Изгнанник. Каприз Олмейера - Конрад Джозеф (читать книги бесплатно полностью txt, fb2) 📗
И тут до него наконец-то дошло ощущение странного безлюдья. Олмейер поймал себя на том, что пытается уловить даже обычно ненавистный голос жены, чтобы разорвать гнетущую тишину, которую его встревоженная душа тут же сочла признаком какой-нибудь новой беды.
– Что происходит? – вполголоса пробормотал он, шаркая в слишком свободных шлепанцах к перилам веранды. – Заснули, что ли, все или умерли?
Поселок был жив и вовсе не спал. Не спал с раннего утра, когда Махмат Банджер в приступе невиданной энергичности поднялся, взял топорик, переступил через двух спящих жен и, дрожа, зашагал к кромке воды удостовериться, что его строящийся дом ночью не унесло штормом.
Предприимчивый Махмат возводил дом на большом плоту, надежно пришвартованном к берегу. Это должно было уберечь его от плывущих бревен, которые каждый паводок выбрасывало на топкой площадке у слияния двух рукавов Пантая. Шагая по мокрой траве, он ежился и шепотом проклинал дела, погнавшие его из теплой постели в холод сырого утра. С первого взгляда он понял, что дом в порядке. Встающее солнце высветило неподалеку бесформенную кучу застрявших в иле, спутавшихся ветвями деревьев, которые мотались туда-сюда в водовороте, где сливались оба течения, и Махмат похвалил себя за предусмотрительность. Когда он подошел к воде, чтобы проверить ротанговые веревки, солнце высветило макушки деревьев на другом берегу. Склонившись над креплениями, он снова бросил взгляд на скопление бревен и заметил там то, что заставило его уронить шляпу и выпрямиться, приложив ладонь козырьком к глазам. Между то сходящимися, то расходящимися стволами мелькало что-то красное. Сперва показалось – просто лоскут ткани. А через секунду Махмат рассмотрел, в чем дело, и поднял громкий крик.
– Эге-гей! Сюда! Тут человек среди обломков! – вопил Махмат, приложив ладони рупором ко рту и громко выкрикивая каждое слово, повернувшись лицом к поселку. – В реке чужак! Мертвый! Все сюда!
Женщины из ближнего дома уже суетились снаружи, разжигая очаги и луща рис на завтрак. Визгливыми голосами они подхватили зов, и он полетел от дома к дому, затихая вдали. Встревоженные мужчины молча сбегались к грязной воде, где беспощадные бревна с тупой настойчивостью крутили, вертели, кидали тело незнакомца. Женщины побросали дела и пустились за мужчинами. Радостно вереща от волнения, процессию замыкали дети.
Олмейер громко позвал жену и дочь и, не получив ответа, наконец-то прислушался. До него еле слышно донесся ропот толпы, подсказав, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Перед тем как спуститься, он кинул взгляд в сторону Пантая и увидел небольшое каноэ, плывущее с пристани раджи. Одинокий гребец, в котором Олмейер тут же опознал Бабалачи, пересек реку чуть ниже его дома, по стоячей воде под откосом доплыл до пристани Лингарда, не спеша вылез и начал тщательно привязывать лодку, словно не торопился встретиться с соседом, которого заметил на веранде. Задержка дала Олмейеру возможность заметить и с удивлением оценить официальный вид Бабалачи. На советнике Самбира красовался костюм, достойный его высокой должности. Бедра обвивал саронг в ярчайшую клетку, из складок его выглядывала серебряная рукоять криса, видевшая свет только во время великих праздников или на официальных приемах. Через левое плечо и голую грудь пожилого дипломата тянулся лакированный кожаный ремень с медной бляхой, на которой красовался герб Нидерландов и надпись «Султан Самбира». Голову покрывал красный тюрбан, концы которого, болтаясь вдоль левой щеки и плеча, придавали его старческому лицу забавную бесшабашность. Бабалачи тщательно привязал лодку, выпрямился, расправил складки саронга и широкими шагами направился к дому Олмейера, помахивая посохом из черного дерева с золотым, украшенным драгоценными камнями набалдашником, который вспыхивал на солнце. Олмейер махнул рукой вправо, указывая на место происшествия, ему не видное, но хорошо просматривающееся от пристани.
– Эй, Бабалачи, эй! – крикнул он. – Что там случилось? Не видишь?
Бабалачи застыл на месте, пристально вглядываясь в толпу, и через секунду ошеломленный Олмейер увидел, как он свернул с тропы, подхватил рукой полы саронга и затрусил по траве к полузатопленному берегу. Олмейер, вне себя от любопытства, тоже сбежал с веранды. Теперь он ясно слышал гул мужских голосов и вопли женщин и, повернув за угол дома, увидел на низком мысу колыхавшуюся толпу, сгрудившуюся вокруг чего-то неясного. Послышался невнятный голос Бабалачи, люди расступились перед ним и тут же сомкнулись с возбужденным гудением, перешедшим в громкий крик.
Когда Олмейер подходил к толпе, от нее отделился человек и бросился мимо него к поселку, не обращая внимания на призыв остановиться и объяснить, что же все-таки случилось. Добравшись до места, Олмейер обнаружил, что не может пробиться к реке: никто не обращал внимания на легкие похлопывания, которыми он пытался расчистить себе путь.
На полпути он расслышал в самой гуще людей голос своей благоверной. Ее пронзительные вопли он не спутал бы ни с чем, однако слов не различил. Протолкавшись в середину, он попытался вызнать хоть что-нибудь у окружающих, когда воздух расколол пронзительный визг, заставивший умолкнуть всех, включая его собеседников. На секунду Олмейер окаменел от ужаса и неожиданности, потому что жена явно вопила по покойнику. Он припомнил непонятное отсутствие Нины и, в страхе за ее жизнь, начал слепо и яростно продираться вперед. Народ с криками изумления и боли разлетался в стороны от его тычков.
На свободном пятачке берега лежало тело незнакомца, только что вытащенного из мешанины бревен. Около него стоял Бабалачи, пристроив подбородок на набалдашник посоха, и пристально рассматривал одним глазом бесформенную массу переломанных конечностей, порванной плоти и сочащихся кровью тряпок. Когда Олмейер прорвался сквозь кольцо потрясенных соседей, миссис Олмейер накинула свое покрывало на лицо покойника и, присев на корточки, испустила еще один вопль, заставив вздрогнуть безмолвных зрителей.
У Олмейера от страха на миг потемнело в глазах, и поначалу слова окружающих до него не доходили. Усилием воли стряхнув оцепенение, он услышал голос Махмата.
– …так и вышло, туан. Саронг зацепился за обломок ствола, голова застряла под водой. Когда я его увидел, сразу подумал: не нужен он нам! Хотел отцепить и пустить по реке. К чему хоронить чужака среди наших домов, чтобы его дух пугал женщин и детей? Нам своих тут мало?
Под одобрительный гул зевак Махмат бросил укоризненный взгляд на Бабалачи.
– Однако туан Бабалачи велел мне вытащить тело на берег, – оглядывая слушателей, но адресуясь только к Бабалачи, продолжал он. – Я и вытащил, за ногу, вот прямо тут тащил, по грязи, хотя в глубине души предпочел бы посмотреть, как он поплывет дальше по реке и, может быть, застрянет на мели у дома Буланги – чтоб его отец в могиле перевернулся!
По толпе пробежал смешок – давняя вражда Махмата и Буланги была всем известна, интерес к ней в Самбире никогда не утихал. Веселье прервал очередной вопль миссис Олмейер.
– О Аллах! Что за язва эта женщина! – рассерженно воскликнул Махмат. – В общем, схватившись за труп, что приплыл неизвестно откуда, скорее всего, осквернил себя прямо перед завтраком. Сделал я это по приказу туана Бабалачи, чтобы угодить белому господину. Довольны вы, о туан Олмейер? И что я получу в награду? Туан Бабалачи обещал, что вы меня наградите! Так что, считайте, я осквернился, а если и не осквернился, на меня могло лечь проклятие. Гляньте-ка на его ножные браслеты! Кто-нибудь когда-нибудь видел утопленника, который приплыл бы ночью по реке в золотых браслетах? Колдовство, не иначе. Однако, – продолжал Махмат после задумчивой паузы, – я бы мог взять один браслет, если вы мне разрешите. Потому что у меня есть амулет от духов и я ничего не боюсь. Аллах велик!
Свежий взрыв горестных восклицаний миссис Олмейер прервал поток его красноречия. Сбитый с толку Олмейер перевел взгляд с жены на Махмата, с него – на Бабалачи, и наконец, уставился на искромсанное и переломанное тело, лежащее в грязи с прикрытым лицом. Рука трупа, выкрученная и истерзанная, с белыми костями, тут и там торчащими из рваной плоти, вытянулась в сторону, почти касаясь пальцами ног Олмейера.
