Темная роза - Хэррод-Иглз Синтия (мир бесплатных книг .TXT) 📗
– Вам не будет больно, – вдруг с неожиданной для него нежностью произнес Кингстон. – Они говорят, что это очень... быстро.
Анна старалась не взорваться, хотя они поняли, что она очень волнуется.
– Они говорят, что палач очень опытный. Да и шея у меня очень тонкая. – Она положила руки на горло, захватив его в кольцо, и истерически засмеялась.
Кингстон выглядел потрясенным, его смятение заставляло ее смеяться еще сильнее. Нанетта и остальные фрейлины расплакались, и лейтенант, наконец, ретировался – он так и не понял ее. Когда он ушел, ее смех оборвался так же резко, как и начался.
– Идемте, лучше вам одеть меня. Мэдж, Мэри, прекратите плакать. Еще не время. Найдите мое платье. Нан, у тебя рука легкая – расчеши мне волосы. Сегодня я должна в последний раз выглядеть как королева.
Они заботливо одели ее. Это далось им с трудом, так как руки у них все время опускались, а глаза были полны слез. Она подшучивала над своими фрейлинами, подбадривая их, но это только еще больше их расстраивало, так как легко быть слабым, когда есть кто-то сильнее тебя. Она надела рубашку из алой камки, пепельно-серое платье, любимый чепец из черного бархата, с двойным рядом жемчуга. Это был тот самый французский чепец, который она ввела в моду, когда привезла его из Франции, от двора королевы Клавдии. То, что она решила надеть его в последний день, казалось символичным. Волосы свободно разметались по спине. Так могли носить их только девственницы и королевы. Она знала в своей жизни только одного мужчину, и именно он осудил ее на смерть. За несколько минут до полудня вошел Кингстон с вооруженной стражей.
– Час настал, – объявил он, – вы должны быть готовы.
Анна побледнела и протянула руку, чтобы опереться на Мэри. Дни после суда казались такими длинными, и вот вдруг осталось всего несколько минут до смерти, всего несколько минут для того, чтобы сказать и сделать то, что она хотела. Губы у нее пересохли, и ей пришлось облизать их, прежде чем начать говорить:
– Можете не волноваться, я давно готова. – Она взяла молитвенник и последний раз окинула взглядом камеру – когда-то королевские апартаменты, в которых она провела ночь перед коронацией, – а затем вышла вслед за Кингстоном. Четыре фрейлины последовали за своей королевой. Нанетта несла льняной платок, чтобы прикрыть ее волосы, Мэри – повязку, чтобы завязать ей глаза, и еще кусок ткани, чтобы завернуть ее голову.
Процессия спустилась по лестнице и оказалась в сиянии майского солнца. Маленький лужок возле церкви Св. Петра был забит людьми, стоящими в молчании. В центре возвышался эшафот, а на нем две едва различимые против солнца фигуры ожидавших ее людей. Это были одетые с головы до ног в черное палач и его помощник.
– Из Кале, – пробормотала Анна. Кингстон подошел поближе:
– Мадам? – спросил он.
– Я рада, что он из Кале. Мастер Кингстон, вы прочли мою речь? Вы ведь не будете препятствовать мне произнести ее?
– Разумеется, нет, мадам, вы имеете полное право произнести ее. Вот золото, чтобы заплатить палачу.., – Он вручил ей маленький кожаный мешочек. – Может быть, у вас есть еще распоряжения – например, долги, которые нужно оплатить?
Анна покачала головой. Она не могла говорить – ее глаза, казавшиеся еще более огромными на бледном лице, не могли оторваться от эшафота. Она в последний раз чувствовала под ногами траву – но путь был так короток, слишком короток. У ступеней эшафота Кингстон остановился и повернулся спиной – его долг был исполнен. И только ее фрейлины могли видеть, какой испуг и смятение охватили Анну, прежде чем она нашла в себе силы приподнять юбки и ступить на деревянные ступени, ведущие на покрытый соломой эшафот. В центре платформы возвышалась плаха – наводящая ужас, испещренная шрамами и потемневшая колода с выемкой для шеи посередине. Палач подошел к ней, опустился на колени и произнес:
– Мадам, молю о прощении, ваша светлость, ибо я только исполняю свой долг.
Анна испуганно посмотрела на него, словно за эти минуты забыла, что он француз. Наконец, придя в себя, она отвечала:
– Охотно, – и положила в его руку кошелек. Но где же меч? Она огляделась и увидела его сверкающим на солнце в руках у помощника.
Тогда она подошла к поручням, чтобы прочитать свою речь этому морю повернувшихся к ней лиц. Легче умирать на миру, когда важно – как она вышла, как она ведет себя. Анна начала спокойным тоном:
– Добрые христиане, я пришла сюда, чтобы умереть, ибо по закону меня осудили на смерть, и против этого мне сказать нечего. Я явилась сюда не за тем, чтобы обвинять кого-то или говорить что-либо в свое оправдание. Но я прошу Господа хранить нашего короля и послать ему долгое правление всеми вами, ибо никогда еще не было столь мягкого и милосердного правителя, и для меня он всегда был добрым и милостивым государем. Не поминайте меня лихом. Я покидаю этот мир и вас и прошу всех простить меня.
Итак, сделано и это. Больше ей в этой жизни ничего не оставалось. Многие из присутствовавших рыдали. Королева повернулась к своим фрейлинам, ослепшим от слез, и ей пришлось самой снять с себя чепец. Черные волосы сверкнули под сиянием солнца, и Анна протянула украшенный жемчугом чепец Нанетте, а та трясущимися руками приняла его и протянула взамен льняное покрывало. Потом помогла Анне связать волосы, чтобы они не оказались на пути меча. Ее длинная шея выглядела такой хрупкой и беззащитной!
– Мэри, – позвала Анна, и Мэри вышла вперед. Анна поцеловала ее и отдала ей свой молитвенник. – Передай это Томасу, скажи ему... скажи ему, что мои лучшие воспоминания – о нашем детстве в садах Ивера. Возвращайся в Кент, Мэри, дорогая.
Беззвучно рыдающая Мэри была не в состоянии произнести ни слова. Королева поцеловала, Мэдж и Мег и сказала каждой что-то в утешение, а затем повернулась к Нанетте.
– Дорогая Нан, – начала она, и их взгляды встретились. Больше слов не нашлось.
– Повяжи мне платок. Ты свободна.
Они обнялись, и слезы Нанетты увлажнили щеку Анны. Нанетта взяла у Мэри платок, и в этот момент она увидела, что королева смотрит в сторону ворот – как будто прощается со свободой. Нанетта встала за ее спиной и повязала ей на лицо платок, навсегда скрывший от мира ее огромные глаза. И тут Анну снова охватила паника – оказавшись одна, в темноте, она не могла сделать ни шага. Палач торопил ее, попросив опуститься на колени и прочитать молитву, а потом кивком дал понять Мэри и Нанетте, что они должны взять ее за руки и подвести к плахе. После какого-то внезапного сопротивления Анна подчинилась им.
Она начала говорить, очень быстро, как если бы боялась, что ее прервут:
– Я поручаю свою душу Иисусу Христу. О Боже, будь милосерден ко мне! Христу передаю я свою душу – Иисус, прими ее!
Палач шагнул вперед. Нанетта закусила губу, теперь единственное, что она еще могла сделать для своей госпожи, это проследить за ее казнью до конца. Нанетта заставила себя не закрывать глаза. Металл блеснул на солнце, раздался короткий свист, и голова Анны покатилась в солому, а тело подпрыгнуло от удара, выбросив из шеи струю крови. С отчаянным воплем Мэри ринулась вперед и набросила белую ткань на голову, но недостаточно быстро. Нанетта успела увидеть лицо казненной, и ей показалось, что ее губы еще шевелятся, произнося молитву.
Воздух сотряс пушечный выстрел – только один, как было предусмотрено. Палач поднял пучок соломы, чтобы вытереть лезвие меча, и четверо женщин, отвернувшись, спустились с эшафота. Толпа начала убывать, а Кингстон и Уолсингам уже поджидали палача и его помощника, чтобы доставить их в апартаменты, где их должны были развлечь, прежде чем отправить назад, во Францию. Нанетта, Мэдж, Мэри и Мег вернулись в камеру королевы, чтобы забрать свои вещи, но прошло много времени, прежде чем они смогли справиться с рыданиями и что-то сделать.
Тени на дворе уже удлинились, а на эшафоте все еще лежало одетое в серое платье тело, распростершее руки, обнимая плаху. Обрубок шеи почернел от копошащихся на нем мух, а некогда белое покрывало все пошло черными пятнами, скрывая под собой голову. И только уже под вечер Кингстон с ужасом вспомнил, что в суматохе он забыл измерить тело королевы для гроба.
