Крест командора - Кердан Александр Борисович (книги онлайн полностью .txt) 📗

– Так точно, ваше высокопревосходительство, разузнал. Все следы сходятся к Фёдору Соймонову, осуждённому по делу государева преступника Волынского. И в самой газетке французской имеется ссылка, что информация-де от него, Соймонова, получена.

– Что сейчас о каторжнике речь вести… Соймонов своё получил. Меня интересует, как оная заметка в Париже оказалась.

– Это мы ещё выясняем. Результат доложу незамедлительно.

– Хорошо, выясняй, но не затягивай! Уж больно обрыдло мне то обстоятельство, что у нас с тобой под самым носом иностранные резиденты вовсе страх потеряли. Ведут себя, будто в собственной вотчине! Ладно, что там ещё у тебя, ай, детина? – Ушаков потёр покрасневшие глаза – бессонные ночи всё же давали о себе знать.

Хрущов выложил то, что считал самым главным:

– Второго дни, ваше высокопревосходительство, наши фискалы задержали в кабаке пьяного гвардейца из Семёновского полка. Он плёл, что готовится в гвардии заварушка супротив генерал-фельдмаршала Миниха. Какая и когда? Не ясно. Но упоминались лица из близкого окружения их высочества великой княжны Елизаветы Петровны. Мы проверили сей навет. Шептуны в полку, ваше высокопревосходительство, подтвердили: среди гвардии затеваются разговоры, мол, пора иноземцев на место поставить, а власть в Отечестве истинным наследникам Петровым возвратить. В числе смутьянов, подобные речи ведущих, в самом деле встречаются те, кто неоднократно был замечен на куртагах в доме великой княжны…

Хрущов сделал паузу, проверяя, как отреагирует начальник.

Ушаков как будто задремал: веки смежены, дыханье размеренное.

Хрущов несколько мгновений переминался с ноги на ногу, помолчал и всё же дерзнул спросить:

– Прикажете составлять промеморию о сем гвардейце для доклада генерал-фельдмаршалу Миниху?

Ушаков тут же как ни в чем не бывало открыл глаза и молодо сверкнул голубыми очами:

– Погодим пока с промеморией, Николай Иванович… – таинственно усмехнулся он, обнажая крепкие и острые резцы.

Глава третья

К концу мая 1740 года на Камчатку всё-таки пришла весна.

Свинцовые воды Авачинской губы оставались ещё обжигающе студёными. Ветер с океана носил по ним остатки припая [81], дышал ненастьем. Он то и дело затягивал небосвод тяжёлыми тучами, несущими заряды дождя и мокрого снега. Но просветы среди хмари с каждым днем становились все более широкими и ясными. Солнце старалось вовсю, согревая суровую, каменистую твердь. Снежный парик на Ключевской сопке съехал набок, скукожился. На пригорках пробилась первая трава. Рощи каменных берез у южного склона окутались зелёной дымкой. В них начался птичий перезвон, более иных примет свидетельствующий о том, что с зимой покончено.

Как раз к этому сроку закончилась подготовка пакетботов к плаванью. На клингованные [82], заново проконопаченные и просмоленные «Святой апостол Петр» и «Святой апостол Павел» установили новый такелаж, погрузили всё необходимое: провиант, пушки и артиллерийские снаряды, дрова, бочки со свежей родниковой водой.

Команды кораблей были приведены к новой присяге – императору-младенцу Иоанну Антоновичу и его матери-правительнице Анне Леопольдовне. Весть об их прошлогоднем воцарении только что пришла на полуостров. Впервые после полуголодной зимы матросам выдали полный морской провиант, что служило верным знаком начала похода.

Но капитан-командор Беринг всё медлил с отплытием, находя всевозможные причины. Он то приезжал на корабль, то возвращался на берег. Ездил со штурманом Елагиным в Раковую губу, где производил промер глубин, давно уже нанесённых на карту. В последние дни мая командор и вовсе отпустил на берег команды обеих пакетботов, как следовало из его приказа, «для исправления их нужд».

– Какие такие нужды? У нас ныне одна нужда – поскорее выйти в море! – кипятился капитан Чириков. Большинство офицеров были с ним согласны. Плаутин, как всегда, желчно пошутил:

– В первое плаванье наш командор собирался три года, а в нынешнее – восемь лет. Правда, и кораблей вдвое больше за эти годы построили: два против тогдашнего одного…

Среди низших чинов непонятная затяжка с выходом в плаванье тоже порождала неясный ропот.

Наконец, командор, не в состоянии более противиться судьбе, нашёл силы проститься с милым его сердцу берегом и окончательно перебрался на пакетбот.

В первый день лета он собрал в своей каюте офицеров и отдал последние распоряжения.

– Выходим на рассвете. Приказываю кораблям следовать курсом зюйд-ист-ист! – распорядился он глухо, словно всё ещё мучился сомнениями относительно решения, принятого на общем совете, что состоялся четвертого мая.

Там помимо офицеров присутствовали и ученые мужи: Делакроер и Стеллер. Без права голоса был приглашен на совет и вестовой капитан-командора, бывший лейтенант Дмитрий Овцын.

На просторном столе в избе командора Делакроер расстелил меркаторскую карту. Обсуждался один вопрос: курс будущего плаванья.

По традиции, заведённой во флоте ещё Петром Великим, первым слово на консилиуме предоставили младшим по чину – штурманам Елагину и Эзельбергу.

Мудрость этого правила заключалась в том, что младшие могли высказывать собственные мысли смело, не подлаживаясь под мнение старших. Общее же решение считалось окончательно принятым только при достижении согласия и скрепления его личной подписью каждого.

– Предлагаю идти по курсу ост-норд-ост, – предложил Елагин. – Сей курс, полагаю, скорей всего приведет нас к Ост-Индии.

Он огляделся по сторонам и радостно улыбнулся, заметив одобрительный кивок Чирикова.

– Я тоже за то, чтобы идти прямо к американским берегам… – поддержал Елагина Эзельберг, а вслед за ним и остальные офицеры: Плаутин, Хитрово, Дементьев, Ваксель и Чихачев.

Чириков получил слово предпоследним. Он напомнил участникам совета про давний поход Гвоздева и Фёдорова к Большой земле. При этом не преминул уколоть Беринга его отказом в прошлую навигацию отпустить один из кораблей для повторной экспедиции к ней.

– Хотя мы и не имеем достаточных сведений по результатам того вояжа, думаю, что Гвоздев и Федоров открыли именно Америку. Вне всякого сомнения, оная лежит на ост-норд или ост-норд-ост, – заключил он.

Беринг холодно поглядел на него, перевел взгляд на краснолицего профессора Делакроера, которому всё сказанное переводил Стеллер. Беринг сказал:

– В инструкции, что дана нам в Адмиралтействе и утверждена указом правительствующего Сената, определено, чтоб мы в вояж шли, следуя предложению и мнению уважаемого профессора Делакроера… Что вы скажете, господин Делакроер?

Все посмотрели на профессора.

– Мой брат, досточтимый профессор, член Санкт-Петербургской Академии наук Жозеф Делиль составил сию карту и поучение к оной, – Делакроер важно ткнул перстом в карту на столе и остановился, ожидая, пока Стеллер переведёт его слова. – Здесь вы можете видеть землю, открытую известнейшим португальским капитаном Дон-Жуаном де Гама, когда он плыл из Китая в Мексику. Полагаю необходимым для пользы Российской империи заново открыть землю де Гамы…

Делакроер устал, произнося столь длинную речь. Он извлёк из кармана камзола маленькую фляжку, отхлебнул. По избе поплыл тяжёлый дух казёнки.

Беринг неодобрительно посмотрел на профессора, но ничего не сказал.

Зато наперебой заговорили все остальные.

– Этой земли вовсе не существует! Это подлог!

– Ежели бы оная была, то непременно оказалась бы обнаружена капитаном Шпанбергом во время его хождения к Япону…

– Да, господин профессор, в прошлом году Шпанберг дважды пересёк эту вашу землю и ничего не обнаружил!

– Вы ставите под сомнение труд моего высокоученого брата? – вытаращил покрасневшие белки Делакроер. – Вам нет никакого авторитета труды лучших ученых мужей Европы! Это дикость! Это позор!