Тайна затворника Камподиоса - Серно Вольф (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Он поймал себя на том, что мысленно уже представляет себя Сократом, которого окружают преданные ученики. Эта мысль польстила отцу Томасу.
– Прислушивайся к гласу народному и говори с людьми о том, что сам знаешь, – улыбнулся Гардинус, прерывая полет мысли ученого монаха.
– Да... в точности так, преподобный отец.
– Кстати, ты должен обучать также искусству чтения.
– Уроки чтения мог бы взять на себя я! – живо вмешался в разговор отец Куллус. – Равно как и уроки письма, поскольку и то и другое одинаково важно. Отлично помню, как минувшим августом одна пожилая крестьянка спросила у зеленщика, свежие ли у него полевые бобы. «А как же, добрая женщина, – отвечал тот и, глазом не моргнув, указал на два слова, написанные на борту его повозки. – Видите, вон там написано: „Свежие бобы“. Конечно, грамотный человек сразу уличил бы его во лжи. Потому что написано было там лишь „Хосе Гонзалес“, имя и фамилия этого ловкача.
– Благодарю за притчу, отец Куллус, – тихо молвил аббат. – Лучшего примера, подтверждающего мысль о том, как важно уметь читать, и подыскать трудно. Единственный, кого нам не хватает, – человека, способного научить простых людей устному и письменному счету, – он вопросительно взглянул на Гаудека.
– Преподобный отец, эту задачу я возьму на себя.
– Но есть тут один важный аспект, мой дорогой Гаудек, – в глазах старца мелькнула улыбка.
– Да, преподобный отец?
– Помилосердствуй на уроках. Не забывай, что многие из твоих учеников пока что умеют считать только на пальцах.
– Разумеется, преподобный отец. А как, к примеру, быть с угловыми функциями?
– Смилуйся над ними, Гаудек! Научи их простым вещам: складывать, вычитать, умножать и делить. Этого с них хватит, чтобы их не обвешивали и не обсчитывали на воскресном базаре, – дыхание Гардинуса сделалось прерывистым. – Слушай, дай мне еще попить воды.
Гаудек осторожно поднес стакан к его губам старца. Аббат пил медленно, мелкими осторожными глотками. Его лицо, черты которого еще недавно были полны силы и выражали непреклонную волю, напоминало сейчас посмертную маску. Он почти не чувствовал ног, и холод неумолимо подбирался к сердцу. Однако, пока еще он жив, то, что он собирался им сказать, он скажет.
– Выслушайте меня, братья, – проговорил он, стараясь вопреки слабости произносить слова отчетливо и членораздельно. – Мы обсудили почти все, что представлялось мне важным. Может быть, вы удивлены тем, что в свой последний час мысли мои о людях сирых и малых. Но они все, проживающие вне стен нашего монастыря, – творенья Божьи, и Творец наш любит их всех и каждого в отдельности. Бог, братья мои, велик, добр и всеведущ. Он пребывает в каждой корочке хлеба, которая насыщает нас, в каждом луче солнца, который согревает нас, в каждой улыбке, которую мы видим. Никогда не забывайте об этом. Давайте людям, которые живут вне стен монастыря нашего, побольше от этого Бога. В том числе и потому, что инквизиция, запятнавшая имя Его, в ослеплении своем столь многих успела умертвить.
Он снова отпил из стакана.
– Что же до нашего монастыря, то вам придется выбирать себе нового аббата. У меня и тут есть последнее желание, и я хотел бы, чтобы братья учли его, делая свой выбор.
Его голос звучал сейчас вполне официально.
– Я хотел бы, чтобы мое место перешло к отцу Гаудеку. Я отлично знаю, – быстро добавил он, – что после моей смерти настоятелем должен был бы стать отец Томас. Но душой и телом он целитель и ученый, и мы оказали бы ему плохую услугу, передав в его руки управление обителью нашей. Не так ли, братья?
Томас кивнул с очень серьезным видом. Он думал о своих опытах, о школе, которую ему предстояло основать. Эти хлопоты и впрямь не оставили бы ему ни минуты времени для обязанностей настоятеля монастыря.
– Вы правы, преподобный отец. Никто не знает меня лучше, чем вы.
– Значит, вопрос решен. Гаудек, положи мне под голову еще одну подушку.
Секретарь, которого последнее желание умирающего аббата поразило не меньше, чем остальных, растерянно взял набитую конским волосом льняную подушку.
– Да, сейчас!
– Я помогу. – Витус осторожно приподнял голову и плечи старца, чтобы отцу Гаудеку было удобно подложить подушку.
– Благодарю. А теперь, дорогие братья, я хотел бы остаться наедине с Витусом. Однако, прежде чем расстаться, скажу еще: свое последнее причастие я хочу принять из рук моего дорогого Куллуса.
– Да, конечно, преподобный отец, – смиренно опустил голову отец Куллус.
Братья оставили его келью. Гардинус чувствовал, как холод продолжает сковывать все тело. Уже и бедра, и низ живота словно онемели. Он знал: когда холод доберется до сердца, наступит конец. Но до той поры он должен крепиться.
– Витус!
– Преподобный отец?
– Поди сюда, дай мне руку!
Юноша послушно подошел и сел у края постели. Рука старца на ощупь напоминала пергамент.
– Так, хорошо... Есть несколько вещей, которые я должен сказать тебе. Они важны для твоей будущей жизни. – Старец ненадолго умолк. – До сих пор ты считал, наверное, что, подобно некоторым мальчикам из pueri oblati, оставлен у нас в Камподиосе своими родителями. Это не так... Ты не был оставлен у нас, тебя нашли... Это я тебя нашел... Ты, маленький плачущий ребенок, лежал у главных ворот обители...
– Вы... Вы нашли меня?! – Витус едва не потерял дар речи. Он знал, что подросткам иногда с умыслом не говорят о том, кто их родители, поскольку монахи из Камподиоса считали, что слишком прочные земные узы препятствуют близости к Богу. И поэтому Витус никогда не спрашивал об отце и матери. Он привык к мысли о том, что аббат – его отец, а монахи – его семья. Но все же втайне надеялся, что в один прекрасный день узнает о своем происхождении.
– Да, Витус. Это было двадцать лет назад, anno Domini 1556.
– Но почему же вы никогда об этом не говорили, преподобный отец?
– Не хотел отягощать тебя мыслями об этом. Кроме того, я всегда думал о том, что когда-нибудь ты снимешь рясу и сменишь ее на обычное платье горожанина.
– Подождите, подождите! – грудь Витуса словно металлическим обручем сжало. – Как вы нашли меня? И почему вы полагаете, что мне не суждено всю жизнь носить рясу?
– Пожалуйста, успокойся и... не слишком... торопи меня. – Старец с трудом дышал. – Чересчур... много вопросов сразу...
Он с любовью вглядывался в лицо юноши. Глубокие серые глаза сосредоточенно смотрят на него. Светлые волосы обрамляют высокий лоб, тонкий аристократический нос, выразительный рот и ямочка на подбородке, из-за которой Витус втайне переживал...
Как все мило и знакомо в этом лице!
Витус был воплощением здоровья, правильного телосложения, ладный и ловкий. Мало того, Всемогущий наградил его еще одним качеством – постоянным присутствием духа и сметливостью. Успехи, которых он добился на поприще artes liberales [9], а также в области хирургии и траволечения, были лучшим тому доказательством. Не удивительно, что они так близки с отцом Томасом.
– Постараюсь ответить на все твои вопросы, – кивнул старец, не открывая глаз. – Ты хотел бы знать, почему... я считаю, что монашество... не твой удел? Вот мой ответ: до той поры, пока ты... ощущаешь в себе столь сильную жажду обрести... знания, ты будешь не в состоянии... отдавать все свои силы вере. А Богу не служат... вполсилы. Помимо этого... я считаю, ты из тех людей, которым для всего, во что они должны верить, требуются... доказательства. А Богу нет нужды доказывать то... о чем он говорит.
– Я ежедневно возношу молитвы, чтобы вера моя укрепилась, – вздохнул Витус.
– Утешься, сын мой: есть множество выдающихся людей, испытывавших в юности сомнения... подобно тебе. Но с каждым годом, приумножая знания, они испытывали все большее благоговение по отношению к тому, чего они... не знают, – к Самому Богу.
В разговоре возникла пауза. Старик собирался с силами, чтобы продолжить беседу. Витусу же требовалось время, чтобы воспринять все, сказанное старцем. По сути дела, он совершенно прав. Не раз и не два в течение последних месяцев он задавал себе вопрос, желает ли он, чтобы вся его жизнь, день за днем и год за годом, текла по единожды принятым правилам. И все громче звучал внутри него голос: «Нет, это не по мне». Однако, если он не останется в монастыре, куда ему податься?
9
Дословно – «свободные искусства». В Древнем Риме так назывались вообще занятия наукой и искусством, не связанные с профессиональной деятельностью, то есть умственный труд, которым могли заниматься только свободнорожденные граждане. В Средние века и эпоху Возрождения в число «свободных искусств» входили грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка.