ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael (электронные книги бесплатно txt) 📗
Единственным человеком, которого не устраивал поворот событий был граф де Плугастель. Он воспринял как личную обиду решение регента послать в лагерь принца де Конде господина де Керкадью. Сеньор де Гаврийяк был на девять лет старше графа и уступал ему в физической силе и выносливости. Более того, господин де Плугастель привык ездить по поручениям принцев и часто выступал в роли их посланника. Он разыскал д'Антрага и высказал графу свои претензии.
— Честно говоря, я нахожу, что всё это очень странно. Мне хотелось бы знать, чем я заслужил неудовольствие его высочества.
— Неудовольствие! Мой дорогой Плугастель! Как раз напротив. Мосье так высоко вас ценит, что желает оставить при своей особе в час кризиса.
Плугастель просиял.
— Значит, я буду сопровождать его в Тулон?
— Едва ли это возможно, как бы сильно ни желал его высочество вашего присутствия. Вы должны понимать, что свиту Мосье в этой поездке придётся сократить до необходимого минимума.
Плугастель снова нахмурился.
— Господин д'Антраг, мне кажется, что вы сами себе противоречите. Мосье не посылает меня с поручением, хотя я имею опыт в такого рода делах. Вместо меня он отправляет человека, который едва ли приспособлен к тяготам далёкого путешествия, особенно в эту декабрьскую погоду. По вашим словам, его высочество делает это из желания оставить меня при своей особе. И всё же, когда самое большее через два дня он отправится в Тулон, я должен буду остаться здесь.
— Это кажущееся противоречие, — вкрадчиво объяснил д'Антраг. — У его высочества в отношении вас свои планы. Большего я не могу вам сказать. Если вы не удовлетворены, расспросите самого Мосье.
Плугастель ушёл ещё более расстроенный, чем пришёл. Он отправился в гостиницу — мучить графиню своими недоуменными тирадами.
Глава XXXVI. ДОСАДНАЯ ПОМЕХА
Алина сидела в верхней комнате гостиницы «Медведь», которую они с дядей занимали уже почти год. Никогда в жизни она не чувствовала себя более одинокой, чем в этот вечер, когда господин де Керкадью отправился в поездку в далёкую Бельгию. Одиночество обострило скорбь и ощущение непоправимости утраты, которое не покидало девушку с того чёрного дня, когда ей сообщили о гибели Андре-Луи. Алина чувствовала себя усталой и подавленной. Жизнь представлялась ей унылой пустыней.
Она ужинала одна, едва замечая, что ест. Потом со стола убрали, погасили верхний свет и принесли свечи. Хозяин, сочувствующий одиночеству девушки, пришёл лично, чтобы оказать ей эту маленькую услугу. Перед уходом он тепло пожелал своей постоялице доброй ночи и справился, не может ли он сделать что-либо ещё для её удобства.
Алина сидела, погрузившись в печальную задумчивость, с томиком Горация на коленях. Честно говоря, это была не та книга, которую она выбрала бы для чтения сама. И всё же девушка не расставалась с ней последние пять месяцев. Оды Горация были излюбленным чтением Андре-Луи; и Алина часто перечитывала их, пытаясь представить, какие мысли и чувства рождали они у её возлюбленного. Это занятие вызывало у неё сладкую иллюзию духовного общения с Андре-Луи.
Но в этот вечер слова из книги не доходили до её сознания. Слишком тяжело переживала она свалившееся на неё одиночество. И, когда время уже близилось к десяти, её уединение нарушил приход регента.
Он вошёл в комнату бесшумно. Последние три месяца он часто навещал Алину в любой час дня в такой вот неподобающей его сану манере.
Принц тихо закрыл за собой дверь и остановился у порога, наблюдая за девушкой, которая не подозревала о его присутствии. Шляпу Мосье снял, но остался в тяжёлом плаще, припорошенном снегом.
В этот момент с улицы донёсся хриплый голос ночного сторожа, возвестивший наступление десяти часов. Этот крик вернул Алину к действительности. Она заметила принца, и напоминание о времени отразилось на форме её приветствия.
— Вашему высочеству не следовало бы выходить из дому в такой поздний час, — сказала она, вставая.
— Поздно или рано, это не имеет значения, Алина. Я живу, чтобы служить вам. — Регент сбросил плащ, прошёл в комнату и бросил его на стул, потом величавым шагом приблизился к девушке. Он остановился у камина и машинально протянул пухлую белую руку к огню, который недавно развёл заботливый хозяин.
В комнате повисло тяжёлое молчание. Странная скованность и нервозность принца передалась Алине и вызвала у неё смутное дурное предчувствие.
— Уже поздно, — повторила она. — Я собиралась лечь. Я не очень хорошо чувствую себя сегодня.
— Какая вы бледненькая! Моё бедное дитя! Вам, наверное, очень одиноко. Поэтому я и решился прийти к вам, несмотря на поздний час. Я чувствую себя виноватым. — Принц вздохнул. — Но необходимость не знает жалости. Я должен был известить Конде, а, кроме вашего дядюшки под рукой не оказалось никого, кто мог бы исполнить это поручение.
— Мой дядюшка поехал очень охотно, монсеньор. Мы послушны своему долгу. У вашего высочества нет оснований упрекать себя.
— Если только вы не упрекаете меня.
— Я, монсеньор? Если я и упрекаю вас, то лишь за вашу чрезмерную заботу обо мне. Вам не следовало приходить сюда так поздно. Тем более, в такую погоду. Вам не следовало приходить.
— Не приходить? Зная, что вам здесь одиноко? Вы ещё совсем не знаете меня, Алина, — сказал Мосье с мягким укором. Но, несмотря на эту мягкость, в его голосе звучала странная горячность. Он взял девушку за руку. — Вы замёрзли. Какая вы всё-таки бледненькая! — Его взгляд скользнул от лица ниже. На девушке было платье из зелёной тафты. Низкий вырез открывал часть груди. — Честное слово, бледность щёк не уступит белизне вашей груди.
Вряд ли его высочество мог подыскать лучшее лекарство от бледности, чем эти слова. Лицо Алины залила краска. Девушка попыталась мягко высвободить руку, но Мосье лишь сильнее сжал пальцы.
— Почему вы боитесь меня, дитя? Это несправедливо. Я был так терпелив! Так терпелив, что сам себя не узнаю.
— Терпеливы? — Глаза Алины вспыхнули, между бровями пролегла суровая морщинка. Вся робость слетела с неё, уступив место холодному достоинству. — Монсеньор, уже поздно. Я здесь одна. Я признательна вам за доброту, но вы оказываете мне слишком великую честь.
— Она и вполовину не так велика, как та, что я желал бы оказать вам. Почему вы так жестоки, Алина? Почему вы безразличны к моим страданиям? Неужели в этой прекрасной белой груди бьётся каменное сердце? Или вы просто не доверяете мне? Говорят, я непостоянен. На меня клевещут, Алина. И, даже если бы это было правдой, вы излечили меня. С вами я буду постоянен, дитя. Постоянен, как звёзды.
Мосье выпустил руку девушки, чтобы обнять её за плечи. Он попытался притянуть её к себе, но Алина выказала неожиданную силу, с которой рыхлый, изнеженный принц не сумел совладать.
— Монсеньор, это недостойно! — Алина вырвалась из его объятий и застыла перед принцем, прямая и напряжённая, с высоко поднятой головой. Изменчивый свет пламени играл в золотистых волосах, румянец то приливал к щекам, то снова таял, грудь высоко вздымалась. Мосье смотрел на прекрасное девичье лицо, изящную шею и плечи и чувствовал, как в нём нарастает раздражение. Да кто она, в конце концов, такая? Дочь неотёсанного бретонского дворянина. А ведёт себя, словно герцогиня. Хуже. Ни одна герцогиня во Франции — он готов в этом поклясться — не стала бы принимать ухаживания принца крови с такой холодной сдержанностью. А учитывая его близость к трону — тем более. Придёт день, и он станет королём. Неужели эта девица ценит своё глупое целомудрие выше тех почестей, которыми он сможет её осыпать?
Но Мосье не произнёс вслух ни одного из своих риторических вопросов. Эта холодная неприступная добродетель не растает от его доводов. Приступ гнева видоизменил его страсть. Теперь принцу почти хотелось причинить боль этой маленькой дуре. В какое-то мгновение мосье чуть не поддался этому порыву но он ненавидел всяческое насилие. Кроме того, его высочество страдал от излишней полноты, и любое физическое усилие вызывало у него одышку. А судя по тому, как легко эта девица вырвалась у него из рук, справиться с ней нелегко, если вообще возможно.
