Королева-Малютка - Феваль Поль Анри (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
– Господин де Шав, – медленно и спокойно заговорила герцогиня, – лучший и самый жестокий человек, какого я встречала. Он пылко обожает, он оскорбляет бешено и свирепо; щедрость его беспредельна, но он бывает алчным, словно дикий южноамериканский разбойник. Это дворянин, более того – это знатный вельможа, но, прислушавшись к советам дурной страсти, он становится лакеем. Не знаю, впрочем, что могла бы сделать с господином де Шав большая взаимная любовь.
– А его никогда не любили? – прошептал Саладен.
– Его всегда ненавидели, – жестко ответила герцогиня.
Саладен думал, что она продолжит, но она надолго замолчала.
Невозможно было без восторга смотреть на ее бледное, трагически прекрасное лицо.
– Я многим ему обязана, – с мучительным усилием вновь заговорила она, – но мне внушают страх его обагренные кровью руки. Его пороки отталкивают меня, его приступы ярости меня пугают, и я никогда не могла увидеть в нем…
Она снова, на этот раз внезапно, умолкла.
У Саладена заблестели глаза.
Он выждал немного. Убедившись, что герцогиня не собирается продолжать, он решился и без сожаления деловым тоном спросил:
– Позвольте узнать размер его состояния?
– Он все еще очень богат, – ответила герцогиня. – Из шести платежей, установленных после продажи его поместий в провинции Пара, он получил всего две суммы.
– И каковы же эти суммы?
– Триста тысяч пиастров, или полтора миллиона франков.
– Черт! – воскликнул Саладен. – Это немало, и, должно быть, его владения – лакомый кусочек земли. Должен ли я считать, что он уже промотал полученные деньги?
– Почти все, – ответила госпожа де Шав. – Жизнь господина де Шав – сплошной вихрь. Отголоски его безумных выходок иногда долетают ко мне в мое уединение, но до сих пор я мало придавала этому значения. Он бешено играет и проигрывает; за улыбку женщины он готов швырять кучи золота; вдобавок существует его большое эмигрантское дело: бразильская Компания.
– Ага! – перебил Саладен. – Это та история, в которой замешан бесценный Аннибал Джоджа?
Герцогиня утвердительно кивнула.
– Мы говорили, что дойдем до этого, – продолжал Саладен, – но прежде чем затронуть эту тему, я хотел бы знать числа, на которые приходятся выплаты трехсот тысяч пиастров.
– Они мне известны, потому что я со страхом их ожидаю, – сказала герцогиня, – в это время он кутит вдвое против обычного. Третья выплата должна произойти на днях, срок подошел.
Саладен не стал ничего записывать, но если бы кто-нибудь наблюдал за его лицом, он мог бы поклясться, что в этом не было никакой нужды.
Дело снова приняло другой оборот.
– Перейдем, прошу вас, – начал Саладен, – к виконту Аннибалу и бразильской Компании; меня это интересует, хотя мне кажется вполне вероятным, что великолепный неаполитанец исполняет и другие поручения его светлости.
– Дело переселения, – ответила госпожа де Шав, – ничем не отличается от прочих, какие мы видим сегодня вокруг нас. Оно связано с нашими бразильскими владениями – конечно, не с теми, что в провинции Пара – те уже проданы, – но с другими, расположенными дальше на юго-запад. Это акционерное общество, создание которого дорого обошлось господину герцогу; оно гарантирует годные для обработки земли европейцам, которые согласятся обосноваться в Бразилии.
– А были ли уже выплаты по акциям? – поинтересовался Саладен.
– Не знаю, – ответила госпожа де Шав.
Саладен собрал свои бумажки и аккуратно убрал их в блокнот.
– Я рассчитывал на большее, – сказал Саладен, явно собираясь распрощаться. – В такой ситуации, какую вы мне обрисовали, я не вижу достаточных гарантий для госпожи маркизы де Розенталь.
– И вот, не получив… или не найдя гарантии достаточными, – без всякой горечи в голосе перебила его госпожа де Шав, – вы разлучаете мать с дочерью…
– В интересах дочери, – договорил Саладен.
– В интересах дочери, – повторила герцогиня, – разумеется, я так и поняла, иначе это было бы низостью.
Саладен поклонился. Он знал, что не уйдет без последнего слова герцогини. Она снова заговорила:
– Вы предостерегли меня против чрезмерной пылкости первого порыва, против мечты, которая могла бы побудить мать обратиться за помощью к правосудию, чтобы выступить против незаконного, по сути, брака, поскольку он был заключен без согласия родителей с несовершеннолетней, которой только что исполнилось пятнадцать,
Саладен улыбнулся.
– Все эти вопросы мне знакомы, – сказал он, – я много над ними размышлял и хотя мог бы в судебном порядке ответить на них, предпочел поместить «госпожу Рено», – последние слова он произнес с особым ударением, – в надежное место. Не исключено, кстати, что у нее есть и другое имя, как и у меня, потому что мы здесь не в исповедальне, сударыня. Я вам говорю совершенно искренне: я хозяин положения – в полном смысле этого слова. Если за дверью вашего дома меня встретят жандармы, если они схватят меня, я и окруженный ими обернусь, чтобы снова повторить вам: я хозяин положения! И единственное, чем я недоволен, так это тем, что сложившееся положение – не из лучших.
– Позволите ли вы мне увидеть мою дочь? – внезапно спросила госпожа де Шав.
Поистине странно, что Саладена застал врасплох этот совершенно естественный вопрос. Он был в таком явном смятении, что госпожа де Шав усомнилась, не привиделась ли ей вся эта длинная сцена.
– Я не прошу вас отдать ее мне, – настойчиво продолжала она, несмотря на свои сомнения. – Я не умею расставлять ловушки, и я принимаю вещи такими, как видите их вы: вы – хозяин, я признаю это за вами и только прошу разрешения обнять мою дочь. За это я готова заплатить столько, сколько вы захотите.
– О, сударыня! – изображая оскорбленного, воскликнул Саладен.
– Столько, сколько вы захотите, – повторила госпожа де Шав, – потому что мы поговорили о состоянии господина герцога, но о моем собственном и слова не было сказано.
Глаза Саладена не могли округлиться сильнее, однако же они расширились.
Дело опять вступало в новую стадию.
– Вы не откроете мне свою тайну, – продолжала герцогиня, все сильнее волнуясь, – я не узнаю, где спрятано мое бедное дорогое дитя, моя дочь, о судьбе которой мы так холодно рассуждаем и ради которой я готова идти побираться! Мы сядем в карету, вы завяжете мне глаза; я снова обрету способность видеть только тогда, когда окажусь рядом с моей дочерью. За это – повторяю, сударь, и Боже меня сохрани оскорбить вас! – я дам вам все, что вы потребуете: по брачному контракту господин де Шав отдал мне свои фамильные бриллианты, оцененные в двести тысяч пиастров, и свои земельные владения в Гуарде, в португальской провинции Коимбра, которые приносят ежегодно доход в сто двадцать тысяч франков.
Саладену пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы сохранить невозмутимый вид. Корни волос у него взмокли от пота.
– Сударыня, сударыня! – сказал он. – Значит, я предстал перед вами в таком невыгодном свете? Я – маркиз де Розенталь!
– Вы – господин Рено, – с легким оттенком презрения прошептала герцогиня. – Если вы не хотите, я буду считать, что вы случайно узнали различные эпизоды очень печальной истории, я буду считать…
Она умолкла, а потом закончила дрогнувшим голосом:
– Я буду считать, что вы спекулируете именем моей умершей дочери!
Саладен остолбенел.
Герцогиня, смерив его взглядом, прибавила:
– Отвечайте и уходите.
Саладен не сдвинулся с места и, поскольку герцогиня, исполненная презрения, поднялась, сделал над собой огромное усилие.
– Сударыня! – воскликнул он, в первый раз говоря правду, которая вскоре должна была обрасти новой ложью. – Я не могу повести вас к вашей дочери, потому что не существует такого места, где ваша дочь могла бы принять вас. Пора нам поговорить друг с другом откровенно. Сегодня молодую особу прячут не в подземельях, но под личиной некой профессии, при помощи фальшивого имени делая завесу еще более непроницаемой. Если вы собираетесь сесть в карету, чтобы отправиться к дочери, кто знает, в каком убогом месте вы найдете ее, и в каком окружении? Я сказал вам правду, сударыня, чистую правду обо всем, кроме, пожалуй, того, что касается меня лично. Не сердитесь на меня, если я сократил расстояние, отдаляющее бедного немецкого изгнанника от наследницы такой знатной дамы, как вы. В действительности я беден – вот единственное, в чем я солгал… И поспешу прибавить – потому что боюсь вашего пылающего гневом взгляда, так я почитаю вас, так привязан к той, кого мы оба, Жюстина и я, так нежно любим, – поспешу прибавить, что прошу вас дать мне три дня… Слишком много? Два дня… а может, и того меньше, вовсе не для того, чтобы с завязанными глазами вести вас к той, кого вы имеете право видеть открыто, но для того, чтобы привести ее к вам, и она могла бы, обезумев от счастья, упасть в ваши объятия.
