Черный жемчуг - Хэррод-Иглз Синтия (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Осмотрев подарки, принесенные предыдущими гостями, и показав свои собственные подарки, дамы попросили разрешения взглянуть на детей.
– Очень милы, – заключили дамы, обменявшись удовлетворенными взглядами. – Похожи на своего отца – вы не находите?
Аннунсиата почувствовала раздражение.
– Король считает, что они похожи на свою мать, – ответила она, – а что касается меня, я считаю их похожими на самих себя. Разве для вас не все дети выглядят одинаково, мадам?
– О, конечно – все они невозможные обезьянки. Только немного подрастая, они становятся забавными. Полагаю, вы хотите отослать их на воспитание куда-нибудь в провинцию? Или, вероятно, вы сами отправитесь туда вместе с малютками?
– В настоящее время я не собираюсь покидать двор, – спокойно отозвалась Аннунсиата.
– А что думает о своем потомстве его светлость? Неужели он еще не видел собственных детей?
– Конечно, видел, – с оттенком возмущения ответила Аннунсиата. – Он почти все время был со мной.
Леди Карнеги приподняла бровь.
– Вот как? Должна признаться, вы удивили меня. Не думаю, чтобы он был в состоянии помнить о вас после вечеринки.
– Какой вечеринки? – удивленно переспросила Аннунсиата. Леди Шрусбери переглянулась с подругой, а затем проговорила подчеркнуто сухо, как будто речь шла о непристойном поступке.
– Видите ли, бедняжка лорд Баллинкри был так обеспокоен, когда у вас начались роды... Боже правый, мы все беспокоились, что вы можете умереть, мадам...
– Бедняжка был прямо-таки как натянутая струна, поэтому его добрые друзья заставили его немного выпить – о, разумеется, он возражал...
– За первым бокалом пошел второй... – опять подхватила леди Шрусбери. – В конце концов бедный лорд Баллинкри так и не смог протрезветь, пока вы рожали. Последнее, что я слышала – он проспал целый день и даже не узнал, что стал отцом.
– Это самый лучший выход, – утешительно произнесла леди Карнеги. – В конце концов, что проку было ему мучиться вместе с вами?
– Вы были там? На этой вечеринке? – сдавленно спросила Аннунсиата, не зная, верить ли ужасной новости. Она признавала, что подобное вполне могло случиться с Хьюго. Леди Шрусбери улыбнулась, и в ее улыбке смешались пренебрежение, жалость и злорадство.
– Боже мой, конечно, нет. Сейчас я в ссоре с леди Гамильтон. И кроме того...
– Леди Гамильтон? – перебила Аннунсиата.
– Да, Бесс Гамильтон, – подтвердила леди Карнеги, и обе дамы уставились на Аннунсиату с жадным любопытством, забыв о своей показной любезности.
– Бесс Гамильтон? – повторила Аннунсиата. – Но почему же...
– Дитя мое, – решительно прервала ее леди Шрусбери, – не прикидывайтесь, будто вам ничего не известно. Леди Гамильтон появилась только недавно, а до нее была...
– Прекратите! – вскричала Аннунсиата. – Что вы говорите? Мой муж... его светлость…
Леди Шрусбери презрительно улыбнулась.
– Все мужчины одинаковы, дитя мое. Все, что можно сделать – это отомстить им их собственным оружием. Если женщина не делает этого – значит, она глупа.
– И потом, – подхватила леди Карнеги с неприятной усмешкой, – почему вы порицаете бедного Хьюго за невинное развлечение в приятном обществе знакомой женщины, когда вы сами так дружны с его величеством?
Аннунсиата молчала, в изумлении уставившись на гостей. Они обменялись взглядами и поднялись. Когда они уже выходили из комнаты, леди Шрусбери вернулась, движимая странным приступом жалости, наклонилась над постелью и вполголоса сказала:
– Этого никак нельзя было ожидать, мадам. Но я твердо уверена – он оставался верным вам несколько месяцев. Мы все видели. Вам следует радоваться хотя бы временной верности.
Леди подобрала юбки, и обе придворные красавицы удалились.
Глава 17
В гостиной нового дома на Кинг-стрит Аннунсиата принимала посетителей после церемонии крещения. Комната была прекрасно обставлена, и именно желание показать ее заставляло чету Баллинкри откладывать крестины до переезда в новый дом. Высокие окна этой просторной и светлой комнаты выходили на реку. Стены были обиты золотисто-зеленой парчой; висящие на окнах шторы из зеленого, вышитого золотом шелка слишком отличались от тяжелых портьер и гобеленов, к которым Аннунсиата привыкла дома. Полы покрывал блестящий наборный паркет, поверх которого лежали толстые китайские ковры светлых оттенков. В гостиной было два огромных зеркала – четыре фута шириной и высотой до потолка, в тяжелых позолоченных рамах. В зеркалах отражалась мебель, которую Хьюго купил или привез из своих дворцовых апартаментов – мебель из эбенового, сандалового и орехового дерева, легкая и изящная; небольшие французские кресла розового дерева с гнутыми ножками были обиты парчой в тон обивке стен и шторам.
Все соглашались, что комната очаровательна и удивительно подходит в качестве фона для собрания драгоценных безделушек Хьюго, с любовью расставленных по столикам – мраморных статуэток, фигурок из серебра, хрусталя, золота, фарфора, перламутра, индийских раковин. Над камином висел портрет Аннунсиаты, законченный как раз перед переездом – она смотрела на гостей сверху вниз огромными, темными, блестящими глазами; ее стройная шея и плечи поднимались из складок свободного дымчато-голубого платья, волосы спадали на плечи. На ее коленях сидел Шарлемань, положив лапу на запястье хозяйки – как будто желая привлечь ее внимание; белая рука Аннунсиаты покоилась на маленьком столике рядом с креслом, где лежали открытая книга, золотой крест и медальон с портретом принцессы Генриетты. Портрет был великолепен, его сходство с оригиналом приводило в изумление, и гости открыто восхищались им и тихо перешептывались о том, что лицо на портрете похоже не только на леди Баллинкри, но и на известную высокопоставленную особу.
Аннунсиата радушно принимала своих тщательно выбранных гостей, старательно скрывая свое беспокойство и неуверенность. Она не стала говорить с Хьюго об обвинениях – или откровениях? – леди Шрусбери и ее подруги. Сам Хьюго, казалось, ничуть не изменился – он был таким же заботливым и любящим, восхищался детьми, осыпал похвалами жену, смеялся и болтал с ней, но Аннунсиата испытывала совершенно другие чувства, чем прежде. Когда Хьюго уезжал по делу, поиграть в теннис или встретиться с человеком, который должен был продать ему очередную редкую безделушку, Аннунсиата думала, что дела мужа – всего лишь предлог. Когда он возвращался, Аннунсиата изумлялась тому, каким свежим он появлялся перед нею после свидания с другой женщиной. Ревность была новым чувством – Аннунсиата привыкла возбуждать ревность, а не страдать от нее – и она обнаружила, как уязвлены ее сердце и гордость. Она не могла заговорить об этом с мужем, и преграда между ними постепенно росла. Сознание того, что Хьюго даже не замечает эту преграду, заставляло Аннунсиату испытывать горькие муки.
Как и многие женщины, она искала прибежища в светских развлечениях и собственном успехе. Она уделяла уйму времени своим нарядам – миссис Блейк оказалась настоящим гением, если у нее была возможность работать с лучшими тканями и получать баснословные деньги, поэтому у Аннунсиаты часто пытались выведать имя ее портнихи, но безуспешно. Ее сегодняшнее платье было сшито из серебряной парчи, нижняя юбка – из плотной сиреневой тафты, а лиф и рукава были отделаны серебристым кружевом; Аннунсиата надела жемчужный браслет, подарок короля, и ожерелье из жемчуга и аметистов, подаренное Хьюго, ее волосы, уложенные в римский узел, перевивала нить жемчуга, сияющая среди темной массы кудрей. Аннунсиата выглядела величественной и прекрасной, и этот ее облик безуспешно старались воспроизвести все придворные дамы. Главное, что отличало Аннунсиату, была ее неподражаемая индивидуальность.
Детей, одетых в крестильные рубашечки, присланные королем, во время тоста внесли в зал две новые няни, выбранные Джейн Берч. Король первым поднял кубок, и Аннунсиата с Хьюго стояли рядом, улыбаясь друг другу и гостям – счастливые и гордые родители двух крошек, которые обещали быть более чем удачливыми не только потому, что были красивы, здоровы и знатны, но и имели высокопоставленных и влиятельных восприемников – герцога и герцогиню Йоркских, принца Руперта, леди Кларендон, герцога Элбермарла и, по доверенности, принцессу Генриетту, герцогиню Орлеанскую. Тост был провозглашен под громкие одобрения, дети проснулись, заплакали и были поспешно унесены из зала. Потом общество разбилось на небольшие группки, наслаждаясь едой и вином радушных хозяев, а также сплетнями – под звуки оркестра, сидящего на возвышении в дальнем конце зала.
