Расколотое королевство (ЛП) - Эйтчесон Джеймс (читаем книги .TXT) 📗
Он был лет на десять старше меня, и я полагал, что он давно потерял счет своим зимам. Его кожа обветрилась и задубела за многие годы, проведенные под солнцем, ветром и дождем, и он выглядел, как человек, много испытавший на своем веку. Очень может быть, что когда-то он и сам был воином, потому что хоть и не был высок, но идеально скроен для пешего боя со щитом, с широкими плечами и мощными руками. Я не сомневался, что в свое время он отправил на тот свет немало противников.
— Их мог бы защитить ты, — сказал я.
Я довольно быстро заметил, что он был не просто способным бойцом, но исключительным.
Эдда был по-особенному ловок в доспехах и шлеме и одинаково опытен и с копьем и с длинным английским ножом, который они называли саксом. Большинство английских бойцов могли только мечтать о такой технике.
— Значит, собираетесь отказаться от нас? — спросил Эдда.
Я взбесился от его прямоты, но успел обуздать свой нрав и только бросил ему предупреждающий взгляд.
— Если мой король позовет меня сражаться, у меня не будет другого выбора, как пойти. Ты это знаешь.
Он вызывающе уставился на меня своим единственным взглядом, но я прямо смотрел ему в лицо, и в конце концов он отвернулся.
— Ты хорошо сражался тогда, — сказал я, и был абсолютно честен. В тот вечер он убил валлийцев больше, чем любой из его соплеменников. — Если они снова нападут, мужчины пойдут за тобой.
Действительно, он пользовался странным уважением среди крестьян Эрнфорда, отчасти из-за своего утраченного глаза и изуродованного лица, которое, казалось, в равной мере интриговало и пугало их. Но он прочно вбил себе в голову, что люди боятся его уродства.
— Они не пойдут за калекой, — сказал Эдда. — Они презирают меня.
— Пойдут, если я прикажу. Кто еще сможет вести их, если не ты?
Англичанин насмешливо фыркнул.
— Эти дни позади, господин.
Мгновение я смотрел на него, размышляя, что же он имел в виду. Если он дал мне понять, что когда-то уже вел людей в бой, то меня это не удивило. Возможно, это было еще до того, как он потерял глаз. Насколько я знал, он никому не рассказывал эту историю, и никто из местных так и не осмелился спросить. Я тоже не собирался выяснять, так что весь остальной путь мы проделали в молчании, словно Эдда и так сказал мне слишком много.
Впервые за долгое время жизнь в Эрнфорде начала возвращаться в нормальную колею, и со временем память о валлийском набеге стала казаться чем-то нереальным, как сон. Деревенские жители ухаживали за соей скотиной и посевами, которые зрели с каждой неделей, вскоре их перестало интересовать все вокруг, кроме их урожая. За неделю до конца лета по ухабистой дороге из Леоминстера и Херефорда к нам пришел усталый коробейник. Он привел с собой такого же усталого мула, запряженного в хлипкую тележку, украшенную алыми и зелеными лентами. Как обычно, тележка была нагружена больше, чем она, казалось, была в состоянии вместить: деревянные доски, крючки, железные горшки для приготовления пищи, фляги с маслом, свечи и множество других полезных вещей, в том числе кувшины с медом и благовонными травами, бочонки вина, горки с мазями, травами и другими средствами, которыми, как он обещал, можно вылечить все болезни сразу.
Разносчика звали Бартвалдом, и он был хорошо известен как мне, так и всем людям в Эрнфорде, потому что неоднократно посещал мою усадьбу в прошлом году. Наряду с различными товарами, которые возил в тележке или таскал в мешке за спиной, самые мелкие и ценные вещицы он сберегал в кошеле или под рубашкой, и среди них на этот раз оказался бронзовый медальон в виде украшенного золотом креста, который висел на кожаном ремешке у него на шее.
— Что это? — спросил я, заметив крест.
Он снял ремешок через голову и протянул мне.
— Я купил его несколько лет назад у фламандского купца, который приобрел его во время паломничества в Святую землю. Я верю, что он защищает меня в моих долгих странствиях.
Я осторожно расстегнул замочек и раскрыл обе половинки подвески. Мне в ладонь выпал сверток ткани размером чуть больше желудя с чем-то твердым внутри. К ткани, тонкой как шелк, скорее всего это и был шелк, была прикреплена узкая полоска пергамента, исписанная такими крошечными буквами, что трудно было разобрать слова.
На мой вопросительный взгляд Бартвалд ответил:
— Это кость святого Игнатия.
Я понятия не имел ни об этом святом, ни о том, когда и где он жил, и потому послал одного из слуг за отцом Эрхембальдом, который, конечно, лучше разбирался в таких вопросах.
— Епископ Игнатий Антиохийский, — пробормотал он мне, когда реликвия из медальона была показана ему. С осторожным благоговением он вертел ее в руках, щурясь на мелкие буквы. — В детстве он был благословлен самим Христом, а потом замучен римским императором, который скормил его львам, насколько я помню. Он был одним из первых святых. — Он пристально посмотрел на Бартвалда. — Сколько ты хочешь за это?
— Вы же не попросите меня расстаться с таким ценным имуществом? — вполне правдоподобно ужаснулся разносчик. — Святой Игнатий со мной повсюду, а я хожу по дорогам уже больше семи лет.
— Прости нас за грубость, — сказал я.
Он бы не позволил ни мне ни священнику рассматривать свою реликвию, если бы не имел намерения продать ее. К тому же я не видел на нем этого креста во время прошлогодних посещений и, несмотря на рассказ о фламандском купце, сделал вывод, что святой Игнатий совсем недавно попал ему в руки.
— Сколько?
— За него? Два фунта серебра.
— Целых два фунта? — переспросил я. Столько стоила отличная боевая лошадь, если не меньше. — Откуда мне знать, может, это простая овечья кость.
Бартвалд выглядел оскорбленным.
— Я когда-нибудь прежде обманывал вас, милорд?
Этот вопрос не требовал ответа, и мы оба это знали. Но я подумал, что до сих пор он был честен во всех отношениях, и потому, возможно, говорил правду и в этот раз. Я отвернулся, чтобы посоветоваться со священником.
— Танкред, — сказал Эрхембальд, стараясь говорить тихо, чтобы не выдать очевидного волнения, — эта древняя реликвия заключает в себе огромную силу. Я думаю, что этот святой разговаривал с самим Иисусом Христом. — Он перевел дух. — Наш друг не может знать, сколько в действительности стоит эта вещь.
Я постарался подавить смех.
— Держу пари, он точно знает, сколько это стоит.
Хотя если Бартвалд не соврал о происхождении косточки, то защита святого для владельца реликвии будет гораздо ценнее серебра.
Я развязал кошелек с монетами, который свисал с моего пояса.
— Даю полфунта, — сказал я купцу.
— Полфунта? Вы хотите пустить меня по миру, чтобы моя бедная жена и дети голодали!
— Помнится, при нашей последней встрече ты сказал, что твоя жена умерла.
Его щеки покраснели.
— Она выздоровела, — пробормотал он.
— Выздоровела?
— Благодаря Игнатию! — Он выглядел довольным, что так быстро придумал ответ. — Оказалось, что она впала в глубокий сон, вызванный ее тяжелым недугом. Все мы решили, что она умерла, но в день похорон она чудесным образом проснулась благодаря заступничеству блаженного святого.
Ясно было, что он лжет, но я затруднялся сказать, что в его сказке было ложью, а что правдой. Тем не менее я не мог не восхититься его крепкими нервами и находчивостью. Как всегда, я обнаружил, что он развлекает меня, даже когда пытается надуть.
— Две трети, — сказал я. — И ни монеты больше.
Он колебался, что-то подсчитывая в уме, потом поднял руки вверх, показывая, что сдается.
— Две трети, — согласился он. — При условии, что получу сегодня в вашем зале постель, горячий ужин и кувшин эля.
Сделка казалась честной, и потому мы взвесили серебро сначала на его весах, а потом на тех, что хранились в доме священника, чтобы договориться о правильной мере. Наконец, косточка святого великомученика Игнатия перешла в мое владение. Если Бартвалд и получил меньше, чем надеялся, он не выглядел разочарованным. В тот вечер он дорвался до еды и пил столько, что едва мог устоять на ногах. Вместе с тем отец Эрхембальд был убежден, что мы выторговали хорошую цену, так что все были довольны и счастливы.