Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Но Руперт понимал, что это едва ли осуществимо. Готфрид был не только метким, но и быстрым стрелком. Если бы один из кнехтов посмел сделать неосторожное движение, юноша уложил бы его на месте. Потом, конечно, его бы разоружили, но за это одному из слуг Ордена пришлось бы поплатиться жизнью.
— Ты предстанешь перед судом Капитула! — в гневе прорычал Руперт, бессильно наблюдая сквозь ветки кустарника за тем, как молодой поляк и его люди, благополучно промчавшись мимо засады, скрылись за поворотом дороги.
— Я отвечу Капитулу то же, что и вам, Брат Руперт: пусть поляки — враги Ордена, но, борясь против них, мы не можем пренебрегать законами рыцарской чести. Вступите с ними в открытый бой, и я буду биться с вами плечом к плечу! До победы или до смерти, как мне положит Господь! Но пускать врагам стрелы в спину из засады я не буду, клянусь в том Верой и славным именем предков!
Фон Велля, слушавшего сумбурную речь юноши, внезапно охватило тяжкое, болезненное чувство. Он вспомнил, как когда-то по приказу переступил черту, ставшую непреодолимой для Готфрида, уверив себя в том, что каждый поступил бы так же на его месте.
Теперь мальчишка, коего он учил рыцарским доблестям, преподавал ему урок благородства, напоминая о том, что совесть и честь — выше приказа. И он готов был отстаивать свою правоту перед высшими чинами Ордена, не страшась наказания, на что в свое время не решился Руперт.
Сознание собственной ущербности било по самолюбию тевтонского Командора еще больнее, чем неповиновение оруженосца. Он мог бы простить юноше трусость, но не смог извинить бесстрашия, напомнившего ему о собственном былом малодушии.
«Что ж, Готфрид, ты сам выбрал свою судьбу! — принял про себя решение фон Велль. — Ты мог бы укрыться за приказом, как за щитом, но предпочел выйти на бой с открытым забралом. Кто же теперь виноват, в твоей смерти, кроме тебя самого?»
— Я понял тебя, — произнес он примирительным тоном, бросив наземь свой арбалет, — успокойся, мой мальчик, ты меня убедил. Впредь я не нарушу законов рыцарской чести!
— Это правда, Брат Руперт? — неуверенно вопросил юноша, все еще держа оружие наготове.
— Клянусь жизнью! В жестокой и страшной борьбе, которую мы ведем во славу Веры и Ордена, сердца нередко черствеют, и мы забываем о том, что для рыцаря есть вещи важнее политической целесообразности и военного успеха.
Могу ли я сердиться на тебя, мой добрый Готфрид, за то, что ты мне напомнил о них? Нельзя упрекать человека в том, что он справедлив и честен. Я не стану сообщать Капитулу о твоем проступке. Давай обнимемся, как братья, и забудем о нашей размолвке!
В глазах юноши блеснули слезы. Тронутый словами фон Велля, он положил на снег самострел и доверчиво шагнул в объятия наставника.
Руперт ждал этого. Движением быстрым, как бросок змеи, он обнажил привешенный к поясу корд и вонзил гибельное жало Готфриду в основание шеи. Он намеренно бил сзади, чтобы, вынимая из раны клинок, не забрызгаться кровью.
Вздрогнув от внезапной боли, Готфрид отпрянул назад, и глаза его встретились с глазами убийцы. Странно, но во взгляде юноши фон Велль не встретил ни смертельного ужаса, ни запоздалой злобы. В нем читалось лишь изумление и безмерное разочарование в человеке, которого оруженосец еще недавно боготворил.
— Прости, Готфрид, но я не мог поступить иначе, — холодно произнес Руперт, снегом утирая с кинжала кровь. — Ты, и впрямь, благороден, но что толку в благородстве, несущем вред делу Ордена? Ты витал в облаках со своей честностью, так ступай туда, где ее оценят по достоинству и где она не помешает нашей борьбе!
Глаза юноши закатились, и он тяжело осел на снег, тут же окрасившийся кровью. Кнехты фон Велля созерцали это страшное зрелище, поодаль. Им еще не приходилось видеть, чтобы тевтонский рыцарь отправлял на тот свет собственного оруженосца.
— Что встали, словно пни? — сурово бросил им Руперт, вкладывая корд в ножны. — Оттащите изменника вглубь леса и бросьте на поживу волкам! Но прежде разденьте донага. При нем не должно оставаться ничего, что выдавало бы его принадлежность к Ордену!
Глава 34
С ночи до полудня Дмитрий Бутурлин и его спутники шли по следам убийц Корибута. Вначале они двигались вслепую, придерживаясь указанной Медведем полоски суши между лесом и болотом, но затем, как и обещал зверолов, на тропе проступили следы.
Волкич упорно шел на север, продираясь сквозь снежные заносы и кустарник и избегая открытых мест. Лишь однажды он остановился близ старой, кряжистой сосны, о чем свидетельствовала вырытая у ее корней свежая яма.
Для схрона она была недостаточно глубокой. Похоже, что под деревом у Волкича хранилось нечто ценное, что-то, что он до поры скрывал от своих подручных. Теперь беглый тать вернулся за своим сокровищем, и это лишний раз подтверждало мысль Дмитрия о том, что Волкич решил бежать за пределы Унии.
Межа, разделявшая земли литвинов и владения Ливонского Ордена, была уже близка. Бутурлину оставалось надеяться лишь на то, что глубокий снег и бурелом задержат в пути душегуба, и это позволит нагнать его прежде, чем он доберется до спасительной Ливонии.
В глубине души Дмитрий сознавал, насколько призрачна сия надежда. Сплетения колючих ветвей и сугробы препятствовали его отряду в той же мере, что и шайке Волкича, отчего расстояние между беглецами и преследователями никак не сокращалось.
Сердце Дмитрия учащенно забилось в груди, когда вековечный бор, по которому шел отряд, вдруг расступился, открыв взорам боярина и его спутников широкую, гладкую, как стол, равнину.
За прожитые четверть века Бутурлину довелось повидать немало разных пустошей. Но эта была примечательна тем, что ее дальний край окаймляла студеная синь Балтийского Моря. Когда-то оно плескалось в версте от Старого Бора, но потом, по неизвестным причинам, отступило, оставив за собой длинный пологий склон.
О прежней границе воды и суши напоминал лишь излом, отделяющий равнину от прибрежного склона, подобно тому, как ребро, идущее вдоль клинка сабли, отделяет голомень от лезвийного откоса. Дальше чуть слышно шумели волны и слышались крики чаек, носившихся в поисках добычи над бирюзовой гладью воды. Дмитрия, не раз побывавшего с княжескими посольствами в чужих землях, трудно было изумить простором степи, глушью лесов и разливами полноводных рек.
Но море он видел впервые и с непривычки глядел на него во все глаза. Оно манило боярина безмерной ширью, шорохом волн и терпким запахом соленого ветра. В иное время он забыл бы о тяготах своей полукочевой жизни и побежал бы ему навстречу, чтобы испить горько-соленой воды и послушать вблизи рокот прибоя.
Только нынче у Бутурлина была иная забота, и она не давала ему ни о чем думать, кроме поимки беглого татя. Судя по следам, Волкич со своей шайкой уже преодолел равнину и скрылся за гранью берегового излома. Невидимый отсюда для преследователей, он наверняка шел вдоль берега на запад, туда, где на горизонте чернела громада ливонской пограничной крепости с реющим на ветру орденским стягом.
Чутье подсказывало Дмитрию, что враг еще не успел добраться до Ливонии, но если его не догнать сейчас, он скроется в чужих землях, и тогда усилия последних дней пойдут насмарку. Знали это и казаки. Посему, не сговариваясь, они разом хлестнули плетьми коней и рванулись вслед за ускользающим татем.
У самой кромки леса следы Волкича и его подручных пересеклись со следами куда большего отряда, двигавшегося в обход Старого Бора на север. Количество подков, отпечатавшихся на снегу, свидетельствовало о том, что здесь прошла Самборская конная полусотня. После бесплодных попыток изловить убийц Корибута на востоке Воевода, наконец, решил поискать их на западной границе.
Но если направление поисков Кшиштоф выбрал верно, то со временем он явно прогадал. Дмитрий понял это, едва взглянув на пересекающиеся пути шайки Волкича и Самборских конников. Пройти первыми Волкич и его люди не могли: наткнувшись на их след, Воевода неминуемо ринулся бы за ними в погоню.
