Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич (книги бесплатно полные версии .txt) 📗

– Не верь глазам своим, ибо они обманут, – философски заметил его приятель, лысый толстяк. – Я прислушиваюсь только к голосу чрева, мой друг. А он мне сейчас нашептывает: не пей эту кислую дрянь, которую разносят босоногие слуги Бассарея [282], иначе вместо услаждающего слух хорала [283] будешь внимать журчанию воды в нужном месте, – он хитро подмигнул худощавому и, запустив руку за пазуху, достал небольшой бурдючок. – Лучше хлебни несколько глотков родосского, и твой дух немедленно воспарит на Олимп. А оттуда, как тебе известно, видно все. И да рассеются твои сомнения: мы и впрямь в варварской стране, где коварные номады пьют вино из черепов своих врагов, а потомки гордых воителей-эллинов превратились в стяжателей и сутяг, коим плевать на заветы предков и на просвещение, ибо оно ни в коей мере не способствует обогащению.

– Откуда это у тебя? – с удивлением спросил худощавый, показывая на бурдючок.

– Ты, случаем, не думаешь, что я привез его из Синопы? – рассмеялся толстяк. – Отнюдь, мой друг. Все винные запасы посольской триеры, как тебе известно, мы осушили. Занятие, если честно, было нелегким, но приятным. А этот драгоценный сосуд мне ссудил ойконом пританея.

– Ссудил? – улыбаясь, покачал головой его приятель.

– Не придирайся к словам, – снова засмеялся толстяк. – Как бы там ни было, а это славное родосское сейчас в самый раз. Выпей, и твои подозрения рассеются, как винные пары.

– Во славу Диониса… – с этими словами худощавый, в ком читатель, надеюсь, узнал понтийского поэта Мирина, приложился к горловине бурдючка и, нимало не смущаясь сидящей рядом посольской свиты, пропустил такой богатырский глоток, что толстяк – а это, конечно же, был грамматик Тиранион – даже крякнул от неожиданно обуявшей его жадности.

В состав посольства они попали случайно, вместо молодого, но уже достаточно известного философа Метродора, заболевшего как раз накануне отплытия в Пантикапей. Конечно, ни Мирин, ни Тиранион не питали пристрастий к дипломатической службе, но удущающая живую мысль атмосфера всеобщей подозрительности, воцарившая вместе с Лаодикой в столице Понта, надоела им до такой степени, что они были готовы отправиться куда угодно, лишь бы подальше от злобствующих интриганов и льстецов, окружающих царицу и уничтожающих неугодных и инакомыслящих. Вакансия в посольской свите была только одна, но пронырливый Тиранион сумел подкупить кого-то из чиновников, и послу, насквозь трухлявому персу, которого держали при дворе только из-за его угодливой преданности Лаодике, пришлось смириться со свершившимся умножением будущих подчиненных. О чем ему довелось горько пожалеть, едва триера покинул синопскую гавань – весьма общительный Тиранион до такой степени напоил посольскую свиту, что дипломатов качало еще сутки после прибытия в Пантикапей.

– Тиранион, а ты, случаем, не прихватил и чего-нибудь съестного? – лукаво глядя на своего друга, спросил Мирин.

– У-у… – простонал от досады грамматик, с закрытыми глазами прильнувший к бурдючку. – Ах, не трави душу… – он с видимым сожалением взвесил в руках полупустой кожаный сосуд и бережно закрыл его пробкой. – Там подавали, если ты помнишь, запеченных в тесте великолепных гусей, а это моя слабость… Увы, мой друг, на нас были такие легкие одежды, что и с бурдючком возникли определенные трудности. Но это дело поправимое. Эй, любезнейший! – позвал Тиранион разбитного малого, разносившего сладости и орешки. – Поди сюда. Нет-нет, сие нам не угодно, – решительно отверг он предложенные деликатесы. – Принеси что-либо посущественней. Только одна нога здесь, другая там!

Тем временем под сенью балдахина появился и Перисад со своей свитой. Судя по раскрасневшимся щекам, он уже успел отдать немалую дань богу виноделия и теперь находился в том блаженном состоянии, когда человека умиляет даже крохотная невзрачная букашка, ползающая по руке. Рядом сидела и Камасария Филотекна; возле нее угодливо согнулся ее неразлучный слуга евнух Амфи-тион. Сегодня он принарядился, одев приличествующую мужскому полу одежду, богато затканную золотой нитью.

Солнце уже давно пересекло полуденную черту, и на западную трибуну легли голубые тени. Повинуясь милостивому царскому кивку, распорядитель скачек поднял руку и под варварскую музыку, исторгаемую рожками, авлосами и тимпанами, на поле гипподрома выехали участники соревнований. Напуганные шумом и многолюдьем жеребцы становились на дыбы, ржали и лягались, а восхищенные отменными статями огненноглазых красавцев пантикапейцы хлопали в ладони и бросали удалым наездникам серебрянные оболы, которые всадники с удивительной ловкостью ловили на лету.

Впрочем, не обошлось и без происшествий. Один из наездников, пытаясь поймать сразу две монеты, свалился с коня, да так неудачно, что сломал руку. Его быстро увели за трибуны, и парад продолжался.

Великолепное зрелище! В те далекие времена лошади ценились очень высоко, а чистокровные красавцы, попирающие копытами скаковое поле гипподрома, подчас составляли целое состояние. Только знать и богатые купцы могли позволить себе подобную роскошь. Коней привозили в основном из Мидии и Парфии, они отличались быстротой и выносливостью, а от этих качеств нередко зависела жизнь воина. Были представлены здесь и полукровки, помесь лошадей скифов и благородной нисейской породы, но искушенные зрители внимания на них почти не обращали – эти скакуны никогда не выигрывали состязаний, а потому и обсуждать их достоинства считалось пустой тратой времени.

Однако, перенесемся в конюшни гипподрома, где шла подготовка к выездке дикарей, совсем недавно пригнанных меотами в подарок царю Перисаду. Запертые в тесные стойла, эти дети вольных степей не подпускали к себе даже конюхов, поднаторевших в своем ремесле. Мохноногие, широкогрудые, с длинными гривами, они кусались, как хищные звери, и с ржанием, больше похожим на рев медведя-шатуна, бросались на жерди загонов, разбивая их острыми копытами в щепу.

Гиппотоксоты (среди них был и Савмак) с некоторым смущением обменивались мнениями – таких звероподобных жеребцов и объезжать им не приходилось. Похоже, лошади росли в вольных табунах и еще не видели человека.

Савмак присмотрел себе саврасого жеребца, неистовавшего больше остальных. Судя по повадкам, это был вожак табуна. И по росту и по статям он превосходил остальных диких лошадей. Юноше было известно условие предстоящего укрощения – тот, кто останется в седле, получает коня в подарок. А на этом жеребце можно уйти от любой погони…

Неожиданно раздался чей-то раздраженный голос, и на пороге конюшни появился распорядитель скачек, высокий седобородый фракиец.

– …Клянусь Сабазием, этот купец удивительный нахал! – распорядитель был взбешен. – Он осмелился обвинить нас в том, что ему подсунули неопытного наездника. Гром и молния! Будто ему не известно, что наездников выбирают по жребию.

– Да, это так, – соглашался с ним его помощник, судя по говору, тавр. – Но не всегда и не всех… – осторожно добавил он, избегая встречаться взглядом со своим начальником.

– И ты туда же! – возмутился распорядитель. – Уж не собирается ли этот купчишка поставить себя на одну скамью с высокорожденными? – спросил он язвительно.

– Ты, как всегда, прав… – смиренно пробормотал тавр и со злобой посмотрел на спину фракийца.

– То-то… – надменно вскинув голову, распорядитель подошел к гиппотоксотам. – Мне нужен кто-нибудь из вас, чтобы заменить получившего травму наездника. Да побыстрее думайте, провалится вам в Тартар! У нас мало времени.

Гиппотоксоты переглянулись и потупились: выдержать скачки и объездку было чрезвычайно трудно. Тем более, что наезднику – конечно, если он не победитель – полагалось лишь скромное угощение и несколько оболов, а укротителя в случае удачи ждал поистине царский приз – великолепный конь.

– Собачьи дети… – плюнул разъяренный распорядитель. – Я предполагал нечто подобное. Ладно, тогда я сам назначу. Ты! – ткнул он пальцем в грудь Савмаку, стоявшему ближе всех. – И не вздумай упрямиться, – добавил с угрозой.