Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан
Уверен, что неудача произошла не по моей вине – подкачал пистолет. Я не мог поверить своим глазам: пуля отстрелила добрую половину сигары и прошла в полудюйме от лица полковника. Полковник ошеломленно уставился на меня, не выпуская черного обрубка изо рта. Я и сейчас вижу его глупые глаза, длинную недоумевающую физиономию и обожженные усы. Выдержав длительную паузу, полковник заговорил. Я всегда утверждал, что англичане не так флегматичны, как их описывают. Стоит их только встряхнуть, как они превращаются в бушующий вулкан. Никто на свете не смог бы соперничать с полковником в эмоциональности и выразительности выражений. Леди Джейн закрыла уши руками.
– Перестаньте, полковник. Возьмите себя в руки, – осадил полковника лорд Дэкр. – Вы забыли, что в комнате женщина.
Полковник нехотя поклонился.
– Если леди Дэкр соизволит покинуть комнату, – сказал он, – я смогу сказать все, что думаю об этом чертовом маленьком французе и его обезьяньих трюках.
Я чувствовал себя превосходно, поэтому решил пропустить слова полковника мимо ушей.
– Сир, – произнес я. – Искренне прошу извинить меня за этот инцидент. Я полагал, что если не разряжу свой пистолет, то гордость лорда Дэкра будет уязвлена. Эта ситуация казалась мне совершенно немыслимой, после того что я услышал из уст леди. Я смотрел по сторонам, пытаясь найти мишень. Моим желанием было лишь стряхнуть пепел с вашей сигары. Но пистолет испортил все дело. Если мои объяснения покажутся вам недостаточными и вы не сможете принять мои извинения, то я готов ответить в любой форме. Хочу добавить, что не могу отказать никому, когда дело касается вопросов чести.
Своим благородным поведением я завоевал сердца присутствующих. Лорд Дэкр шагнул вперед и крепко сжал мою руку.
– Клянусь всеми святыми, сэр, – воскликнул он. – Никогда не думал, что буду чувствовать такую симпатию к французу. Вы благородный человек и настоящий джентльмен. У меня все.
Лорд Рафтон ничего не сказал, но его рукопожатие было красноречивее слов. Даже полковник Беркли выдавил из себя несколько теплых слов и пообещал, что не станет более вспоминать злополучную сигару. А что касается ее… Если б вы только видели взгляд, которым она одарила меня, ее вспыхнувшие щеки и дрожащие губы!
Я иногда вспоминаю прекрасную леди Джейн, думаю о ней. Нас пригласили остаться на обед, но, как вы понимаете, друзья мои, ни я, ни лорд Рафтон не могли оставаться в Грэйвел-Хэнгере. Помирившиеся желали лишь одного – побыть наедине. Лорду Дэкру удалось убедить леди Джейн в своей искренности. Они снова стали любящими мужем и женой. Если им суждено быть вместе, то я не должен разрушать хрупкий мир в семье. Мое присутствие даже против моей воли могло повлиять на прекрасную леди. Нет, нет, я обязан был удалиться, даже ее мольбы не заставили бы меня остаться. Годы спустя я слышал, что семья Дэкров была одной из самых счастливых в стране. С тех пор ничто более не омрачало их жизнь. Тем не менее боюсь предположить, что бы случилось, если бы лорд Дэкр сумел заглянуть в мысли жены. Но ни слова более. Эта тайна принадлежит только ей. Скорее всего, она похоронена вместе с хозяйкой на одном из кладбищ Девоншира. Вероятно, все участники тех замечательных событий давно умерли, а леди Джейн живет лишь в памяти отставного французского бригадира. Я же никогда не смогу ее забыть.
Как бригадир скакал в Минск
Сегодня, друзья, я бы выпил чего-нибудь покрепче: скорее бургундского, чем бордо. А все потому, что тревожно на сердце у старого солдата. Подкравшаяся старость – странная штука. Никто не знает, никто не может понять – душа ведь не меняется с годами, – почему становится дряхлым тело. Но наступает день, когда вроде бы все становится на свои места. Жизнь пролетает перед глазами, словно вспышка молнии, мы видим себя, какими были, и понимаем, какими стали. Да, да, сегодня именно такой день. Поэтому я буду пить бургундское. Белое бургундское, «Монтраше» {150}… Сир, я ваш должник.
Это случилось сегодня утром на Марсовом поле. Простите, друзья, старика за то, что он досаждает вам рассказами о своих горестях. Вы ведь видели смотр? {151} Правда, великолепно? Я находился на месте, которое отвели для ветеранов, награжденных орденами. Ленточка на груди служила мне пропуском. А крест я оставил дома в кожаной коробочке. Нас окружили почетом, отвели места там, где войска отдают честь, справа от нас располагался император и кареты придворных. Прошли годы с тех пор, как я был на параде в последний раз. Поэтому мне не понравилось многое из того, что я увидел. Мне не понравились красные рейтузы пехотинцев. В мое время пехота сражалась в белых рейтузах, красные носили кавалеристы. Еще немного – и они захотят примерить наши шпоры и кивера! Если бы меня увидели на смотру, то решили бы, что я, Этьен Жерар, смирился с этим безобразием. Вот я и сидел дома. Но сейчас, во время войны в Крыму {152}, – совсем другое дело. Солдаты отправляются в бой. Мне ли оставаться в стороне, когда собираются храбрецы?
Клянусь Богом, они прекрасно маршировали, эти маленькие пехотинцы! Бравые ребята невысокого роста, но все как на подбор крепыши с прекрасной выправкой. Я снял шляпу, когда они проходили мимо. Затем настал черед артиллерии. Отличные пушки, сильные лошади в упряжках, обученные бойцы. Я снял шляпу и перед ними. Вперед вышли саперы. Нет на войне бoльших смельчаков, чем саперы. Я также отсалютовал им. И наконец – кавалерия: уланы, кирасиры, егеря и спаги {153}. Я отдал честь всем по очереди, кроме спагов. У императора не было спагов. Но когда промаршировали все, кто, вы думаете, завершил парад? Гусарская бригада во всей красе. Ах, друзья мои, гордость, слава, великолепие, блеск, грохот подков и звяканье уздечек, развевающиеся гривы, благородные лица, облако пыли и пляшущие волны стали! Мое сердце стучало, как барабан, когда они проезжали мимо. Самым последним дефилировал мой старый полк. Глаза наполнились слезами, когда я увидел серебристо-черные доломаны с чепраками из леопардовых шкур. Мне показалось, что не было всех этих лет, а я – молодой полковник – снова несусь на быстром коне во главе лихих удальцов, в самом расцвете сил, как сорок лет назад. Я поднял трость. «Вперед! В атаку! Да здравствует император!» Мое прошлое перекликалось с настоящим. О Господи, что за тонкий, писклявый голосок! Неужели его слышала наша непобедимая бригада? Моя рука едва могла поднять трость. Неужто это те стальные мускулы, которым не было равных в могучей армии Наполеона? Мне улыбались. Меня приветствовали. Император засмеялся и кивнул. Но для меня настоящее было мутным сном, а явью – восемьсот павших гусар и прежний Этьен, которого давным-давно уж нет. Но довольно: храбрец должен встретить старость и удары судьбы так же, как когда-то встречал казаков и улан. Но иногда бывают дни, когда монтраше пьется лучше, чем бордо.
Войска отправлялись в Россию, а мне о России есть что рассказать. Сейчас это кажется мне страшным сном! Кровь и лед. Лед и кровь. Свирепые лица и заледеневшие бакенбарды. Посиневшие руки, протянутые в мольбе о помощи. Непрерывная вереница людей тянется через бесконечную равнину. Люди брели, брели – одну сотню миль за другой, а впереди была все та же белая степь. Иногда по сторонам появлялись еловые леса, но чаще перед глазами расстилалась равнина до голубого холодного горизонта. А черная линия продвигалась вперед и вперед. Эти измученные, оборванные, промерзшие насквозь, умирающие от голода люди не оглядывались вокруг: понурившись и сгорбившись, они плелись обратно во Францию, как раненый зверь в свое логово. Они не разговаривали между собой, их шагов не было слышно в снегу. Лишь однажды я услышал, как они смеются. Это случилось под Вильно {154}. К командующему нашей оборванной колонны подъехал адъютант и спросил: это ли Великая армия? Все, кто был поблизости и слышал его слова, огляделись вокруг и, увидев павших духом людей, разбитые полки, закутанные в меха скелеты, бывшие когда-то гвардейцами, засмеялись. Смех загрохотал вдоль колонны, как фейерверк. Я слышал немало стонов и криков за свою жизнь, но не было ничего страшнее, чем этот горький смех Великой армии.
