Гуарани - де Аленкар Жозе (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

В окружении цивилизованных людей он был невежественным туземцем, выросшим среди леса, варваром, каких цивилизация отвергает, считая, что они созданы для того, чтобы быть рабами. Как для Сесилии, так и для дона Антонио, хоть индеец и был их другом, он был всего-навсего другом-рабом.

Здесь все эти различия сразу исчезли. Дитя лесов, вернувшись в родную стихию, снова обрел былую свободу; он снова стал царем, он властвовал здесь по праву, которое ему даровали отвага и сила.

Горы, облака, водопады, полноводные реки, вековые деревья — вот что заменяло трон, балдахин, мантию, скипетр этому лесному монарху, окруженному здесь всем величием и роскошью природы.

Сколько признательности, сколько восторга было в эту минуту в глазах Сесилии! Только теперь она оценила самозабвенную, благоговейную преданность этого человека.

Так, в немом созерцании беззвучно пролетали часы. Но вот Сесилия почувствовала дыхание свежего ветерка — близился рассвет, и вскоре первые светлые полоски зари пробились сквозь сумрак ночи.

Над черным краем леса загорелась во тьме яркая, сверкающая утренняя звезда. Воды реки тихо всколыхнулись, пальмовые ветви зашелестели от дуновения ветра.

Девушка вспомнила, как радостно ей бывало всегда пробуждение, как беззаботно, безмятежно начинался всегда ее день, как приятно ей было молиться и благодарить бога за счастье, дарованное ей и всем ее близким.

Слезинка, повисшая на ее золотистых ресницах, скатилась на щеку Пери. Открыв глаза и увидев перед собой все то же светлое видение, с которым он засыпал, индеец подумал было, что сон его продолжается.

Сесилия улыбнулась. Она провела рукой по все еще полузакрытым глазам своего друга.

— Спи, — сказала она, — спи. Сеси сторожит.

От звука этих слов индеец окончательно проснулся.

— Нет! — прошептал он, стыдясь того, что поддался усталости. — Пери уже набрался сил.

— Надо же тебе отдохнуть! Ты ведь только что заснул.

— Начинает светать. Пери должен охранять свою сеньору.

— А почему твоя сеньора не может теперь охранять тебя? Ты решил взять на себя все заботы, мне даже нечем тебя отблагодарить!

Индеец взглянул на девушку восхищенными глазами.

— Пери не понимает, что ты хочешь сказать. Когда голубка летит далеко и чувствует, что устала, она отдыхает на крыле друга, который сильнее, чем она. Он охраняет гнездо, пока она спит, он приносит ей пищу ц защищает ее. А ты как голубка, сеньора.

Услыхав эти простосердечные слова, Сесилия покраснела.

— А кто же ты? — спросила она в смущении.

— Пери твой раб, — но задумываясь, ответил индеец.

Девушка покачала головой.

— У голубки не бывает рабов.

Глаза Пери заблестели; он воскликнул:

— Значит, Пери твой…

Зардевшись от волнения и вся дрожа, со слезами на глазах, Сесилия коснулась руками губ Пери и не дала ему произнести слово, на которое сама же его вызвала.

— Ты мой брат, — сказала она с очаровательною улыбкой.

Пери посмотрел на небо, словно призывая его в свидетели своего счастья.

Рассвет тончайшим покрывалом ложился на лес и поде. Утренняя звезда ярко сверкала в небе.

Сесилия опустилась на колени.

— Радуйся, дева Мария!

Индеец смотрел на нее: в глазах его сияло неизъяснимое счастье.

— Теперь ты христианин, Пери! — сказала она, бросив на него умоляющий взгляд.

Ее друг понял этот взгляд. Опустившись на колени, он сложил руки, как она.

— Ты будешь повторять за мной все слова и постарайся их не забыть.

— Они же слетают с твоих губ, сеньора.

— Нет, но сеньора! Сестра!

Вскоре к журчанью реки присоединился нежный голос Сесилии, произносившей исполненные поэзии слова христианского гимна.

Пери повторял их за нею, как эхо.

Окончив молитву, может быть, первую, которую слышали в этих местах вековые деревья, они поплыли дальше.

Когда солнце достигло зенита, Пери, как и накануне, стал искать убежище для полуденного отдыха.

Лодка завернула в узенький рукав реки. Сесилия сошла на берег; ее спутник выбрал тенистый уголок, где она могла отдохнуть.

— Подожди меня здесь. Пери сейчас вернется.

— Куда ты? — встревоженно спросила девушка.

— Наберу для тебя плодов.

— Я не хочу есть.

— Они пригодятся потом.

— Хорошо, тогда я пойду с тобой.

— Нет. Пери не позволит.

— Почему? Ты не хочешь, чтобы я была с тобой?

— Взгляни на твое платье, сеньора! Взгляни на твои ноги. Ты же поцарапаешься о шипы кактусов.

Действительно, Сесилия была одета в легкое батистовое платье; на ногах у нее были шелковые туфельки.

— Так ты оставляешь меня одну? — сказала она печально.

Индеец на минуту заколебался. Но вдруг лицо его просияло.

Он сорвал качавшуюся на ветру лилию и протянул ее девушке.

— Знаешь, — сказал он, — старики нашего племени слышали от своих отцов, что душа человека, когда она покидает тело, переселяется в цветок и прячется в нем, пока птичка гуанумби 68 не сорвет этот цветок и не унесет его далеко, далеко. Вот почему гуанумби перелетает с цветка на цветок и целует его, а потом взмахнет крыльями и совсем улетит.

Привыкшая к поэтическому языку индейца, Сесилия ждала, что он пояснит свою мысль.

Индеец продолжал:

— Пери не унесет с собой свою душу, он оставит ее в этом цветке. Ты будешь не одна.

Девушка улыбнулась и, взяв лилию, спрятала ее у себя на груди.

— Она будет со мной. Иди, милый брат, и возвращайся скорее.

— Пери не уйдет далеко. Когда ты позовешь, он услышит.

— А ты мне ответишь, да? Чтобы я знала, что ты близко?

Прежде чем уйти, индеец разложил вокруг Сесилии, на некотором расстоянии от нее, несколько небольших костров из веток лавра, коричного дерева, уратаи и других ароматических деревьев.

Таким образом, он сделал ее убежище неприступным. , С одной стороны была река, с другой — костры, которые преграждали путь хищным зверям и змеям. Разносившийся вокруг пахучий дым разгонял даже насекомых. Пери не мог допустить, чтобы оса или муха ужалила его сеньору и высосала хоть капельку ее крови. Вот почему он и принял все эти меры предосторожности.

Сесилия могла теперь чувствовать себя спокойно, как во дворце. Да он и в самом деле был похож на дворец лесной царицы, этот тенистый шатер, полный прохлады, где трава заменяла ковер, листва — балдахин, гирлянды цветов — бахрому, пение сабиа — оркестр, речная гладь — зеркало, солнечный луч — золоченые арабески.

Девушка видела, как индеец заботился о ее безопасности, и не сводила с него глаз, пока он не исчез в чаще леса.

Когда она почувствовала, что рядом никого нет, что она совсем одна, она потянулась за спрятанным у нее на груди цветком Пери.

Хоть она и была христианкой, она не могла побороть в себе невинное суеверие, которому поддалось ее сердце: когда она понюхала лилию, ей показалось, что рядом с нею живое существо, что душа Пери осталась в этом цветке.

Есть ли на свете хоть одна шестнадцатилетняя девушка, в сердце которой не нашли бы себе приют эти полные очарования иллюзии, которые рождаются вместе с первой любовью?

Какая девушка не гадает по лепесткам ромашки и не считает черную бабочку дурным предзнаменованием, предвещающим потерю самых сладостных для нее надежд?

Точно так же как у человечества в целом на заре его существования, так и у каждого отдельного человека на заре жизни есть своя мифология, быть может, еще более поэтичная и прекрасная, чем та, которую создали греки. Ее Олимп, населенный богами и богинями неслыханной красоты, — это сама любовь.

Сесилия любила. В неведении своем девушка старалась обмануть себя, объясняя наполнявшее ей душу чувство братской привязанностью и называя ласковым словом «брат» того, кого в душе ей уже хотелось назвать иначе, — именем, которое ее губы еще не решались произнести.

Она была одна, и все же стоило ей подумать об этом, как щеки ее заливались краской, сердце трепетало и голова склонялась к плечу, словно чашечка цветка, отяжелевшая под животворными лучами солнца.