Горанфло?
В эту минуту вошел хозяин.
– Ну что? – спросил Шико.
– Уехал, – ответил хозяин.
– Исповедник?
– Он такой же исповедник, как и я.
– А больной?
– Лежит в обмороке после разговора.
– Вы уверены, что он все еще в своей комнате?
– Черт побери! Да он выйдет оттуда только ногами вперед.
– Добро, идите и пошлите ко мне моего брата, как только он появится, – Даже если он пьян?
– В любом состоянии, – Это очень срочно?
– Это для блага нашего дела.
Бернуйе поспешно вышел, он был человеком, преисполненным чувства долга.
Теперь наступил черед Шико метаться в лихорадке. Он не знал, что ему делать: мчаться вслед за Гонди или проникнуть в комнату адвоката. Если последний действительно так болен, как предполагает хозяин, то он должен был передать все бумаги Пьеру де Гонди. Шико метался, как безумный, по комнате, хлопая себя по лбу и пытаясь найти правильное решение среди тысячи мыслей, бурлящих в его мозгу, как пузырьки в котелке.
Из комнаты Николя Давида не доносилось ни единого звука. Шико был виден только угол постели, задернутой занавесками.
Вдруг на лестнице раздался голос, заставивший его вздрогнуть, – голос монаха.
Горанфло, подпираемый хозяином, который тщетно пытался заставить его замолчать, преодолевал одну ступеньку за другой, распевая сиплым голосом:
В голове моей давно
Спорят горе
И вино.
И такой подняли шум,
Что он хуже всяких дум.
Горю силы не дано:
Все равно
Победит его вино.
Со слезою в мутном взоре
Удалится злое горе.
В голове моей
Одно
Будет царствовать вино.
Шико подбежал к двери.
– Заткнись, ты, пьяница, – крикнул он.
– Пьяница… – бормотал монах. – ..если человек пропустил глоточек вина, он еще не пьяница!
– Да ну же, пошевеливайся, иди сюда, а вы, Бернуйе.., вы.., понимаете?
– Да, – сказал хозяин, утвердительно кивнув головой, и бегом спустился с лестницы, прыгая разом через четыре ступеньки.
– Сказано тебе, иди сюда! – продолжал Шико, вталкивая Горанфло в комнату. – И поговорим серьезно, если только ты в состоянии что-нибудь уразуметь.
– Проклятие! – сказал Горанфло. – Вы насмехаетесь надо мной, куманек. Я и так серьезен, как осел на водопое.
– Как осел после винопоя, – сказал Шико, пожимая плечами.
Потом он довел монаха до кресла, в которое Горанфло немедленно погрузился, испустив радостное «ух!».
Шико закрыл дверь и подошел к монаху с таким мрачным выражением лица, что тот понял – ему придется кое-что выслушать.
– Ну что там еще? – сказал он, будто подводя этим последним словом итог всем мучениям, которые Шико заставил его претерпеть.
– А то, – сурово ответил Шико, – что ты пренебрегаешь прямыми обязанностями своего сана, ты закоснел в распутстве, ты погряз в пьянстве, а в это время святая вера брошена на произвол судьбы, клянусь телом Христовым!
Горанфло удивленно воззрился на собеседника., – Ты обо мне? – переспросил он.
– А о ком же еще? Погляди на себя, смотреть тошно: ряса разодрана, левый глаз подбит. Видать, ты с кем-то подрался по дороге.
– Ты обо мне? – повторил монах, все более и более поражаясь граду упреков, к которым Шико обычно не был склонен.
– Само собой, о тебе; ты по колено в грязи, и в какой грязи! В белой грязи. Это доказывает, что ты наливался где-то в предместьях.
– Ей-богу, ты прав, – сказал Горанфло.
– Нечестивец! И ты называешься монахом монастыря святой Женевьевы! Будь ты еще бечевочник…
– Шико, друг мой, я виноват, я очень виноват, – униженно каялся Горанфло.
– Ты заслужил, чтобы огнь небесный спалил тебя всего до самых сандалий. Берегись, коли так будет и дальше, я тебя брошу.
– Шико, друг мой, – сказал монах, – ты этого не сделаешь.
– И в Лионе найдутся лучники, – О, пощади, мой благородный покровитель! – взмолился монах и не заплакал, а заревел, как бык.
– Фи! Грязная скотина, – продолжал Шико свои увещевания, – и подумать только, какое время ты выбрал для распутства! Тот самый час, когда наш сосед кончается.
